Воображаемая история, память и национальные мифы. Часть 2
Роль национальных мифов
Основным объектом любого исторического исследования является прошлое. Поэтому стоит упомянуть основные функции прошлого в формировании наций и их истории. Согласно Энтони Смиту, существует пять таких функций: народная мобилизация, легитимация власти, призыв к морали, аргументация территориальных претензий и способность к адаптации, что позволяет строить новые перспективы для каждого поколения и нужд элиты1. В свою очередь прошлое состоит из событий и фактов, а мифы — это их отображение в настоящем. Норман Дэвис утверждает, что «у некоторых народов больше потребности в своих мифах, чем у других». По его мнению, «имперские народы изобретают мифы, чтобы оправдать своё господство над другими людьми. Побеждённые нации изобретают мифы, чтобы объяснить своё несчастье и помочь выживанию»2. Энтони Смит считал, что исследование национальных мифов имеет первостепенное значение для понимания и разрешения этнических конфликтов, поскольку экономических или политических подходов к разрешению конфликтов явно недостаточно3.
Вплоть до последних двух десятилетий академическое сообщество относилось к историческим мифам крайне негативно, в том числе и к национальным. Доминирующим подходом учёных, изучавших национальные мифы, было их развенчание и ревизия4. Однако стоит подчеркнуть, если вы развенчиваете мифы и пересматриваете историю, необходимо заполнить вакуум и заменить чем-то старые мифы. В таких случаях часто звучат призыв о необходимости написания «аутентичной истории»5. Ирония заключается в том, что для этого вам необходимо создавать новые «аутентичные» мифы. Поэтому национальные мифы имеют смысл для тех, кто верит в них. Джоан Оверинг считает, что образ национальных мифов эволюционировал от «дикого образа мышления, примитивного напоминания о прошлом, которое Запад преодолел» в середине XIX века, до вполне приемлемого объекта для исследований в XX веке. Мифы стали вызовом для учёных6.
Современные учёные в своих исследованиях пытаются понять основную историческую, социальную или политическую динамику мифов, факторы и механизмы, которые определяют их возникновение7. Жерар Бушар подчёркивает, что это показывает значимость и потенциал мифов как области исследований не только в контексте примитивных или домодерных обществ, но и современных8. Он утверждает, что мифы — это «цепь значений, которые питают идентичность, память и видение будущего. Действительно, мифы являются основным, универсальным социологическим механизмом, который всё ещё недостаточно изучен; несколько учёных даже отрицают значимость мифов в наши дни, после трёх столетий рациональности и прогресса, обусловленных великими идеалами эпохи Просвещения»9.
Роль национальных мифов настолько значительна, именно потому что они являются основными блоками в построении памяти и сознания людей о том, кто они такие10. Вероятно, самой большой группой национальных мифов является та, которую Энтони Смит назвал этническими мифами или мифами идентичности: «Мифы о происхождении составляют первичные определители отдельного существования и характера отдельных этносов». Он убеждён, что они включают в себя рассказы о времени и месте возникновения сообщества и прослеживают происхождение до общих предков11. Таким образом, они соединяют национальную современную историю с домодерной историей страны. В то же время мы должны помнить, что мифы об идентичности в равной мере являются мифами об инаковости12. Другими словами, мифы об идентичности проводят чёткое различие между «нами» и «ими». Более того, эти понятия об идентичности и инаковости являются обратимыми и могут быть пересмотрены много раз в зависимости от актуальной политической повестки наций. Например, россияне сегодня являются главным враждебным «другим» для украинцев. Альтернативные «другие», такие как поляки или евреи, потеряли этот статус в глазах украинцев13. Так, например, в советской антифашисткой мифологии главным «другим» долгое время были немцы. Впрочем, образ «другого» всегда можно заново оживить. В разгар холодной войны место главного «другого» для Советского Союза занял коллективный Запад. После развала СССР Запад стал терять этот статус, но, как мы видим, сегодня в путинской России его снова активно эксплуатируют. Обратимость мифов приводит нас к предположению, что мифы об идентичности и инаковости даже в случаях самых жёстких этнических конфликтов могут быть изменены легче, чем кажется на первый взгляд.
Базовая классификация мифов в войне за прошлое
Оригинальный подход к базовой классификации мифов предложил Жерар Бушар. Он считает, что «каждое общество опирается на набор основополагающих или главных мифов (master myths), то есть основных, всеобъемлющих и относительно устойчивых символических конфигураций, которые действуют как матрица и диктуют производство вторичных или производных мифов, более поддающихся изменению»14. С моей точки зрения, главные мифы также могут поддаваться изменению, и это будет продемонстрировано в следующих публикациях цикла.
