Горький Лук: Это образ мышления

Примечание редакции. Публикуем расшифровку интервью блогера Горького Лука, которое он дал мультимедийному проекту IDEALIST.

Я пишу всякие гадости в жанре политической сатиры. Журналистикой это трудно назвать, потому что факты у меня обычно не рассматриваются (их никто не читает). Факты знают все, а мы из этих фактов делаем правду.

Правду о том, что у нас сейчас происходит с Россией: какие у нас с ней отношения хорошие; какой это добрый, заботливый и братский народ; какой он честный, какой он мудрый; насколько соответствует истине всё то, что он о себе рассказывает. Это такая бездонная тема, можно долго говорить об этом, но лучше почитать.

Мне что-то казалось, что меня немногие читают, но когда посмотрел на количество посетителей, то «трошки перелякався»: меня стали читать. Как ни странно, прежде всего, россияне. Хотя им и абсолютно не понравилось моё творчество. Не знаю, может, они в литературе не разбираются, больше в мифологии, так сказать.

Сейчас очень быстро все читают, времени на чтение мало. Зачем люди читают? Им нужны эмоции: например, погрустить или посмеяться, или задуматься. Раньше времени на чтение было достаточно. Сейчас люди читают в дороге, дома практически никто не читает. У меня, допустим, семья читающая, но и она читает с монитора сейчас, практически все так делают.

Такой полудневниковый, полублогерский формат состоит, как правило, из мелких фрагментов. Как роман С. Лойко «Аэропорт» — там много сюжетных линий, много действующих лиц, но это набор каких-то историй, которые ты можешь читать отдельно.

Вот это людям нравится, они хотят сразу и посмеяться, и поплакать, и посочувствовать, и воодушевиться. Я недавно такого же плана книгу рецензировал. Тоже о событиях в АТО, тоже дневниковая форма — сейчас именно такое читать комфортно. Ты положил закладочку, вышел на своей станции, дошёл до офиса, снова раскрыл и продолжил — она не состоит из длинных периодов.

Книжка, которую я издал, такая же. Она разделена на лекции, каждая из которых сама по себе прикольная, и есть что-то общее, что их объединяет. Те, кто умеет так делать (а это почему-то оказываются блогеры), этим пользуются.

Вата — это такой образ мышления, который вытравить из постимперского, постсоветского россиянина практически невозможно. Меня об этом спрашивали на встрече с читателями. Происходит примерно так: у тебя есть стакан бензина, а ты хочешь поменять бензин на воду.

Выливаешь половину, доливаешь половину воды, взбалтываешь, выливаешь половину, доливаешь половину воды, взбалтываешь, и так делаешь до тех пор, пока в стакане не останется почти одна вода. Но всё равно будет бздеть бензином, понимаете!

Вот это какая-то национальная ментальность, которая стоит выше политических систем, выше идеологии и которую россияне постоянно с собой тащат в будущее. Вот это и есть вата. Я о ней и пишу. Когда, казалось бы, в абсолютно здравых людях, интеллигентах, творческой интеллигенции, технической, вдруг просыпается такой дремучий динозавр, и ты понимаешь, что с этими людьми невозможно аргументировано разговаривать — вот так проявляется вата во всей красоте.

Мне, если честно, не очень нравится то, что я делаю, потому что всё-таки моя работа в определённом плане деструктивная. Есть часть лекций, которые посвящены Украине, украинцам, нашему будущему или детям — они у меня самые хорошие, это все говорят. Я вчера был на встрече с читателями, говорят: «А ще буде про лелек?».

Будет. Но то, что я делаю с ватой — это страшно и никакому нормальному человеку не нравится. Хотя я делаю это с юмором, со стёбом; стараюсь развеять депрессию, ощущение подавленности, растерянности. Есть какой-то конструктив, но в целом никакому нормальному человеку такая работа не понравится. То, что делаешь её хорошо, это, честно говоря, приносит слабое удовлетворение.

