Надковёрное благочестие

Сидел и думал, как бы я описал особенности украинской политики и вообще национального мировосприятия, если бы мне довелось беседовать с американским политиком. Мне, кстати, доводилось. И всякий раз это было не очень просто, и каждый раз я чувствовал, что не справился. Английский всё-таки не мой родной язык, и когда пытаешься выразить на нём всё то, что кажется для тебя одновременно родным и омерзительным, очень сложно вытянуть. Формулировки ускользают — и особенности национальной политической шизофрении остаются невыраженными.

Потребовалось много времени и немного скотча (который Ardbeg, а не клейкая лента), чтобы вашему покорному, наконец, удалось сформулировать то, что висело на кончике языка уже очень давно. Есть одна фишка, которую я разъяснял бы среди первых — столь свойственная нам, но столь дикая для людей, успевших привыкнуть к свободе. Двоемыслие, лицемерие, свойственное не только Украине, но и большинству посттоталитарных стран.

Назовём его надковёрным благочестием.

Надковёрное благочестие — это категорическое неприятие любого «греха» де-юре при бесконечной толерантности к нему де-факто.

Вот, например, представьте ситуацию: выкатывает депутат закон о лоббизме не в Раду (множество таких законов уже туда выкачены и там же и прикопаны), а поближе к широкой общественности. И спрашивает у неё:

– Ну как вам?

Что ему ответят? Разумеется, фу-фу-фу. Ведь как же это так, чтобы частные лица могли влиять на политиков! Этого допустить никак нельзя!

И спросишь у этих же людей:

– А щас с этим как?

И ответят тебе люди:

– Да щас все политики на подкорме у частного бизнеса!

И будет это утверждение недалеко от истины.

– Ну дык? — спросишь у них.

– Но это же НЕЗАКОННО! — торжествующе скажут они.

Если существует, но незаконно, то всё в порядке. Даже если уже не в порядке исключения, а в порядке общепринятой практики.

Или вот, например, зарплаты чиновников и депутатов. Какими они должны быть?

– Низкими! Ниже некуда! Пусть вообще бесплатно работают! Они для народа туда должны идти, а не для своего кармана!

– Вы же знаете, что они сейчас у большинства чиновников низкие, да? Помогает?

– Нет, разумеется, у них сплошной нетрудовой доход! Воруют там, где могут! Но это же незаконно!

Ах, ну да. Раз незаконно — значит, не страшно. Ритуал соблюдён: всё некрасивое происходит под ковром, неофициально. Пока оно там, на него можно закрывать глаза. Даже если ковёр опасно приближается к потолку комнаты.

Наркотические вещества? У нас сумасшедшее количество опиатных наркоманов. И очень высокое по мировым меркам количество наркоманов фактических, потому что этанол вообще и водка в частности — прикиньте, довольно серьёзный наркотик (так и быть, не будем пока трогать никотин). Попробуйте только завести речь о возможной легализации марихуаны, хотя бы медицинской! Сразу же поднимется хай:

– К нам?! В нашу благословенную страну?!

Сцуко, да ты на лестничной клетке каждый второй день через лежачее тело с синими лапами переступаешь! У тебя вся дорожка от дома до метро упаковками от таблеток усеяна! У тебя каждая трансформаторная будка с двух сторон трафаретами рассказывает, где соли купить и спайсами закинуться! Ты, блин, водку жрёшь каждый день рождения друзей, а ты порой феноменально дружелюбен! И твои скрепы безнадёжно разогнёт употребление кем-то марихуаны?! Даже если этим кем-то будет раковый больной, который без неё будет каждый день орать от боли?

– Да!

Геи?

– Пусть они как бы будут, но чтобы я об этом не знал.

Вот, вот она, логика. Пусть оно как бы будет, но чтобы я имел возможность сделать вид, что его не существует. Особенно ярко смотрелись возмущения гей-прайдами, «когда в стране воюют». Мол, мальчики там помирают, а тут эти…

Дорогие, а вы в курсе, что соотношение гомосексуальных и гетеросексуальных мужчин — штука демографически стабильная? И что в любой случайной выборке мужчин их примерно одинаковый процент? И да, в армии — тоже. Или кто-то думал, что сексуальная ориентация освобождала от мобилизации и военком, угадав гея по хитрому прищуру, кричит: «Вам, товарищ, не сюда!»?

Оружие? В стране только легальных стволов на руках миллионы, а нелегальных — раза в четыре больше. Каждый гопник ещё десять лет тому без проблем надыбал бы пистолет. Сейчас может без проблем надыбать автомат и парочку гранат.

– И не думайте легализировать! Не хочу знать, сколько их на самом деле! Если я натяну одеяло от пяток до макушки — монстры из-под кровати исчезнут! Если иметь пистолет будет незаконно, мне будет спокойнее жить, понимаете?

Понимаем. Будет спокойнее жить. Будет спокойнее умирать, подстреленным из незаконного ствола.

Я не очень уверен, что у меня выйдет сформулировать это на английском достаточно ясно, чтобы это понял человек, который не чувствует в этом никакой логики. Которого не приучали в течение нескольких поколений прятать голову в песок. Которого не приучали, что в его стране как бы не существует наркоманов. И геев. И вообще секса. Которому, напротив, поясняли: если тебе в твоём обществе что-то не нравится — вовлекись в это, разберись, где зёрна, а где плевелы, где запрет будет эффективен, а где просто не взлетит, реши, что с этим делать, и прими на себя ответственность за это решение.

О да! Я знаю, что с каждым годом это всё проще объяснить. Знаю, что у них сейчас возникают те же проблемы, те же болезни двоемыслия, и они сами не очень понимают, что с этим делать.

Но то, что для них — проблема, для нас — образ жизни. Надковёрное благочестие — наша национальная скрепа. Политик, который ускорял карьерный рост путём фелляции (независимо от пола), у нас выступает с позиций морального авторитета — и народ, столь требовательный обычно к моральному облику соседей по лестничной клетке, внемлет.

«Ну он же не публично это делал».

И в самом деле.

Мы врём себе про национальные традиции, в которых — официально — не было ни пьянства, ни разврата, ни предательства. Мы боимся сказать, что наши предки участвовали в этнических чистках, — даже зная, что так делали все народы в какой-то период своего исторического развития. Мы будем это знать, но никогда не упомянем в «официальной версии».

Мы всегда будем хранить разрыв между официальной версией и реальностью, — даже будучи осведомлены о том, как выглядит последняя. Мы всегда будем держать лицо перед несуществующим зрителем — на потеху зрителям реальным.

Проблема в том, что в этот разрыв между реальностью и общепринятой её трактовкой проваливаются целые семьи, местами — целые регионы.

Я боюсь, что когда-нибудь провалится вся страна.