Геополитика и новый мировой порядок

Предлагаем вашему вниманию перевод глобальнейшего аналитического материала, призванного "объять необъятное" под авторством Роберта Д.Каплана, аналитика Stratfor, для журнала Time, который выйдет в печать 31 марта. Так что если вы вдруг собирались в понедельник покупать Time (да, мы знаем, что не собирались), то можете уже не беспокоиться. Главный материал будущего номера уже переведен и перед вами.

Каплан является главным геополитическим аналитиком частной разведывательно-аналитической компании Stratfor. Он является автором 15-ти книг по международным отношениям, последняя из которых – «Азиатский котел: Южно-Китайское море и конец стабильного Тихого океана» (Asia’s Cauldron: The South China Sea and the End of a Stable Pacific).

Географические вопросы все чаще разжигают бесконечный хаос и старомодные конфликты в 21 веке.

21-й век должен был выглядеть как-то не так. Примитивная реакция многих ученых мужей, научных сотрудников и чиновников администрации Обамы на фактическую аннексию президентом России Владимиром Путиным Крыма – неверие, граничащее с дезориентацией. Как заявил государственный секретарь Джон Керри: «Это на самом деле модель поведения 19-го века в 21-м веке». Ну, «19-й век», как его назвал Керри, еще жив и всегда будет жить. Забудьте о том, что мир плоский (прим. перев. – «Плоский мир: краткая история XXI века» – книга Томаса Л. Фридмана, ставшая международным бестселлером. Название – это метафора, которая говорит о том, что в мире у всех равные возможности с точки зрения коммерции. Книга рассказывает, что необходимо для того, чтобы оставаться конкурентоспособными на мировом рынке, где историческое и географическое деление становится все более несущественным).  Забудьте, что технологии – великий демократизатор. Забудьте тонкости международного права. Территория и связанные с ней кровные узы занимают центральное место среди факторов, которые делают нас людьми.

География никуда не делась. Ведущие мировые ученые, представители интеллигенции, аналитики в сфере внешней политики, главы организаций и серые кардиналы корпораций, а также многие западные лидеры – почти забыли об этом. Но то, что мы сейчас наблюдаем – это географический реванш: борьба между Востоком и Западом за контроль над буферным государством Украиной, сразу после арабской весны, когда искусственные ближневосточные государства раскалываются на этнические и религиозные феодальные владения в условиях беспрецедентной гонки вооружений, в которую включились государства Восточной Азии из-за разногласий по поводу потенциально богатых природными ресурсами вод. Технология не смогла опровергнуть географию; она только повысила ее значимость и усилила замкнутость.

В то время как Запад стал думать о международных отношениях с точки зрения законодательства и международных соглашений, большая часть остального мира все еще мыслит категориями пустынь, горных хребтов, всепогодных портов и участков земли и воды. Мир вернулся к картам начальной школы как к отправной точке для понимания истории, культуры, религии и этнической принадлежности – не говоря уже о силовом противостоянии за власть над торговыми путями и природными ресурсами.

Эпоха после холодной войны должна была стать периодом экономики, взаимной зависимости и общечеловеческих ценностей, одерживающих верх над инстинктами национализма и его одержимостью господством над географическим пространством. Но действия Путина предали эту истину. США стоит запомнить, каким образом все происходит за их пределами и во всем мире: международные отношения все еще заключаются в том, кто, кому и что может сделать.

Демонстрация силы Путина

Так что же сделал Путин? Глава России использовал географический фактор в свою пользу. Другими словами, он действовал в соответствии с геополитикой. Битва за пространство и власть была сыграна в географических декорациях. Эта концепция не изменилась со времен античности (и вместе с тем многие западные дипломаты и ученые в последнее время не хотели к ней прислушиваться).

Современная эра в Европе должна быть эрой Евросоюза и его торжества над кровными узами и этнической принадлежностью, эрой построения системы законов от Иберии до Черного моря и, в последствии, от Лиссабона до Москвы. Но длительный финансовый кризис ЕС ослабил его политическое влияние в Центральной и Восточной Европе. И в то время как его демократические идеалы становились привлекательными для многих на Украине, диктат географического фактора почти полностью лишал этот народ возможности переориентироваться на Запад.

