Интервью с генералом В. Назаровым

– Добрый день! Расскажите, пожалуйста, когда вы заняли свою должность в штабе АТО и что это за должность.

– Здравствуйте! С 20 мая я выполнял обязанности начальника штаба АТО. Начальник штаба — это такое должностное лицо, которое является вторым человеком после командующего АТО. Он организовывает работу штаба, старается, чтобы те решения, которые принимает руководитель, были максимально полностью и своевременно реализованы.

– Ясно. Сегодня мы собрались, чтобы поговорить о трагедии со сбитым Ил-76, поэтому мои вопросы в основном будут касаться событий, связанных с этой темой. Вы не могли бы рассказать, какая была цель накопления группировки в луганском аэропорту?

– Чтобы не выходить за рамки того, что можно говорить… цель была в максимально короткие сроки создать условия для того, чтобы мы могли расширить контролируемую зону вокруг луганского аэродрома. Это дало бы нам возможность в дальнейшем практически беспроблемно задействовать Воздушные силы и средства, а используя аэродром как плацдарм, наращивать наши усилия для сужения зоны изоляции и выхода на государственную границу, потому что те условия, которые были к северу от Луганска, очень сильно ограничивали возможности сухопутных войск.

– А почему нельзя было изначально сделать в эту зону сухопутный «коридор»?

– Для того, чтобы сделать сухопутный «коридор», надо иметь силы и средства. А сил и средств, которые мы имели на тот момент (имеется в виду май 2014 года), было настолько мало, что мы тонким слоем еле умудрялись 600-километровую зону изоляции хотя бы на каких-то интервалах перекрывать постами наблюдения, а на наиболее опасных направлениях — блокпостами. Для того, чтобы провести активные наступательные действия и сухопутным путём выйти в нужный район, надо было собрать чуть ли не половину всего, что у нас было на тот момент. А в тех условиях, что тогда сложились, это было делать нельзя. Надеюсь, не нужно объяснять, почему.

– А почему была такая спешка — выгнать войска на границу по узкому коридору? Хватает же обвинений, что по причине той спешки, которая была в секторе Д, войска и попали в тяжёлое положение. Почему нельзя было выдвигать войска медленнее, после того, как укрепились на взятых рубежах, взяли под контроль окружающую территорию?

– Я не знаю, чья эта точка зрения и на чём она обосновывается, но надо исходить из того, что если граница для соседнего государства-агрессора доступна, оно тоже не будет терять время. Чем больше мы будем медлить, тем противник будет быстрее накапливать силы и средства. С учётом того, что финансовые и ресурсные возможности соседней страны превышает наши в десятки раз, то кто в этом соревновании может выиграть? Любое промедление с нашей стороны — это на десять условных единиц техники в зоне изоляции больше, на полсотни человек больше. На любое количество наших сил и средств она могла ответить в два-три раза больше. Поэтому время в той ситуации имело очень важное значение.

– Есть версия, которую обсуждают, в том числе и некоторые, как я понимаю, лётчики, что эти самолёты должны были прикрывать вертолёты по афганскому опыту. Скажите, насколько это было правильное решение и почему оно не было реализовано?

– Опять же, чтобы не выходить за рамки того, что мне можно, а чего нельзя… скажу так, наши лётчики знают ответ на этот вопрос. Если абстрагироваться вообще от дела и говорить о боевых возможностях наших вертолётов и их тактико-технических характеристиках, то они не приспособлены для выполнения задач в ночных условиях.

– А в дневных? Может, тогда следовало бы в дневных условиях доставлять самолёты и грузы?

– Тут надо думать уже о том, где больше риска. Что такое летать ночью, а что — в дневное время. Любой человек, думаю, не только из военной авиации, понимает, я надеюсь, что любой самолёт днём видно, вне зависимости от его маскировки. Ночь даёт более благоприятные условия, чтобы каждая посадка осуществлялась с меньшей степенью риска. И соответствующие люди просчитывали все эти варианты.

 – Я слышал, что при десантировании грузов днём с системами ПГС-500 один самолёт был сбит.

– Не помню деталей, это вроде в конце июня или в начале июля было. Был загружен самолёт на аэродроме в Чугуеве соответствующими материальными средствами, с учётом того, что нужно было бойцам в луганском аэропорту. И он вылетал в ту зону. Было организовано взаимодействие с группами на земле, платформами бойцам сбрасывались грузы. Как правило, они приземлялись на контролируемой территории, подразделения выходили и собирали эти грузы. Этот опыт касался не только луганского аэропорта, это было и в краматорском аэродроме, и в секторе Д, а также с подразделениями возле границы. Грузы сбрасывались с высоты 5–6 тысяч метров, чтобы быть выше зоны работы ПЗРК. Но на тот момент уже у сепаратистов были более дальнобойные ПВО. Не исключали мы того, что применялась и истребительная авиация, которая осуществляла пуски ракет с территории РФ. Ну и вот тогда этот самолёт был сбит.

