Взгляд со стороны.

Джон Райли

Здравствуйте! Меня зовут Джон, и я англичанин. Но говорю и пишу свободно на русском языке, который я изучаю уже почти 6 лет. Из них больше 2 лет я провел в Новосибирске, где учился и подрабатывал переводчиком.

У меня, как и у большинства россиян, как мне кажется, было неоднозначное отношение к России, но я всегда мысленно отделял народ и страну – культуру, язык, еду, добродушие и гостеприимство, то есть, то, что я так люблю – от политики и государства. Мол, я чужой здесь человек, могу сам решить, что такое «моя» Россия.

Потом в этот уютненький мир ворвался Крымнаш и все расставил по полочкам. Знакомые, с которыми ещё в феврале я нормально общался, стали говорить такие вещи, как «Без обид, но твоя страна морально и физически вымирает» и «Не будешь смеяться, когда украинские фашисты придут к тебе домой». Услышав слово «фашист» вне исторического контекста, можно смело закончить разговор – Оруэлл еще в 44-м году писал, что термин полностью утратил свой смысл и превратился просто в ругательство, и с тех пор в лучшую сторону ничего не изменилось.

Я, кстати, весьма хорошо отношусь к Украине (опять же, к стране, не к государству). Немного по ней путешествовал, был в Киеве, Одессе и Львове, а после поездки сразу начал учить украинский язык. Я сразу понял, как он прекрасно дополняет русский, и что понимание его только помогает с осмыслением русского языка и культуры. И наоборот.

На этом фоне языковой вопрос в Украине мне казался нелепым. Я, уроженец серого моноэтнического моногорода в английской провинции, интересующийся иностранными языками смолоду, мог только мечтать о том, чтобы учиться в школе на другом языке и стать хотя бы пассивным билингвом.

Но ладно. Первое, что я почувствовал в марте этого года – непонимание. Откуда это всё? Неужели оно всегда пряталось под поверхностью? И правда, все кухонные разговоры, которые раньше поднимали голову лишь поздно ночью среди друзей, вырвались наружу в виде всякого рода «патриотических» акций и плакатов в духе «Покупай отечественное. Краснодар милее Польши».

Я обратился к друзьям за объяснениями. Первая попытка – у нас же империя была. Ну, простите ребят, у нас как бы тоже была, но это не выливается в желание захватить Республику Ирландию, где тоже, кстати, немало англоязычного населения.

Вообще-то, если завтра Кэмерон заявит, что южная часть соседнего острова вернулась в лоно Соединённого Королевства, мне будет от этого ни холодно, ни жарко. Хотя Ирландия была бы «наша», она никогда не будет лично «моя». Что «моё» и что нет, я понял во время одного летнего путешествия по шотландскому высокогорью. Вроде бы одна страна, но культура, менталитет, юмор и местами даже язык – другие. Если честно, я чувствовал себя более чужим, чем в России, и стал совсем безразлично относиться к референдуму, ведь Шотландия уже не «моя» (хотя, учитывая динамику цен на нефть, тамошние националисты, наверное, уже тайно радуются результатам голосования).

Действительно, любой человек в состоянии посмотреть демографические и социологические тенденции прекрасно понимает, что в обозримом будущем Шотландия все-таки отделится, и Ольстер воссоединится с Ирландией. И что с этого? Международное влияние уже не основывается на территории. Если, упаси боже, страна раздробится на множество «народных республик», и у Великобритании останется равносторонний треугольник со стороной в 125 километров вокруг Оксфорда, Кембриджа и Лондона, мало что изменится в этом плане. Пока что люди со всего мира изучают английский язык и стремятся учиться в наших университетах. Пока что Лондон остаётся одним из самых привлекательных глобальных городов для бизнеса. Пока что есть Британское Содружество наций с 53 государствами-членами и британские книги, фильмы и сериалы, которые ценятся по всему свету. Да, можно сказать, что я «культурный империалист».

По иронии судьбы, референдумы в Шотландии и Крыму разделяло всего полгода, и сравнение получилось наглядное. С одной стороны, множество теледебатов, исследования экономистов, многомесячные обсуждения вокруг точной формулировки вопроса. С другой – все через одно известное место. Сначала делать, потом думать. На авось.

Вот я начал осторожно спрашивать у знакомых – «А Крым лично твой? Ты там был? Тебя что-то с ним связывает?», «Чего так радуешься присоединению? Мы же далеко, в Сибири. В твоей жизни ничего к лучшему не изменится. Маршрутки не станут ходить по расписанию, снег всё-таки не уберут с дорог». Ответ: «Да ты же иностранец. Тебе просто не понять».

