There is no Donbass

Рассудительный Луганчанин

Донбасса не существует.

Нет, разумеется, когда-то он существовал, жил да здравствовал. Но чтобы жить и здравствовать, а не отправиться на задворки истории, чтобы быть регионом, а не территорией, чтобы остаться реальным сообществом, а не воображаемым – для этого нужно подспорье, та реальная социальная сила, с которой происходит идентификация, некое символическое отождествление жителей региона и сообщества.

В ХХ веке такое подспорье Донбасса олицетворяли шахтеры. Они были символом региона и сообщества, они же и давали региону и сообществу жизнь. И жизнь эта была весьма активной и преобразующей.

Вспомним хотя бы недавние времена, когда основа «донбасской» общности – шахтеры Луганщины и Донетчины – активно выдвигали требования и устраивали забастовки, боролись за свои права, заставляли нервничать Москву и Киев. Когда эти люди представляли собой реальную социальную силу, с которой договаривались, понимая, что надо договариваться.

Они ведь были этой силой.

Помните, как в 1991 шахтеры Донбасса требовали предоставить конституционный характер «Декларации о государственном суверенитете Украины»? И как их забастовки повлияли на изменение политической ситуации?

А как в 1993 году, после взлета цен на продукты, шахтеры свое обращение к Раде начинали со слов «ТРЕБОВАНИЯ жителей независимой Украины»? И как требовали они децентрализации региональной самостоятельности? И как поход шахтеров на Киев привел к досрочным президентским выборам?

А…

А все.

Кажется, после этого уже нечего особо помнить.

Только забастовки из-за невыплаты зарплат. Не было больше политических требований и борьбы за свои права. Не было ощущения, что именно на шахтерах держится Донбасс.

Можно сказать, что Донбасс символически умер вместе с Александром Михалевичем, который 14 декабря 1998 года совершил акт самосожжения из-за задержки зарплаты. До этого 24 августа в Луганске милиция и «Беркут» разогнали протестующих шахтеров, впервые использовав спецсредства против участников мирной акции. И – ничего. В ответ на силовой разгон ни луганские шахтеры, ни их донецкие собратья не выступили единым фронтом, не продемонстрировали свое единство и свою силу.

Потому что общность перестала быть силой. Общность из политически активного субъекта превратилась в социальную группу, замкнутую исключительно на свои интересы, а затем эту социальную группу обратили в пассивных членов социума, вершиной проявления общественных акций которых становится самоубийство.

Причины и механизмы этого процесса оставим пока в стороне (факторов много), укажем лишь на результат.

А результат таков.

Те, кто был социальной основой символической идентичности Донбасса и кто давал Донбассу жизнь как региону и сообществу – перестали существовать как такая основа. А вместе с ними перестал существовать и Донбасс. Он стал историей, как стала историей в свое время и Донецко-Криворожская республика. Он превратился в дискурс о Донбассе, как СССР превратился в дискурс о СССР – о нем говорят, но его нет. Донбасс ныне – симулякр Донбасса.

Та социально-историческая основа, на которой родился и развивался Донбасс, исчезла, и переродиться ей в нашу постиндустриальную эпоху будет сложнее, чем обезьяне случайным тыканьем в клавиатуру напечатать поэму Шекспира. То есть вероятность все же есть, но она такая, что и говорить о ней не хочется.

«Смысл Донбасса в том, что это инженерная цивилизация, – прикидывается мыслителем днрчанин Олег Измайлов. – Увы, погибающая в последние десятилетия».

Не погибающая.

Погибшая и исчезнувшая.

Донбасс исчез, оставив по себе лишь «донбасский миф», к которому, словно пиявки, присасываются «герои» «Новороссии» - в этом мифе особую значимость все еще имеет ушедший в прошлое символизм «шахтерства» и связанная с ним семантика «рабочего», «инженера», «технаря». Как в СССР важно было продемонстрировать свое пролетарское происхождение, так теперь и коренные «новороссцы» подчеркивают свои шахтерские корни. Очень характерно в этом плане интервью с говорящим названием «Начальник Донбасса».

Донбасс перестал существовать, но, кроме мифа, он оставил вместо себя Луганскую и Донецкую области. И это разные общности, как бы ни пытались убедить нас в обратном многочисленные апологеты особой «донбасской» народности.

Луганск отличается от Донецка – и это факт, как факт и то, что Ивано-Франковск отличается от Львова. Хоть у них и есть общие черты, но есть и важные различия.

И это отмечают даже ринувшиеся защищать «русский мир» российские «добровольцы». Как недавно сообщил «Дождь»: «Местное население самопровозглашенной «Луганской народной республики», по словам Ефимова, относилось к добровольцам весьма негативно и называло их «оккупантами». «У нас пропало желание работать в этой республике, и мы перешли в «ДНР». Там обстановка гораздо лучше, население нас приветствует», — добавил он»

Как замечает Андрей Сенченко: «Луганск однозначно был намного меньше заряжен сепаратистской активностью, чем Донецк или Харьков».

Это не значит, что тут утверждается, будто луганчане лучше дончан. Здесь лишь утверждается их отличие друг от друга, отсутствие некоего «донбасского» единства для Донецка и Луганска. Поскольку процесс формирования символического пространства идентичности в Луганской и Донецкой областях различался.

