Лина Клебанова: Украинское кинопроизводство

Примечание редакции. Публикуем расшифровку интервью продюсера, со-продюсера документальной кинохроники Майдана «Зима в огне» Лины Клебановой, которое она дала мультимедийному проекту IDEALIST. Речь пойдёт об украинском кинопроизводстве, надеждах, блокаде и перспективах культурного развития после Майдана.

Что происходит с украинским кино? С одной стороны, всё очень печально, поскольку отсутствует как таковой кинорынок в Украине и объёмы, где могли бы быть в прокате и продаваться наши картины. Они раньше продавались на большом постсоветском кинорынке: это были Россия и Казахстан, для них снимали сериалы, туда уходило кино, там были прокатные мощности. Весь украинский кинематограф последнего времени, а его было не так уж много, был ориентирован именно туда.

На события, произошедшие на Майдане, я смотрю с большим оптимизмом. Потому что это, как в истории с грузинской блокадой когда-то: в России тогда перестали продавать грузинское вино и грузины были объявлены вне закона. Тоска и печаль в Грузии: что же мы будем делать, куда же мы будем продавать вино? Каха Бендукидзе тогда сказал: «Ребята, наконец-то вы выйдете на западные рынки». Приблизительно то же самое происходит сейчас с украинским кино.

Есть и европейский рынок, и мировой, есть тяжёлый, но всё же он существует, китайский рынок. Есть куда выходить, просто нужно понимать, как это делать, с какими проектами туда нужно идти. Нужно изначально понимать, на что ориентировано ваше кино, потому что точно так же, как существует артхаусный сегмент, существует мейнстрим, сегмент блокбастеров, серединный сегмент, в который тоже можно пробовать заходить. Есть ко-продакшн с европейскими странами, можно снимать вместе с Францией, Германией и заходить таким образом на эти рынки. Вопрос — с чем? Есть ли в Украине сегодня продукты, есть ли силы, которые могут создавать подобный продукт? Потому что то, что получилось у нас с картиной «Зима в огне», это скорее исключение нежели правило.

Знаете, даже задумывая картину, входя в неё, мы изначально ориентировались на то, что мы хотим, чтобы о Майдане увидели вовне, потому что внутри более-менее как-то мы понимали, что происходит, а вовне был абсолютный вакуум. В этой ситуации я искала все возможности. Мы вышли на Женю Афинеевского, американского режиссера, он последние пятнадцать лет живёт и снимает в Голливуде. И это было осознанно сделано, чтобы попытаться донести рассказ о нас вот туда. Это отразилось на стилистических особенностях картины, потому что пробуют сравнивать, говорят: «Есть "Майдан" Лозницы, есть ещё версии». Мы говорим: «Ребята, их нельзя сравнивать». Есть художественное высказывание, и это, безусловно, Лозница. Есть попытка журналистских оценок того, что произошло, и это оценка с двух сторон. У нас это ни то и ни другое, это абсолютно субъективная позиция гражданского Майдана. Тех ребят, которые вышли, тех, кто формировал основной объём видеоматериалов, потому что это всё было сложено в складчину и это были непрофессиональные в большинстве своём съёмки, это были стримы. Это порядка полутора тысяч часов материала, который был переработан. Это была гражданская позиция Майдана. Она была живой, абсолютно эмоциональной, и все свидетельства, которые были, — это реальные ребята, которые через Майдан прошли и воссоздавали его хронику. Знаете, экран чётко просвечивает, как лакмусовая бумажка, и ты видишь: правда — неправда. Можно играть, можно манипулировать, можно создавать трогательные картинки про «распятых младенцев», но при этом всё равно на внутреннем, подсознательном уровне люди понимают; и когда есть эмоциональная составляющая, она пробивает. Когда мы видели, как плачет Венеция, Канада на фестивале в Торонто, Америка. Да, мы сознательно упрощали картину, потому что когда был сделан первый драфт и мы попробовали показать его людям вовне, они сказали: «Мы не понимаем, кто такие "титушки", почему кастрюли на головах у людей, почему звонят колокола». Есть какая-то такая детализация, которую приходилось разжёвывать до элементарного уровня, и говорить в этом смысле о гениальной художественной идее не приходится. Это было сделано осознанно. Благодаря этому сегодня у картины, по оценкам Netflix, порядка трёх миллионов только официальных просмотров, мы не говорим уже о пиратских версиях — это тоже порядка двух миллионов просмотров. Очень много смотрят картину в России. Более того, там уже вышли материалы о том, как украинское кино работает на Вашингтонский обком. Там и про то, сколько было в это вложено, сколько операторов снимало картину, они написали двадцать восемь. Двадцать восемь — это только тех, которых мы указали в титрах, на самом деле количество там сто двадцать восемь, там двести двадцать восемь, потому что у нас все материалы на «Спільнобаченні», когда мы стримили, были открыты. Для нас было принципиально важным, чтобы его видели везде. Ребята, только берите: CNN, BBC, кто угодно. Берите, главное, чтобы было понятно, что происходит на Майдане.