Мне очень симпатичен Ян Валетов, он меня поддерживал в блоге. Макс Фрай заходила, сказала, что ей понравилось. Я так удивился, думаю: насколько ей это интересно? Думал, что вообще никак, а это хорошо. Заходят, заходят. Вот Подеревянский не заходит, он говорит: «Я с интернетом не на «ты» и даже не на «вы», вообще никак», — так он не читает меня. Конечно, расстроился немножко.

Мне хотелось бы, чтобы он сказал, что это классно. Тем более, что на самом деле на него похоже, правда, на русском. Ты знаешь, он очень много сделал. Это, наверное, такой момент, когда человек (не знаю, я с ним только раз встречался) мне показался очень усталым, но, может, просто отдохнет да вернётся.

Он особо это и не скрывает, то, что он непубличный. Он недавно презентовал свою оперу (сделал либретто). Я не знаю, может быть, ему это действительно надо. Но все ждут, что снова появится Подя, снова с громом, салютами, славой, барабанами. Думаю, что это ещё будет, я этого хочу.

Преимущественно в переписке, в общении, я использую русский язык, поэтому я и открыл журнал на русском языке. Какое-то время чередовал статьи на русском и украинском. А потом заметил, что публика довольно интернациональна. Читают не только в Украине, но и в России, и это очень приятно, потому что именно там мы берём наш лабораторный материал.

Я не говорю про всех. Приходят вменяемые люди, которым действительно тяжело это всё, но в основном приходят, как говорится, насрать и убежать. А с ними лучше, конечно, на русском. Ты такого персонажа берёшь крючочком, на кафедру, его там препарируют, и, конечно, для этого лучше русский язык, потому что на украинском они приходить не будут.

Они не поймут, что там происходит. Это первая причина. Вторая — очень много читателей из других стран: Израиль, Беларусь, Германия, Штаты. Я не хотел бы их отрезать, так сказать. Только панов, ляхов и чехов я прошу переводить, потому что их латинские крючки трудно разбирать. Ещё армян прошу тоже писать нормальными буквами, которые не требуют декодирования. Всё.

У меня общее культурное пространство с Голливудом с тех пор, как я стал смотреть тамошнюю кинопродукцию. Россияне реально уверены, что общее культурное пространство строится на какой-то общности исторической или сходстве цвета глаз.

У нас давно общее пространство с Западом уже хотя бы по той причине, что мы стараемся не кататься на машине «Жигули». При возможности выбираем другую культуру. Общего культурного пространства с современной Россией нет никакого. Почти. Есть какое-то культурное пространство с СССР от таких людей, которые ещё помнят кино про Штирлица, Покровские ворота, которые читали в школе Пушкина. К современной России это не имеет никакого отношения.

Я тебе скажу, что у меня часто такое бывало: я приезжал в Россию, там долго и интересно общался и понимал, что мы говорим о разных вещах. На одном и том же языке. Я понимаю так, они — этак.

Вот когда-то был СССР. Приезжала, допустим, московская команда «Спартак» играть в футбол с киевским «Динамо». Это было общее культурное пространство, потому что это были принципиальные противники, фанаты друг друга ненавидели, команды рубились насмерть, но это был наш «Спартак», это был наш сукин сын. Было прикольно забодать его.

А сейчас он какой-то другой, живёт в другой стране, играет в другом чемпионате; и мне неинтересно, выиграл он или проиграл. Раньше было интересно, когда узнавал, что «Спартак» слил «Динамо» Тбилиси, а мы по очкам его догоняем. Сейчас — ну есть команда, я даже не знаю, кто там играет, а когда-то знал всех. Врага нужно было знать в лицо. Сейчас — нет.

Россия не заинтересована в том, чтобы делиться своей культурой, потому что ей делиться-то и нечем. Я хотел бы сказать: «Пойди её телевизор посмотри», — но боюсь обидеть таким предложением.

P.S. Простите, перезалили арт статьи. Прежний был утрачен при переезде сайта несколько лет назад. Надеемся, вам понравится. И давайте помнить Лука именно таким.