Россия по-прежнему большая, и Россия по-прежнему автократическая – в конце концов, она остается огромной и небезопасной мощной военной державой, которая не признавала никакие писаные границы во время вторжений французов, немцев, шведов, литовцев и поляков за всю свою историю. Южный Крымский полуостров по-прежнему в значительной степени этнический русский, и это дом российского Черноморского флота, обеспечивающий единственный выход России к Средиземному морю.

Понимая, что больше не может контролировать Украину, манипулируя демократией при помощи нео-царства президента Виктора Януковича, Путин предпочел более прямой и механической подход. Он взял на себя фактический контроль над пророссийским Крымом, который по сути дела уже был в его сфере влияния. Кроме того, дом тепловодного флота России ни за что нельзя было отдать под влияние прозападного правительства в Киеве.

Затем Путин назначил маневры в той части России, которая прилегает к Восточной Украине, с участием более 10 000 военных, чтобы продемонстрировать географическое превосходство России прорусской половине Украины, а также части Украины, которой повезло обладать большими запасами сланцевого газа. Путин знает – и Запад тоже – что плоский рельеф вдоль длинной границы между Россией и Украиной дает Москве подавляющее преимущество не только в военном плане, но и с точки зрения препятствования торговым и энергетическим потокам в Киев. И хотя у Украины есть собственный природный газ, она полагается на гораздо более значительные резервы России для снабжения своей внутренней экономики.

Путин, вероятно, не собирается вторгаться в восточную Украину традиционным способом. Ему это и не нужно для того, чтобы продемонстрировать свое господство. Вместо этого он отправит туда сепаратистов, спровоцирует беспорядки, прощупает рубеж при помощи русских войск и другими способами использует проницаемую границу с Украиной, чтобы подорвать и суверенитет восточной Украины, и ее связь с западной Украиной.

Короче говоря, он будет использовать все географические и языковые преимущества, чтобы ослабить Украину как государство. Украина просто расположена слишком далеко на восток, и слишком сильно обращена к России территориально, чтобы в интересах любой власти в Москве – демократической или нет – была бы полная переориентация Украины на Запад.

И снова ближневосточное «кто кого»

Можно описать другими словами то, что сейчас происходит во всем мире – это старомодная политика силы по принципу «кто кого». Легко забыть, что многие западные политики и мыслители выросли в условиях беспрецедентной безопасности и процветания, и они интеллектуально формировались в мире после окончания холодной войны, в котором было широко распространено мнение, что внешняя политика будет руководствоваться новым набором невозмутимо рациональных правил. Но лидеры за пределами Америки и Европы, как правило, в своем мышлении очень сильно ориентированы на территориальные вопросы. Для них международные отношения – это борьба за выживание. В результате западные лидеры часто думают глобальными тезисами, в то время как правители в таких местах, как Россия, Ближний Восток и Восточная Азия думают более узкими тезисами: такими, которые обеспечивают преимущество только своих народов или их этнических групп.

Мы можем увидеть это разобщение на Ближнем Востоке, который разваливается таким образом, что становится знаком географу 19-го века, но менее понятен эксперту-аналитику Вашингтона. Арабская весна разразилась в течение нескольких месяцев и была муками рождения нового вида региональной демократии. Она быстро превратилась в кризис центральной власти, принося не демократию, а религиозную войну в Сирии, хаос в Йемене и Ливии и возобновление диктатуры в Египте в качестве актуальной реакции на зарождающийся хаос и исламский экстремизм. Тунис рассматривается как единственный пример успеха арабской весны – это всего лишь неоперившаяся демократия с границами, которые она не может адекватно контролировать (особенно в южных пустынных районах, где она граничит с Алжиром и Ливией, когда ситуация усугубляется крахом Ливии).

