Критика чистой критики

Если бы меня попросили назвать слово, характеризующее XXI век, то я, откинув гендерный новояз, всё-таки обратился бы к слову «прогресс». Есть великое множество слов с позитивной и негативной коннотацией, но прогресс — это уникальный термин. Им пугают детей традиционалисты, его воздевают на хоругвь борцы за социальную справедливость, им кичатся бизнесмены-авантюристы и им ругаются бизнесмены-шизофреники.

Как-то на ПиМе вышел текст с критикой видеоролика современного украинского философа А.Баумайстера, где тот раскритиковал идею прогресса. И я хочу сказать слово не в защиту украинской философии, но справедливости ради.

То, что вы увидите дальше, полагается критикой критики критики.

Автор текста концентрируется на идее прогресса. В его понимании, прогресс неоспорим и носит исключительно позитивный характер. В своём тексте автор приводит в качестве примеров несколько явлений, вероятно, для видимости ретроспективы и масштаба аргументации. Хотелось бы показать, что эти примеры не работают как доказательства правоты автора.

Для начала обратимся к терминам и проясним их. Прогресс (согл. словарю Ожегова) понимают как «поступательное движение, улучшение в процессе развития». Развитие же (там же, у Ожегова) полагается как «процесс закономерного изменения, перехода из одного состояния в другое, более совершенное; переход от старого качественного состояния к новому, от простого к сложному, от низшего к высшему». В итоге мы получаем прогресс как некое направленное движение к закономерному улучшению и усложнению.

Если бы история была «действительностью в её движении» (там же), которой может быть присущ прогресс, то мы могли бы чётко проследить улучшение этой действительности согласно конкретным принципам. Но принцип историзма гласит лишь то, что есть некая динамика изменений этой действительности — и далеко не факт, что они будут позитивными или негативными.

Нет никакой гарантии направленности истории — действительность развивается сообразно принятыми у нас, людей, стандартами линейности времени. И движение как таковое здесь просто переменная, необходимая для ориентации в пространстве-времени. То есть условность, принятая для удобства.

Историю по этой же причине трудно воспринимать как набор принципиально обусловленных этапов — первобытный строй, рабовладельческий строй, феодальный строй etc. Восприятие истории согласно диалектическому материализму невозможно, потому как трактовка истории по Марксу-Гегелю сугубо догматична, а доказывать и/или опровергать догмы не представляется возможным.

Теперь перейдём к обсуждению прямых тезисов автора, которые я посчитал ошибочными. С некоторыми положениями статьи я готов согласиться, но остальные нашёл, как минимум, странными.

1. Автор говорит: «...коронавирус, вышедший из «мокрого рынка» со вкусной и здоровой экологической пищей...»

Разве сам факт наличия такого рынка в одной из передовых стран мира и популярность таких яств может формально соответствовать идее прогресса, культивируемой в этом де-юре коммунистическом государстве? Даже говорить о санитарных условиях на таком рынке не нужно: вспомните о них, надевая маску при выходе из дома.

2. Автор говорит: «...в прогрессивных государствах они перестали быть в моде лет за 50 до моего рождения… вот до сих пор они существуют в странах типа Северной Кореи и Сомали и, что показательно, тамошние элиты тоже идею прогресса не очень котируют».

Говоря о Сомали, какие именно элиты какого именно государства автор подразумевает? Стоит заметить, что качественно-количественное улучшение жизни в подавляющем большинстве африканских сообществ ныне наблюдается только в улучшении качества производства автоматов Калашникова и в увеличении количества жертв вооружённых конфликтов.

Если говорить о КНДР, то стержневым элементом изолированного северокорейского общества является чучхеизм, в основе которого корейский национализм и марксистские идеологемы, построенные на идее прогресса любой ценой. О гуманности этого режима можете судить сами. В соседнем Китае, позиционируемом как коммунистическое государство, смертная казнь тоже разрешена и практикуется весьма часто — думаю, можно провести корреляцию между количеством упоминаний прогресса на заседаниях Политбюро КПК и количеством расстрельных приговоров китайских судов.

3. Автор говорит: «...но вот интересный обычай, распространённый в XIX веке включительно, — это право первой ночи».

Часто доводится слышать о так называемом «праве первой ночи». Это якобы пример средневековой негуманности и неадекватности бытующих тогда порядков. Право первой ночи в общественном сознании выглядит так: сюзерен мог возлежать с невестой своего вассала в первую их брачную ночь. С точки зрения современной морали это звучит ужасно и абсурдно.

Раскрою секрет: с точки зрения морали средневекового человека это тоже расценивалось бы как акт жестокости и всевластия. (На тему средневековых нравов можно почитать, например, Йозефа Хейзингу)

Кроме указа Арбитражного суда Гваделупы 1486 г. и неких документов французского феодала Ларивьера-Бурде — и там, и там это «право» упоминается косвенно — серьёзного научного подтверждения этому обычаю нет. Вероятно, в доисторическое время у диких племён этот обычай мог быть в виде групповых браков и символических практик. Но апеллировать к нему в качестве иллюстрации средневекового быта не стоит — это не доказано и выглядит весьма сомнительно.