Когда Донбасс перестал существовать, на его месте возникли хаос и пустота смыслов. Это пугало и вызывало агрессию по отношению к окружающему миру. Однако именно тут можно провести первое различие между донецкими и луганскими. Если у дончан формировалась некая активная агрессивность, то у луганчан возникла пассивная агрессивность. Условно говоря, если донецкие ходят и злобно требуют, чтобы им все дали, потому что обязаны, то луганские сидят в уголке и обиженно бубнят, что вот, им ничего не дают, а ведь должны дать, потому что обязаны. Речь, разумеется, идет о типичных чертах, а не об универсальной характеристике каждого луганчанина и дончанина. Одной из главных причин этого стало то, что в плане единства Донецкая область оказалась более монолитна, нежели Луганская. Выходцы с индустриального юга и аграрного севера приносили в областной центр Луганщины разные модели поведения и ценности, которые без объединяющего элемента вели к разобщению, несовпадению форм коммуникаций и жизненных стратегий. В Донецке же эти модели и ценности из разных регионов области прежде всего совпадали, а не различались. Это позволяло донецким группам чувствовать себя более цельным сообществом, в отличие от луганских. А чувство сплоченности вело к большей активности.

После исчезновения Донбасса «донбасскость» пытались заменить «славянскостью», «советскостью», «отличностью от западной Украины». Последнее особенно удалось в 2004 году. Тогда юго-восток Украины, включая Луганск и Донецк, действительно лихорадило от внезапно появившейся у них новой «антиоранжевой» идентичности, которая, стоит заметить, по сути все же являлась не «анти-», а вполне даже «про-» украинской идентичностью.

И хотя это была общая для юго-востока идентичность, в первую очередь именно у Донецка появились символические фигуры Януковича и Ахметова, вокруг которых началось формирование новейшего пространства смыслов и образов донецкой активно-агрессивной общности. Вырабатывалась особенная «донецкость», и предлагалась эта «донецкость» как новая «донбасскость»; и даже ныне «донецкость» отождествляется с «донбасскостью» – Захарченко именуют «начальником Донбасса», в то время как Плотницкого лишь «главой ЛНР». К этой «донецкой» идентификации в свое время начали активно подключать, основываясь на «донбасском мифе», и Луганск, заодно поднимая вопрос об объединении Донецкой и Луганской областей в единый регион, тем самым претендуя на символическое воскрешение Донбасса. Однако в Луганске идея единства с Донецком воспринималась более чем никак. Терять статус областного центра не хотели ни региональные «элиты», ни народные массы. Не хотели луганчане становиться донецкими или младшими братьями донецких, а фигур, подобных Яхметовичу, не выдвинули.

И хаос с пустотой, не говоря уже о пассивной агрессивности, продолжали править в идентификации луганчан.

И продолжают править и ныне.

Атаманщина и отсутствие порядка в «ЛНР» на фоне своеобразного порядка и контроля в «ДНР» обсуждались и обсуждаются в «новороссийских» соцсетях и пабликах постоянно. Столкновения в Донецке и Луганске между пророссийскими сторонниками и «евромайдановцами», в одном случае с погибшими, а в другом - с побитыми, «парады» военнопленных в Донецке и желание провести такой в Луганске, но в итоге отказ от него – из той же серии. По сути, перед нами все то же различие между менее хаотичным и более упорядоченным активным Донецком и менее упорядоченным и более хаотичным пассивным Луганском.

Вот если бы Донбасс существовал – различия бы не было. Было бы единство, и социальная основа Донбасса вполне могла бы массово пойти в «ополчение» – информационную манипуляцию России никто не отменял. И тогда ситуация на фронте могла быть куда хуже.

А могло быть и наоборот.

Политически активные донбассовцы могли послать к чертям всю «новороссийскую» чепуху. Социально активные донбассовцы могли выступить за децентрализацию Украины. Культурно активные донбассовцы могли создать новую идентичность в наступившей информационной эпохе.

Но Донбасса не существует. И не существует донбассовцев.

Поэтому хватит уже говорить о «Донбассе». Чтобы изменять реальность, надо правильно понимать реальность. А для этого надо говорить не о симулякрах, а о реальности – об оккупированных территориях Донетчины и Луганщины. И жителях этих территорий, которые до сих пор еще не знают, кто же они такие, что они за сообщество. И поэтому, несмотря на мрачные пророчества о разрыве социальных, культурных и цивилизационных связей между оккупированными территориями и остальной Украиной, именно не-существование Донбасса и дает шанс на то, что эти связи возможно переформатировать. Потому что Янукович сбежал, Ахметов прикинулся видеоблогером и поставщиком еды, и Донецк возвращается к хаосу и пустоте смыслов идентификации. Луганск же с ними и не расставался. А надежды на «российскую» идентичность, «как в Крыму», не оправдываются.

Сознание пустоты не терпит, оно требует содержательности и определенности. И поэтому оккупированные территории имеют все шансы вновь стать украинскими после изгнания оккупантов, в том числе из медиа-пространства, и наказания их пособников. Но для начала украинцам самим бы неплохо увидеть в оккупированных территориях украинские Луганщину и Донетчину с их особенностями и возможностями к изменениям, а не мифический, застывший в прошлом и лишенный субъектности «Донбасс». Только так и будут возможны изменения.