Почему Европа не может мыслить стратегически

Наш пятничный перевод - авторская колонка Гидеона Рахмана для Financial Times. Наслаждайтесь.

Гидеон Рахман стал главным обозревателем в области международных отношений Financial Times в июле 2006 года. Он пришел в FT после 15-летней карьеры в The Economist, где он, в том числе, работал иностранным корреспондентом в Брюсселе, Вашингтоне и Бангкоке. В сферу его особых интересов входят американская внешняя политика, ЕС и глобализация.

Виноват ли в какой-то мере Европейский Союз в судьбе Украины? Эта идея получила популярность благодаря британскому политику Найджелу Фаражу, который утверждал, что у Европы «кровь на руках» из-за Украины – видимо, потому что европейцы безответственно поощряли украинские стремления «присоединиться к Европе», не думая, каково им придется, если Россия отреагирует агрессивно. Господина Фаража решительно осудили за такую позицию. Но он не одинок в утверждении, что ЕС виноват. Я слышал подобные мысли от азиатских и американских политиков.

Так справедливо ли обвинять ЕС? Я думаю, нет, во всяком случае, не прямо. Убийцы, которые стреляли в демонстрантов в Киеве, не действовали по приказу из Брюсселя. Несправедливо также говорить, что Европа должна была это предвидеть. Весь кризис был скоплением непредвиденных событий, которые – в разное время – застали и русских, и американцев врасплох. Прежде всего, трудно было предвидеть, что через несколько часов после подписания соглашения с тремя министрами иностранных дел ЕС президент Янукович прикажет (или позволит) расстреливать свой же народ, а потом бежит из страны.

Однако я действительно думаю, справедливо утверждать, что у ЕС никогда не было украинской стратегии. Ни разу Европа не задумалась и не попыталась разработать свое видение конечной точки в политике относительно Украины: какие сроки потребуются для ее достижения, с какими рисками можно столкнуться. Вместо этого, ЕС относилась этой к политике как к технократическому мероприятию – включая соблюдение обязательств, регламенты и действия «для галочки» – Россия усмотрела в этом высокую политику и геостратегию. В результате, когда ЕС оказался вовлеченным в геополитическую борьбу с Россией, он растерялся, не понимая, как реагировать.

Почему технократия настолько удобнее ЕС, чем стратегия? Отчасти потому, что метод Европейского Союза заключается в отведении опасных политических страстей и в концентрации на экономике и бюрократическом управлении. Как любят шутить в Брюсселе, «мы привыкли стрелять друг в друга, а сейчас мы спорим о квотах на рыбу». Технократия всегда была в центре Европейской организации. Стремление развивать внешнюю политику и оборонную составляющую возникло гораздо позднее – и действительно сформировано только наполовину.

Когда дело дошло до Украины, характерные трудности ЕС со стратегическим мышлением усугубились на фоне того, что страны-члены ЕС по сути разделились относительно своих желаний. Польша и страны Балтии всегда хотели вывести Украину на прямой путь к членству в Европейском Союзе. Некоторые западноевропейские члены – Франция, в частности – были настроены скептически. Учитывая это несогласие, было гораздо легче избежать обсуждения конечной цели политики по отношению к Украине – и вместо этого сосредоточиться на том, что ЕС делает лучше всего. На мероприятиях «для галочки».

Некоторые говорят, что нынешний кризис может теперь, с опозданием, заставить европейцев применить стратегический подход к Украине. Я в этом не очень уверен. Проблема в том, что мнения членов ЕС по-прежнему различаются. Это продемонстрировала нынешняя дискуссия по поводу санкций. Поляки и прибалты снова занимают самую сложную позицию. Британцы много говорили, но еще не ясно, на что они готовы в ущерб Сити. Немцы, чье мнение, очевидно, ключевое, делятся на два лагеря – с канцлером Меркель и ее жесткими решениями и с некоторыми членами СДПГ, которые уже стремятся к сближению с Россией. Юго-Восточное крыло ЕС: Греция, Болгария, Словакия, Венгрия – наиболее про-российские.

Все международные кризисы прогнозируют, что на этот раз ЕС будет вынужден вырасти над собой и разработать конкретную стратегию внешней политики. Такие ожидания обычно разочаровывают. Я не вижу, почему в этот раз все должно быть по-другому.