4. Автор говорит: «...поскольку и Платон и христианская церковь женщину рассматривают как собственность»

Этот тезис подкрепляется фактически лишь двумя цитатами, вырванными из контекста. Платон полагал своё «Государство» как сугубо теоретический проект построения идеального государства. Проводить параллели с отдельно взятым трудом, закопанным в дебри философствования и поучения, и личными взглядами, с практической стороной, я нахожу бессмысленным. В идеальном государстве, которое основывалось на воспитании в первую очередь ответственных перед полисом граждан, на первом месте у людей по замыслу Платона должны были стоять идеалы отечества, а не семьи. Кстати, патриархальные ценности (а именно они во главе христианских семейных традиций) не равно «женщина — вещь мужчины», семья рассматривалась многими теологами как необходимая органичная ячейка общества. Дошедший до нас и актуальный статус семьи был заложен и осмыслен в период патриархального общества.

К вопросу равноправия: есть мнение, что люди дошли до идеи полового равноправия к началу ХХ века, а до той поры нечто подобное считалось дурным тоном. Но в «Римской истории» Теодора Моммзена встречается заметка о нравах в поздней Римской республике:

«Число браков стало уменьшаться, а число разводов возрастать. На почве семейных денежных отношений совершались преступления, о которых прежде не было и слыхано. Ослабли прежние строгие взгляды на положение женщины в семье, началось стремление женщин к расширению своих прав, особенно благодаря скоплению в руках некоторых женщин огромных капиталов, это явление приняло такие размеры, что законом были ограничены права женщин по наследованию».

Мы также находим у Плиния Младшего письмо, в котором он обращается к тёще, единственной владелице имения, что лишь подкрепляет представление о том, что женщины не только могли владеть недвижимостью, имуществом, капиталом и пр., но активно этим пользовались.

То есть мы видим абсолютно иную картину: вопреки заблуждению о притеснениях и угнетению женщин со стороны патриархального римского общества, власти видят возможности обратной дискриминации мужчин со стороны женщин, что говорит о наличии у женщин широкого спектра гражданских прав.

5. Автор говорит: «К слову, казнить ведьм перестали тоже в XIX веке».

Охота на ведьм — одна из многих гротескных картин «Тёмных веков», нарисованная златокудрыми просветителями XVIII века. Разные конфессии до сих пор обвиняют друг друга в развязывании демонологической истерии. Изначально же мы имели дело с утвердившимся в историографии мифом; почти таким же, как вышеупомянутое «право первой ночи».

Брайан Левак, автор «The Witch Hunt in Early Modern Europe», определяет цифру жертв примерно в 60 000 человек. Эта цифра была им получена в результате применения среднего соотношения казнённых к подсудимым (6 казнённых из 10 подсудимых) к примерному количеству известных судебных процессов Средневековой Европы (100 000 процессов).

Рональд Хаттон, автор книг «Pagan Religions of the Ancient British Isles» и «Triumph of the Moon: A History of Modern Pagan Witchcraft» определяет количество жертв примерно в 40 000 человек. Именно его цифры считаются наиболее авторитетными среди специалистов. Хаттон посчитал все известные данные количества жертв, а для тех местностей, где данные отсутствовали, он взял подобные данные из сходных по демографии и отношению к ведьмам местностей.

Кстати о прогрессе: расцвет демонологии и демономании пришёлся на Новое время, период гуманизма и просветительских идей. В период Возрождения знания демонологии структуризировались и расширились.

6. Автор говорит: «...раз техника перестала быть определяющим фактором, то неудивительно, что произошло переключение на смысловую нагрузку».

Переключение на смысловую нагрузку предполагает отсутствие акцента на смысловой нагрузке в предыдущих работах, разве не так? Автор рассуждает о форме искусства, но не углубляется в содержание. Проблематика искусства остается нацеленной на человека и его роль в мире, межличностные отношения, смысл жизни человека и прочие темы, свойственные людям во все времена.

Напомню, что ещё Гесиод в поэме «Труды и дни» (VIII–VII вв. до н.э.) жаловался на коррупцию судей, говорил о непостоянстве женской натуры и сетовал на ухудшение жизни в деревне. Вполне актуально, не так ли?

Выбор аргументов автором этой критической статьи показался мне слишком удобным. Использование частных факторов, чтобы выставить желаемое за действительное — не лучший способ донести свою мысль с претензией на объективность.

Прогресс несостоятелен как идейный конструкт. История же — хаотичный поток и изменение совершенно разных, связанных весьма опосредованно фактов, концепций, явлений и персоналий. Любая попытка логически обосновать и систематизировать этот поток заранее обречена на провал, всякий переход за границу абсурда опасен.