Современное академическое сообщество разработало множество различных классификаций национальных мифов, однако главным недостатком большинства из них является стремление к универсальности. По этой причине они не всегда адекватно отражают каждую конкретную национальную мифологию. Другим недостатком классификаций является то, что их не всегда можно применить для анализа «войн памяти», особенно в случаях, когда происходит горячий этнический конфликт. Так, с моей точки зрения, каждый конфликт требует своей собственной классификации мифов. Таким образом, для того, чтобы решить или, по крайней мере, предложить возможные шаги в сторону решения «войн памяти», необходимо выявлять наиболее конфликтные мифы и предлагать альтернативные интерпретации.
Сравнивая противоречащие друг другу мифы об идентичности и инаковости в случае Украины и России, можно выделить следующие категории: мифы о происхождении, мифы о государственности, мифы о государственной наследственности, мифы о религии и, наконец, миф о единстве Руси15. Безусловно, эти пять мифов у украинцев и россиян существенно отличаются.
Миф о происхождении — это основа, на которой построена национальная идентичность. Этот миф отвечает на вопрос «кто мы?» и «откуда мы пришли?». Миф о государственности основан на отправной точке национальной государственности. Каждый национальный и государственный проект должен определить, когда он впервые возник, и установить это время как начало национальной государственной истории. Миф о государственной наследственности основан на принципе преемственности национальной государственности. Цель этого мифа — связать прошлое с настоящим и опровергнуть конкурирующие мифологии (если таковые имеются). Мифы о религии играют важную роль в коллективной идентичности, а в нашем случае имеют большое значение как в прошлом, так и в настоящем. Наконец, миф о единстве Руси является одним из краеугольных камней во всей войне за прошлое между Украиной и Россией.
За что воюем?
Стоит также напомнить главное отличие между мифологиями сторон. С момента появления национализма в XIX веке украинцы пытались отделить себя от русских, в то время как русские искали способы, как инкорпорировать украинцев в Россию. Эндрю Уилсон утверждает, что украинская националистическая историографическая мифология стала raison d’état для Украины16. В то же время для России, особенно в имперском контексте, единство украинцев и россиян основано на «общей истории» и «общей памяти» Украины и России со времён средневековой Киевской Руси до «русской революции» и общей победы в «Великой Отечественной войне»17. Таким образом, каждый период независимости Украины или период, когда она была частью других государств (но не России), интерпретируются как времена национального и религиозного угнетения. То есть, с точки зрения России, включение Украины в Россию может быть только воссоединением.
Многие историки и политологи, в том числе украинские, российские и особенно западные, которые ищут пути разрешения украинско-российского конфликта, анализируют наиболее противоречивые дискурсы их истории, начиная преимущественно с событий восстания Хмельницкого. Этот модернистский подход обычно не признаёт существования современных народов до современности. На мой взгляд, это методологическая ошибка. Трудно достичь цели, начиная работу в середине. Поэтому необходимо начинать с начала письменной истории — с Киевской Руси. Без диалога и компромиссов в этой истории, решение более поздних спорных вопросов всегда будет поставлено под сомнение.
Анатоль Ливен утверждает, что националисты как в России, так и в Украине ведут борьбу за «исключительное владение» наследием Киевской Руси18. Отдельная украинская государственность угрожает России в трёх основных аспектах: россияне опасаются, что это уменьшает население воображаемой «более крупной российской нации», лишает Россию большой части своих предполагаемых «исторических земель» и «стирает» самый древний период русской истории19.
Киевская Русь — основной объект национализации истории20. Это явление объясняет Георгий Касьянов: «Это способ восприятия, понимания и интерпретации прошлого, требующего отделения "собственной" истории от более ранней "общей" истории и её построения как истории нации»21.
Сергей Плохий справедливо сравнивает украинско-российскую борьбу за Киевскую Русь со шведско-норвежской борьбой за наследие варягов и их этническое происхождение. Он также подчёркивает, что более древняя нация автоматически получает больше прав на прошлое22. Именно поэтому для националистов с обеих сторон важно не только национализировать Киевскую Русь, но и уменьшить связь противника с ней, и даже исключить оппонента из общей истории. И если с чисто научной точки зрения война за наследие Руси бессмысленна, поскольку современные русские и украинцы появились не ранее XVI–XVII вв.23, то с точки зрения широких народных масс, а также элит — эти вопросы имеют фундаментальное значение.
В следующей части я подробнее расскажу о том, какие мифы существуют в каждой из пяти категорий, а начну с мифов о происхождении.
Продолжение следует.
Эта рубрика — авторский блог. Редакция может иметь другое мнение.
1Anthony D. Smith, “The ‘Golden Age’ and National Renewal”, in Myths and Nationhood, ed. Geoffrey A. Hosking and George Schöpflin (New York: Routledge in Association with the School of Slavonic and East European Studies, University of London, 1997), 37–38.
2Norman Davies, “Polish National Mythologies,” in Myths and Nationhood, ed. Geoffrey A. Hosking and George Schöpflin (New York: Routledge in Association with the School of Slavonic and East European Studies, University of London, 1997), 141.
