Среди укропа и ватников

Вадим Муллер

В Индии на курорте, откуда я приехал неделю назад, моими соседями оказались украинская семья из Одессы и росийская семья - из Архангельска.

Две недели я наблюдал за представителями двух бывших братских народов. С началом войны, - с появлением первых убитых, покалеченных, пленных, -  россияне и украинцы взглянули друг на друга по новому. Если мы родственники, то война невозможна. А если война идёт, то, может, мы и не родственники?

С материалом для полевых исследований мне повезло. Не знаю, насколько мои соседи соответствовали эталонным образцам своих наций, но между собой они отличались во всём, в чем можно отличаться лежа в гамаке по другую сторону от экватора посреди зимы при температуре +30.

Отцом одесской семьи был белокурый, белокожий мужчина лет тридцати. Крупный, физически сильный, явно с высшим образованием и не бедный, но при этом робкий, всегда готовый уступить, подвинуться и сбежать. Жена его — явно доминирующая черноволосая смуглянка-хуторянка, с которой можно было бы писать советские песни для Софии Ротару, если бы не татуировка на всё предплечье. И двое детей дошкольного возраста — мальчик, вылитый отец, и девочка — вся в маму.

Российская семья приехала без детей. Муж попал в Индию прямо с холста Васи Ложкина. Жена выглядела старше его лет на пять. В отличие от украинцев, россияне будто не обладали внешними данными. Я и сейчас не могу толком припомнить их рост, цвет волос, комплекцию. Зато я сразу, хотя, наверное, и приблизительно, разглядел схему их отношений. Она, к примеру, библиотекарь, а он хорошо зарабатывает. Милиционер, член совета директоров, сотрудник регионального отделения естественной монополии. Подразумевается, что вот он-то нормальный человек, а она — так, ерундой занимается, но с другой стороны, баба она и есть баба, что с неё взять. И никто женщину вроде не обижает, но ходит она как пришибленная. И ещё он зануда. Постоянно что-то бурчит недовольно и неразборчиво. Её голоса я ни разу не слышал.

Взрослые украинцы вели себя тихо, но вот их дети начинали орать с семи утра. Родителей это не беспокоило. Ну, орут и орут, дети должны орать. Соседям мешают? Ну, да, мешают, но ведь дети же. При этом сами себе дети предоставлены не были. Когда девочка пнула младшего брата, мать немедленно влепила ей полновесную затрещину и спокойно сказала уже рыдающей дочери: «Больно тебе? Вот и ему больно. И мне больно тоже».

С украинскими соседями мы здоровались. Когда мы приехали, они  посмотрели на нас и улыбнулись. Вот с тех пор мы с ними и здоровались.

А с россиянами нет. Не имели такой возможности, потому что ни разу не поглядели друг другу в лицо. Как будто где-то за пультом сидел диспетчер и круглые сутки следил за тем, чтобы наши взгляды не пересеклись в пространстве.

О войне мы поговорили один раз. Случилось это в сочельник. Мы с одесситами молча сидели в креслах перед своими номерами, наблюдая закат. Солнце утонуло, океан булькнул и тут мимо нас прошествовал на ужин архангельский сосед в белой футболке с изображением Путина и надписью «Самый вежливый из людей». Украинка фыркнула.

- У меня, - сказала она, - тоже такая есть.

- С Путиным? - удивился я.

- С трезубцем.

Её муж встал и ушёл в номер. Вот тут я и спросил как там у них теперь.

- Да, нормально, - ответила женщина. - Мобилизацию объявили. Папа мой по возрасту подходит. А он и рад. Хватит, говорит, с телевизором воевать.

- А муж?.

Её передёрнуло едва заметно.

- С двумя детьми пока не берут.

Северный сосед вернулся заполночь. Включил в телефоне русскую музыку, открыл зажигалкой бутылку пива, закурил. Открыл вторую бутылку. Громко уронил пустую. Украинка вышла из номера.

- Извините, нельзя ли потише. У меня дети спят.

Она была в штанах и футболке. На футболке был слон с лэптопом и надписью «Керала».

Проснулся я рано под бесцеремонные крики одесских детей. Решил искупаться, взял полотенце, вышел из номера, огляделся.

Слева украинка развешивала на верёвке постиранное белье. Улыбнулась и поздоровалась.

Справа развешивал бельё сосед из Архангельска. На моё «Доброе утро» он не ответил.