Вторая часто называемая причина – пресловутая «историческая справедливость». То есть, эти регионы раньше входили в состав Российской Империи, их города основаны русскими и, конечно, там говорят на русском! Это все прекрасно, но что с городами, основанными нерусскими, оказавшимися в пределах РФ? Или с территориями, где русский не является родным языком для большей части населения, или которые когда-то входили в другие империи или ханства? Вот если бы такие фантазёры предлагали отпускать некоторые другие территории в обмен на «исконно русских», то такую аргументацию, если не понять, можно было бы уважать за последовательность. Однако таких призывов что-то не слышно. Но это же Новороссия! Ну, в Америке есть «Новая Англия». Таких исторических названий полно.

Встретив на своём пути столько отсылок к «истории», я полез в учебники. Узнал, что, после распада Древнерусского государства на многочисленные княжества, к 14-му веку началась консолидация – северо-восточной Руси вокруг Москвы, а южных и западных русских земель в составе Великого Княжества Литовского. Соответственно, было 2 русских языка на базе местных диалектов: западнорусский – основа современных белорусского и украинского языков – и старорусский, который впоследствии эволюционировал в литературный русский язык.

Удивился тому, что первым «королём Руси» был Даниил Галицкий, и что это то самое логово «бендеровцев», которое долгое время называлось Русским воеводством. Даже в конце 19-го века Иван Франко изначально не хотел выбрасывать префикс «Русско» из названия своей «Украинской радикальной партии». Лингвист по (пусть и неоконченному) образованию, я всегда склонен винить во всем именно язык, но я действительно жалею об исчезновении слова «великоросс» из русского языка. Название одного современного народа и древней народности – предков еще двух современных народов – одним и тем же прилагательным ни к чему хорошему не может привести.

На мой взгляд получается, что те русские, которые отказываются от Украины и украинского языка, отказываются от части своего общерусского культурного наследия. Древнерусский язык, допустим, «Слова о полку Игореве» ближе к современному украинскому, чем к русскому. А украинцы, отказываясь от «Руси» и русского языка, тем самым отказываются от куска своей истории – Новгородской республики, её торговли с Ганзейской лигой и народного веча, не говоря уж о классиках русской литературы.

Тем временем в России оказалось, что многие мои знакомые, получившие дипломы в одном из лучших вузов страны, страстно увлекаются конспирологией. Во всём виноваты «пиндосы», а чтобы Западу обломать рога, они готовы пожертвовать качеством жизни, отказывать себе во многом. Чтобы «нас уважали и боялись». Ну невозможно же на этом строить государство… Как можно измерять это самое уважение и страх, чтобы доказать, что страна движется в правильном направлении и люди не зря вкалывают не неё всю жизнь? Вот в государстве европейского типа, когда интересы отдельных граждан, по крайней мере на бумаге, ставятся во главе угла, очень легко следить за прогрессом с помощью экономических данных и всяких индексов человеческого развития. Показатели увеличились – молодцы, если нет – давай, до свидания!

Я задумался – почему возникла такая идеологическая пропасть между мной и моими сверстниками, которые выросли на одних и тех же фильмах, песнях и книгах? Может, дело в школьной программе, которая в деталях рассказывает каждому юному британцу, что именно мы делали с Дрезденом, Гамбургом, Индией, Африкой, да вообще со всем миром, побуждая изрядное чувство стыда за прошлое. Слово «империя» прочно ассоциируется с ошибками и зверствами. Или, может быть, дело в том, что у нас День скорби – мрачное мероприятие с молчанием и слезами – вместо Дня победы и его «подвигов».

Но Джон, не может же мир быть однополярным! Если кто-то хочет строить у себя в признанных границах сверхдержаву – пожалуйста, это его дело. Но надо сначала определиться с приоритетами. США, став в 80-х годах 19 века крупнейшей экономикой в мире, ещё 60 лет по большому счёту придерживались политики изоляционизма. Не тягались с тогдашним гегемоном - владычицей морей, а просто обогнали по всем статьям, распространили на него свою культуру и втянули в сферу влияния. Тем не менее, даже в наши дни это как-то получается у Китая: вернули себе Гонконг путём длинных переговоров (угроза военного захвата так и осталась угрозой), согласившись оставить демократическую систему на 50 лет. Вот что значит дальновидная геополитика!

Я уже вернулся на родину, а вопросов после пребывания в России осталось очень много. Почему самые ярые сторонники теории «триединого русского народа» или панславизма испытывают лютую ненависть к другому славянскому языку, также зародившемуся на землях древней Руси? Почему русификация каких бы то ни было территорий и народов – это хорошо, а украинизация – это обязательно плохо? В конце концов, язык – просто инструмент для коммуникации. Один из них не может быть заведомо лучше или хуже другого. Почему русский язык должен быть государственным по всей Украине, когда ему уже дали региональный статус в тех регионах, где на нём говорят? Почему для кого-то изучение хотя бы азов одного близкородственного языка приравнивается к смерти?

Это та самая Россия, которую «умом не понять»? Объясните мне, жалкому англосаксу, пожалуйста.