Понятно, что в той ситуации, когда включился такой монстр, как Netflix, картину вынесло, потому что это, безусловно, индустрия и шорт-лист «Оскара» — это что-то серьёзное. 16 января должно быть понятно — попадаем мы в номинацию или не попадаем. Но это уже следствие. На самом деле для нас куда более принципиально и важно, что картину увидели в мире. И что наши её могут видеть сегодня, при том, что для любого кино важна прокатная история, но сейчас с нашими технологиями для нас интереснее интернет-возможность, потому что это куда большая аудитория сразу, нежели дал бы прокат.

Информационная война — это реально война. С огромными средствами, которые затрачиваются на ведение процесса. С абсолютно чётким пониманием законов пропаганды. В этой ситуации противостоять тому валу, который идёт со стороны России в финансовом отношении, у нас, конечно, возможности нет. Это понятно, безусловно. Но, есть внутреннее понимание у сообщества. Вот почему нам так важно было выйти на фестиваль, потому что мы понимали, что если картина выходит в фестивальное пространство — это значит, что будет донесена история всему миру. Мы видим реакцию России на фильм. Я так подозреваю, что мы сделали многое, за что можно было бы повесить звёздочки какому-нибудь Минстецю или ещё кому-нибудь в этом духе. Во всяком случае, дух и понимание Майдана были донесены и, вообще, ощущение того, что такое достоинство и почему это Революция достоинства, а не ложек, вилок, ромашек или ещё чего-нибудь.

Украина сейчас формирует свой новый образ. Результаты последних соцопросов показывают, что порядка 90% молодёжи гордятся тем, что они — украинцы. Это на самом деле глубинная, потрясающая вещь, несмотря на телевизионный вал с той стороны, несмотря на то, что нам нечего показывать, несмотря ни на что, существует живая, внутренняя динамика страны. Ребята это ощущают и это пробивает. Это начнёт пробивать и на следующем уровне — телевизионном и киношном. Да, должна быть новая героика. Да, должны быть новые образы. Понятно, что есть порядка 10% «ведунов», которые, собственно, поднимают и за которыми поднимаются остальные. Понятно, что большая часть инертна, она не поспевает, и у нас фундаментальный разрыв поколений. Из феодально-олигархической истории мы перескочили в постинформационную, через два поколения. У нас часть детей — абсолютно зелёные индиго, которые живут в сети, которые понимают, что такое горизонтальные взаимоотношения, абсолютно открытые дети мира; и часть то, что называется «ватой», и это всё в одном флаконе. Это невероятная растяжка. И для того, чтобы потихонечку подтягивать вот то, что застряло в том самом постсовке, нужно формировать образы, общую идентику, у людей должно быть ощущение и понимание героики. Достоинство, о котором мы говорили на Майдане, — это прежде всего достоинство личностное. Теперь к этому личностному достоинству было бы замечательно прибавить гордость за собственную страну, за то, что общность этих людей — смогла. Вот грузины смогли, они невероятно горды; израильтяне изобрели, по сути, нового человека, в сравнении с тем, что было до того и как это воспринималось. В Украине тоже теперь есть потрясающая внутренняя героика, которая должна воссоздаваться по-новому. Это ни в коем случае не то, что называют «шароварщина». Это может быть украиноязычная урбанистическая новая культура.

Знаете, есть несколько таких знаковых моментов, и мы «Зиму в огне» однозначно относим к ним. Есть книга «Аэропорт», есть «Лица Майдана» Кристины Бердинских, есть Ваня Семисюк с его новым культурологическим пространством, языком уже современным. В этих рамках создаётся новая общность. Прошлым летом мы все были подавлены, а в этом году Киев прорвало: фестивали, сейшены, семинары, коворкинги, воркшопы, всё что угодно проснулось. Знаете, такая волна пошла, это счастье, это говорит о том, что новое поколение начинает ощущать себя. И раз оно начинает ощущать себя, значит, эти проявления будут и в кино, и на телевидении. И мы этого все очень сильно ждём и готовы включаться и помогать, насколько можем.