Пять лет и эпоху спустя (очень личный текст)

Я иногда скучаю по тому парню, который пять лет назад вышел на Майдан.

Он был совсем другой. Как будто прошло не пять лет, а небольшая жизнь. И не сказать, что он был ребёнком – нет, взрослый, состоявшийся человек со стабильной работой, хорошей зарплатой, семьёй и кошкой. Просто мир, в котором он жил, был в разы проще, очевиднее и надёжнее, чем тот, в котором сейчас живу я.

Я сейчас покрепче.

Но ему тогда было полегче. Ему было на что опереться. У него были основы мировоззрения, аксиомы, на которых хорошо и прочно стоялось. Даже при том, что они оказались ложными.

Сейчас иначе. Те вещи, которые до Майдана казались незыблимой опорой, гранитным фундаментом на твёрдой земле, сейчас выглядят чудовищно ненадёжными, прогнившими досками над пропастью.

Слово «невозможно» пропало из моего лексикона. И это не всегда хорошо.

Пять лет назад «невозможно» для меня что-то значило. Пять лет назад для меня казались невозможными очень многие вещи.

Например, невозможно было развязать войну в центре Европы.

И вообще, невозможно было развязать войну, не объявляя её.

Невозможно было приказать силовикам стрелять по протестующим. Эй, был же первый Майдан, мы же это проходили! Мы же знаем, как бескровно свергать власть под бравурную музыку! Какая ещё стрельба?

С другой стороны, невозможно было представить, что люди будут призывать свергать власть по разу в месяц.

Невозможно было представить, что границы 1991 года попытаются перерисовать.

Невозможно было представить, что я сам побегу в армию. Где я, а где армия? Я же на военную кафедру шёл, чтобы службы избежать.

Не нужно было помнить, где в доме военник, а где противогаз.

Не нужно было включать в расчёты на ближайшие выборы «а сколько у кандидата, если что, вооружённых гопников?»

Что-то значили слова «Да они не посмеют!».

Впрочем, некоторые «невозможно» касались не только нашей страны.

Например, невозможно было подозревать в непрофессионализме серьёзные, именитые бренды западной прессы. Невозможно было представить, чтобы, скажем, New York Times опустилась до мочилова в лучших традициях стран третьего мира.

Невозможно было представить Америку домом, разделённым в себе – если, конечно, речь шла не об истории Гражданской войны. И Америку, в которой внезапно отменили принцип презумпции невиновности.

Пять лет! Всего пять лет!

Сложно было представить Европу, не готовую себя защищать. Европу, загнавшую себя в ловушку, с одной стороны, декларированием красивых ценностей, и с другой – неготовностью им следовать.

Оторвавшись от этих «невозможно», я стал совсем другим. Перепуганнее, но смелее, циничнее, но свободнее. Я с недоумением смотрю на тех, кто остался позади. Я полностью сменил политические симпатии не потому, что те люди, которых я поддерживал, изменились. Напротив, именно потому, что они не изменились – а, на мой взгляд, должны были. Как я. Как ситуация, в которой оказалась наша страна.

Я полностью сменил свои взгляды на смысл работы журналиста, когда понял, что журналистика – это не абстрактная ценность, а инструмент для спасения – или уничтожения – конкретных людей, обществ и стран.

Для этого нужен был Майдан. И война.

Для этого нужно было два раза осмыслить возможность собственной смерти. Насильственной.

В итоге на выходе через пять лет получился совсем другой я.

Мучает мысль, что предыдущему мне этот урод и циник не понравился бы. Не был бы понят. Был бы записан то ли в акцентированные позёры, то ли в городские сумасшедшие.

Меня порой даже расстраивает то, что я уже не смогу заставить себя заново поверить в эти «невозможно». Положиться на кого-то, кроме себя – на армию, правительство, институты, международное право, законы и традиции. А это значит, что мне не войти в Землю Обетованную. Ирония истории заключается в том, что перепуганные и не видящие берегов люди могут многое, могут даже спасти терпящую бедствие страну, но не могут себя найти в «мирном» режиме. Мирный режим существования – и развития – предполагает видеть незыблемое в тех постулатах, которые они уже запомнили хрупкими.

Моя задача – сделать такую страну, где люди вновь смогут выдохнуть и просто спокойно жить. Как я делал это пять лет назад.

Но такие люди будут смотреть на меня как на психа и сторониться.

P.S. от Тани Адамс. Оно о другом. Но тоже пусть побудет тут.