При этом Триполи уже не является столицей Ливии, он превратился в отправную точку для переговоров между племенами, ополченцами и бандами по поводу контроля над территорией. Дамаск не столица Сирии, он столица самого влиятельного военачальника Сирии, Башара Асада. Багдад теряет свои позиции как столица племенной шиитской Месопотамии над которой доминирует прилегающий Иран с практически независимыми курдами на горном севере и джихадистами-суннитами на западе, последние из которых заняли хаотичные территории, населенные буквально сотнями военных банд и простирающиеся далеко по плоской пустынной местности, включая территории Сирии и Средиземноморья.

Над этим развалом ближневосточных государств на анархические режимы полевых командиров застыла эпическая географическая борьба между большим шиитским государством, занимающим Иранское нагорье, и суннитской монархией средневекового образца, занимающей большую часть Аравийского полуострова. Бесконечное насилие и репрессии в восточной Саудовской Аравии, Бахрейне и Суннистане (охватывающем как западный Ирак, так и Сирию) подпитываются этой саудовско-иранской опосредованной войной. Поскольку Иран разрабатывает технологическую и научную базу, с помощью которой можно создать ядерное оружие, Израиль оказывается в де-факто союзником Саудовской Аравии. Опасения относительно того, кто одержит верх над кем в географическом вопросе характеризуют и премьер-министра Израиля Биньямина Нетаньяху. Не последнюю роль в этих опасениях играет как раз вопрос расстояния: проблематично для его относительно небольших военно-воздушных сил преодолеть тысячи миль на восток. Это мешает его поискам приемлемых вариантов военных действий в отношении Ирана. И делает его тем, кем он и является: ​​упорным партнером по переговорам и палестинцев, и американцев.

Проекция на Тихий океан

Еще есть самая важная часть мира для США. Часть, в которой находятся две из трех крупнейших экономик (Китай и Япония). Это дом основных американских договорных союзников – Азиатско-Тихоокеанский регион. Этот регион тоже, несомненно, гораздо менее стабилен, чем в начале 21-го века, и по причинам, которые лучше всего можно объяснить географическим фактором.

В первые десятилетия холодной войны страны Азии были заняты своими внутренними делами. Китай с бесчинствами Мао Цзэдуна и экономическими реформами Дэн Сяопина был сосредоточен на себе. Вьетнам, нынешняя территория Малайзии и в меньшей степени Филиппин, сотрясали внутренние войны и восстания. Сингапур строил жизнеспособный город-государство с нуля. И Южная Корея, и Япония пытались оправиться от крупных войн.

Теперь эти государства укрепили свои внутренние дела и построили сильные институты. У них, за исключением бедных Филиппин, есть все, что можно получить от многолетнего капиталистического роста. Но сильные институты и капиталистическое процветание приводят к возникновению военных амбиций. И все эти страны с 1990 года увеличивали или модернизировали свои военно-морские и военно-воздушные силы – ошеломляющие наращивание военной мощи, которому американские СМИ уделили сравнительно мало внимания.

С 1990-х доля Азии в военном импорте возросла с 15 % до 41% от общемирового показателя, а ее общие военные расходы выросли с 11% до 20% всех мировых военных расходов. И что эти страны делают со всеми новыми подводными лодками, военными кораблями, истребителями, баллистическими ракетами и мощностями для ведения кибервойны? Они оспаривают друг с другом линии на карте в голубой воде Южно-Китайского и Восточно-Китайского морей: кто контролирует какой остров, атолл или другой географический объект выше или ниже уровня воды – что если где-то рядом лежат запасы нефти и природного газа? Национализм, в частности, основанный на расовой и этнической принадлежности, разгорелся на основе территориальных претензий. Его могут осуждать на современном Западе, но он жив и хорошо себя чувствует во всей процветающей Восточной Азии.

Еще раз обратите внимание, что все эти споры не касаются идей, или экономики, или даже политики, но касаются территории. Различные противостояния между Китаем и Японией в Восточно-Китайском море, и между Китаем и всеми другими ходатаями в Южно-Китайском море (в основном Вьетнамом и Филиппинами) настолько сложны, что хоть теоретически и разрешимы путем переговоров, скорее всего их нужно сдерживать стабильной системой политического равновесия, обусловленной морскими и военно-воздушными силами США и Китая. Карта Тихоокеанского бассейна 21-го века и без того забита военными кораблями, подобно карте конфликтной Европы предыдущих столетий. Хотя войны в Восточной Азии в конечном итоге может и не быть, Тихий океан демонстрирует нам более тревожный, сложный мировой порядок, объясняемый такими знакомыми факторами, как природные местности, сталкивание народов, природные ресурсы и оспариваемые торговые пути.