3Anthony D. Smith, Myths and Memories of the Nation (Oxford, New York: Oxford University Press, 1999), 141.
4Например, многие работы Эдварда Кинана были посвящены развенчанию российских мифов. См.: Edward L. Keenan, “Muscovite Perception of Other East Slavs before 1654 – An Agenda for Historians”, in Ukraine and Russia in Their Historical Encounter, ed. Peter J. Potichnyj et al. (Edmonton, Canadian Institute of Ukrainian Studies Press, 1992), 20–38; Edward L. Keenan, “Muscovite Political Folkways”. Russian Review 45, no. 2 (1986): 115–182; Edward L. Keenan, “On Certain Mythical Beliefs and Russian Behaviors”, in The Legacy of History in Russia and the New States of Eurasia, ed. S. Frederick Starr (Armonk, NY: M.E. Sharpe, 1994), 19–40.
5Georgiy Kasianov, “‘Nationalized’ History: Past Continuous, Present Perfect, Future...”, in A Laboratory of Transnational History: Ukraine and Recent Ukrainian Historiography, ed. Georgiy Kasianov and Philipp Ther (Budapest and New York: Central European University Press, 2009), 16–18.
6Joanna Overing, “The Role of Myth: An Anthropological Perspective, or: “The Reality of the Really Made-Up”, in Myths and Nationhood, ed. Geoffrey A. Hosking and George Schöpflin (New York: Routledge in Association with the School of Slavonic and East European Studies, University of London, 1997), 6.
7Gérard Bouchard, introduction to National Myths: Constructed Pasts, Contested Presents, ed. Gérard Bouchard (London: Routledge, 2013), xi.
8Ibid, xii.
9Ibid, xii.
10Так, например, Ицхак Брудный отметил, что распад СССР сопровождался развенчанием советских коллективных мифов в 27 бывших коммунистических государствах. Новые мифы, которые заменили старые, стали строительными блоками для новых национальных идентичностей. См.: Yitzhak M. Brudny, “Myths and National Identity Choices in Postcommunist Russia”, in National Myths: Constructed Pasts, Contested Presents, ed. Gérard Bouchard (New York: Routledge, 2013), 133.
11Smith, Myths and Memories of the Nation, 15.
12Joanna Overing, “The Role of Myth: An Anthropological Perspective”, or: “The Reality of the Really Made-Up”, in Myths and Nationhood, ed. Geoffrey A. Hosking and George Schöpflin (New York: Routledge in Association with the School of Slavonic and East European Studies, University of London, 1997), 16.
13Andrew Wilson, “Myths of National History in Belarus and Ukraine”, in Myths and Nationhood, ed. Geoffrey A. Hosking and George Schöpflin (New York: Routledge in Association with the School of Slavonic and East European Studies, University of London, 1997), 183, footnote 7.
14Gérard Bouchard, “The Small Nation with a Big Dream: Québec National Myths (eighteenth-twentieth Centuries)”, in National Myths: Constructed Pasts, Contested Presents, ed. Gérard Bouchard (New York: Routledge, 2013), 4.
15Эти пять мифов — моя адаптация классификации мифов, использованных в работах Энтони Смита, Эндрю Уилсона, Джорджа Шопфлина, Джеффри Хоскинга и др. Такая классификация, конечно, условна и выработана именно в контексте украинско-российского конфликта.
16Wilson, 184.
17Andreas Kappeler, "Ukraine and Russia: Legacies of the Imperial past and Competing Memories," Journal of Eurasian Studies 5, no. 2 (2014): 112.
18Anatol Lieven, Ukraine and Russia. A Fraternal Rivalry(Washington, DC: US Institute of Peace, 1999), 13.
19Igor Torbakov, “Apart from Russia or Part of Russia: A Sad Saga of Ukrainian-Russian Relations”, Demokratizatsiya 9, no 4 (2001): 591.
20Philipp Ther, “The Transnational Paradigm of Historiography and Its Potential for Ukrainian History”, in A Laboratory of Transnational History: Ukraine and Recent Ukrainian Historiography, ed. Georgiy Kasianov and Philipp Ther (Budapest and New York: Central European University Press, 2009), 83.
21Georgiy Kasianov, “’Nationalized’ History: Past Continuous, Present Perfect, Future...”, in A Laboratory of Transnational History: Ukraine and Recent Ukrainian Historiography, ed. Georgiy Kasianov and Philipp Ther (Budapest and New York: Central European University Press, 2009), 7.
22Плохій С.М. Якої історії потребує сучасна Україна? // Український історичний журнал. — 2013. — № 3. — С. 5.
23Serhii Plokhy, The Origins of the Slavic Nations: Premodern Identities in Russia, Ukraine and Belarus(Cambridge University Press, 2006), 356–357.
У самурая нет цели, есть только путь. Мы боремся за объективную информацию.
Поддержите? Кнопки под статьей.