Революция не нужна.

Дмитрий Пепел

Общая черта подавляющего большинства маргиналов от общественной деятельности вообще и от политики в частности, не зависящая от ценностей или места в спектре – вера в Революцию.

У левых маргиналов это Великая Мировая Социалистическая Революция, у националистов-маргиналов – Национально-Освободительная Революция, у фундаменталистов – Революция (Православного) Шариата. Тысячи их, тысячи названий, но какая-то есть у каждого.

Отчасти это связано с тем, что маргинал может оказаться у большой власти исключительно революционным путем, отчасти - с некоторыми важными особенностями человеческой психики.

Революция из мечты – обязательно что-то масштабное, массовое, эпичное и, чаще всего, довольно кровавое. Плохую власть надо не просто устранить, люстрировать или изгнать – ее представителей надо физически уничтожить. Отмщение за прошлые грехи должно быть полным и окончательным. Жалкие людишки, не понимавшие величия нашего мечтающего маргинала и его единомышленников в мирные времена, должны оказаться в чужом им мире, где эти самые единомышленники играют первую скрипку. Если хотите пример – почитайте поэзию Дмитра Корчинского, он очень качественно поймал и выразил это мироощущение.

Нетрудно заметить, что вера в такую Революцию является компактным, но самодостаточным эсхатологическим культом. Иррационализм, фанатичная приверженность, импровизированные символы веры, клятвы – все эти вещи в том или ином виде характерны для них. Взглянув на явление с этой стороны, легко понять, почему оно особенно распространено среди социопатичных, не нашедших своего места в обществе из-за принципов или врожденной долбанутости, сторонников радикальных идеологий. Психика, постоянно переживающая собственную слабость и полнейший бесперспективняк, находит утешение в вере в конец света и страшный суд, на котором зерна отделят от плевел, а последние станут первыми.

И все бы ничего, одним культом больше, одним меньше – какая разница? Но так уж сложились обстоятельства, что наше общество лихорадит. Устои шатаются, скрепы вылетают, а население в целом становится гораздо более уязвимым к маргинальной пропаганде, поэтому количество «пламенных революционеров» на каком-то этапе может превысить критический порог, после которого их уже нельзя будет игнорировать.

Как и любая иррациональная вера, вера в Революцию имеет в своем основании рассуждения вполне разумные, но не с нами и не сейчас. Адепты таких культов очень любят мировую историю XVII – начала XX веков. Это их золотой век. Множество государств, в том числе передовых, пережили революции и смогли избавиться от балласта устаревших традиций, политически и экономически переродиться. Классические примеры: Нидерланды (там, правда, это произошло чуть раньше, еще в XVI веке), Англия и Франция.

Как тогда, так и сейчас революция – это гарантированный полярный лис привычной жизни, грязь, беспредел, насилие и голод. Иначе говоря, огромные риски при весьма призрачных шансах на что-то хорошее для любого отдельно взятого индивида. Тем не менее, во время золотого века это компенсировалось неплохими шансами на средне- и долгосрочное развитие для общества в целом. Отсюда и классический нравственный конфликт революционера: общественный интерес неиллюзорно требовал огромных жертв интересами личными и создавал, таким образом, прекрасное образное поле для множества (тогда еще не) классиков живописи, литературы и театра. Именно об этом особенном складе ума тогда еще не очень вежливых, но очень решительных людей, говорит вторая часть известного высказывания Томаса Карлейля: «Всякую революцию задумывают романтики, осуществляют фанатики, а пользуются ее плодами отпетые негодяи».

Особенность современности заключается в том, что полнокровная (простите за мрачный каламбур) революция сейчас – это гарантированный полярный лис не только привычной обывательской жизни, но также и перспективам общественного развития. Ни одна революция, произошедшая во второй половине XX века и более-менее сносно попадающая в классическое определение, не принесла своему обществу ничего хорошего, а оборачивалась только новыми витками насилия и анархии в самом плохом смысле этого слова. Все «успешные революции» при более близком рассмотрении оказываются не такими уж революциями. В них либо недостаточно вовлекались массы (в этом случае больше подходит понятие «вооруженный переворот»), либо они финансировались внешней силой, которая занималась, в том числе, восстановлением нанесенного в процессе борьбы ущерба (и в этом случае больше подходит понятие «интервенция»), либо и то, и другое в разных соотношениях.

Чем можно объяснить такое различие? Вот вам предположение: в «золотой век революций» благосостояние и конкурентоспособность среди соседей обеспечивалось в основном землей, скотом, заводами, армией и флотом и тому подобными вещами. Эти ценности можно было захватить военным, в том числе революционным путем (за исключением  армии, ее приходилось делать заново, но и то не полностью и не всегда).

Сейчас общество устроено так, что благосостояние и конкурентоспособность любой страны обеспечивается, прежде всего, ее мозгами. Стоит убрать два процента самого умного населения вместе с их опытом, интуицией и навыками – и получите гарантированную регрессию по экономике, науке, культуре и социалке лет на десять в лучшем случае. И это в наше веселое время, где с обществом за десять лет может произойти больше, чем в иные исторические периоды происходило за века. Можно устроить потрясения и террор так, чтобы не нанести непоправимого ущерба земле, заводам, фабрикам и лабораториям. Но как бы это ни было сделано, будет нанесен непоправимый ущерб кадровому потенциалу. Тому есть следующие причины, и все они логически вытекают из его природы:

1. Кадровый потенциал состоит из критически настроенных людей, слабо уязвимых для религиозной пропаганды, в том числе революционной. Чтобы убедить их отказаться от личных интересов, нужны аргументы гораздо более весомые, чем те, что может предложить эсхатологический культ, нужна целостная проверенная практикой теория. Поэтому практически всегда большая часть людей, чьи профессиональные навыки будут критически нужны революционерам для строительства страны в случае захвата власти, сами не являются членами революционного движения и, скорее всего, относятся к нему весьма скептично.
2. Кадровый потенциал состоит из умных людей, и эти люди, в основном, живут не за чертой бедности. Они почти всегда могут себе позволить уехать из страны, если в ней совсем уж запахнет жареным.
3. Аналитические способности позволяют им учуять жареное еще тогда, когда только начинают чиркать первыми спичками. При желании они успевают уйти еще до того, как у новой власти появятся силенки поднять железный занавес.

Как следствие, мы имеем гарантию того, что страна после революции будет существенно глупее и неповоротливее, чем до нее. Что, при условии отсутствия существенных денежных и кадровых вливаний со стороны внешних сил, производит гарантию катастрофического падения конкурентоспособности страны в мировом сообществе. Можно попробовать забить на мировое сообщество и притвориться, будто ты живешь в параллельной реальности, но это обычно заканчивается совсем плохо. Одна такая страна существует до сих пор, уже весьма долго, но чертовски несчастливо.

Поэтому человек, мечтающий о революции в Украине сейчас, зачастую оказывается не романтиком из книжек типа Les Miserables, а фанатичным культистом, в правоверном усердии желающим пожертвовать личными интересами своими и множества других людей ради перспективы угробить еще и интересы общественные во имя «высших идеалов». И тут уж, действительно «непонятно, это он такой дурак или такой подлец».

Революция не нужна. Проблемы современных Украины и РФ не решат ни романтики, ни фанатики, ни негодяи. Для этого нужны совсем другие люди.