Индия и Китай благодаря высокой стене Гималаев развивались на протяжении большей части истории как две великие мировые цивилизации, имеющие мало отношения друг к другу. Но стирание расстояний за последние 50 лет превратило их в стратегических конкурентов в Индийском океане и Южно-Китайском море. (Это пример того, как технология нагнетает, а не облегчает конфликт.) А если, как ожидается, представитель индуистско-националистической Индийской народной партии Нарендра Моди будет избран на выборах в апреле и мае, Индия, скорее всего, займется внедрением решительной геополитической внешней стратегии, выступая против Китая еще более резко, чем Япония.

Китай, тем временем, столкнется со сложными экономическими проблемами в ближайшие годы. Результатом станет разжигание властью национализма, направленного на территориальные споры в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях, и внутренние протесты региональных этнических групп, таких как тюркские мусульмане-уйгуры, на западе граничащие с Центральной Азией, и тибетцы, на юго-западе от которых – Индия. Могут ли ханьцы, которые населяют пахотную колыбель Китая и составляют 90% населения страны, удержать меньшинства на горной периферии под контролем во время длительного периода экономических и социальных волнений? Великий экзистенциальный вопрос о будущем Китая – это вопрос о контроле его окраин, а не о его валюте.

По всему земному шару географический фактор все спутывает. Бирма медленно освобождается от отсталой военной диктатуры только для того, чтобы увидеть, как ее мусульманское меньшинство рохинаджа подвергается убийствам и насилию со стороны бирманских националистических групп. Отказ от авторитаризма в Бирме обнажил страну, надорванную географически обоснованными этническими группами со своими армиями и ополченцами. И в то же время, абсолютный рост численности населения и нехватка ресурсов усилили этнические и религиозные конфликты на территориях соседствующих Центральноафриканской республики и Южного Судана в самом центре континента, разлагаемом религиозной и племенной войной.

Новое – хорошо забытое старое

Конечно, гражданское общество такого образца, каким его хочет видеть элита Запада – это один ответ на большую часть этих вопросов. Верховенство права в сочетании с децентрализацией в случаях беспорядочно растущих стран, как Россия и Бирма, сами по себе могут обеспечить стабильность – как они обеспечивали ее на протяжении многих веков в Европе и Америке. Но работа по достижению этой цели требует абсолютного прагматизма по отношению к неприятным реальным действиям.

Жить в мире, где географические аспекты уважают и не игнорируют – значит понять условия, в которых работают политические лидеры. Многие препятствия просто нельзя преодолеть. Именно поэтому величайшие государственные деятели работают на грани возможного. География устанавливает общие критерии – и только в ее рамках у деятельности человека есть шанс на успех.

Таким образом, Украина может стать процветающим гражданским обществом, но в силу ее расположения ей всегда будут нужны крепкие и стабильные отношения с Россией. Арабский мир в конечном итоге может стабилизироваться, но западные военные не смогут навести порядок в сложном и очень густонаселенном исламском обществе, не заплатив слишком большую цену. Восточная Азия может избежать войны, но только работая с силами этнического национализма, принимающими участие в игре.

Есть и хорошие новости. Большинство границ, которые в настоящее время перерисовываются – или просто уточняются – существуют скорее внутри государств, а не между ними. Когда происходят значительные потрясения, во многих случаях за ними не следует военное вмешательство. Огромные человеческие катаклизмы 20-го века вряд ли повторятся. Но всемирное гражданское общество, которое элиты считали, что могут создать, – это химера. Действующие географические силы нелегко приручить.

В то время как наша внешняя политика должна основываться на морали, анализ за ее рамками должен быть хладнокровным, учитывающим географические аспекты в качестве отправной точки. В геополитике прошлое никогда не умрет. Для нее никогда не будет современного мира.