– Только через месяц после того, как сбили Ил-76, смогли пробить сухопутный «коридор» под командованием полковника Ковальчука (комбрига 80-й ОАЭМБр)?

– Недавно об этом был снят фильм «Рейд», и он там рассказывает о всей логике и необходимости этих действий.

– Насколько я знаю, во время продвижения к луганскому аэропорту сухопутным путём группировка, состоящая из 128-й, 1-й танковой и 80-й бригад с приданым подразделением «Айдар», понесла довольно существенные потери и в Георгиевке, и в Лутугино, и в других местах.

– Да, были жестокие бои в районе Георгиевки и Лутугино, а также сильные боестолкновения южнее аэропорта, возле Металлиста, Новоивановки, Хрящеватого, Новосветловки, но это уже позже, когда получили в помощь танки 1-й танковой бригады и замыкали кольцо вокруг Луганска.

– Когда я разбирался в этом вопросе и пытался выяснить, почему доставка шла десантированием именно посадочным способом, мне объясняли, что часть техники была неприспособленна к десантированию парашютным способом: БТРы, «КрАЗы» и т. д.

– Где-то так и было. Мы, кроме БМД и машин управления, особо десантировать ничего не могли. Возможности такого десантирования были ограничены одной, ну двумя, максимум тремя десантными системами. А когда речь идёт о значительном количестве техники, а ведь там нужна была не пара БМД, а зенитная, колесная техника, артиллерия и т. д… В силу тех проблем, которые накопились в ВСУ за долгие годы, когда никто ничем не занимался и финансирования на учения банально не было, шёл процесс разложения Вооружённых сил. Поэтому способы, которые впоследствии выбирали для выполнения тех или иных задач, в первую очередь зависели от наших возможностей. Если эти возможности ограничены технически, то, естественно, это и влияет на то, каким способом это мы будем выполнять. Плюс и уровень обученности личного состава тоже влияет. Ни для кого не секрет, что таких учений в эти годы до начала АТО не было. Всё это накладывало ограничения на то, каким способом мы могли выполнять поставленные задачи. Вы говорите про сухопутный «коридор», но давайте смотреть объективно: наша техника тогда была на таком уровне, что совершить марш в 100 км она попросту не могла, постоянно ломалась. Никогда не знаешь, сколько её дойдёт до нужного района боевых действий. А в условиях огневого воздействия противника, засад, слабой обученности личного состава осуществлять такие рейдовые действия! Потому воздушный «мост» давал возможность экономить моторесурс техники, сократить временные затраты на переброску. Мало только пробить сухопутный «коридор». Надо постоянно где-то закрепляться, постоянно отбивать атаки ДРГ и нести потери с каждой колонной, отправляющейся в путь. Потому для проведения такой же наземной операции надо было раз в восемь больше сил и средств.

– Когда я разговаривал с десантниками, то они мне сказали, что изначально, согласно общему замыслу, 79-я ОАЭМБр и 72-я ОМБр вместе с приданными им СпН должны были пробить «коридор» в сторону Краснодона, а группировка из ЛАП —  выйти на границу и встретиться с ними. Так как 79-я и 72-я, идущие вперёд, оставляли свои силы и средства на опорных пунктах за спиной, их группировка размывалась и к Краснодону не хватало сил и средств, чтобы взять под контроль район возле Изварино.

– Корень проблемы даже не в этом. Да, десантники шли, 72-я бригада шла за ними. Были и другие подразделения, о которых тоже не стоит забывать. Задача десантников состояла в том, чтобы быть на острие, а механизированные подразделения закреплялись на рубежах и создавали узлы или районы обороны. И так было от Саур-Могилы и в сторону Должанского, Миуса и пошло на север. И тот факт, что нам не удалось реализовать часть нашего замысла по северу (чтобы со стороны луганского аэродрома выходить на Краснодон и Суходольск навстречу тем силам, что двигались с юга), это дало сильнейший эффект в тех событиях и связано с тем, что эта задача была не выполнена.

– То есть упавший Ил-76 был одной из тех жертв, что повлияла на ход всей войны?

 – Так точно. Это существенно изменило подходы к дальнейшему применению сил и средств.

– Скажите, а если бы Генштаб всё равно решил продолжать накапливать там группировку?

– Ну, естественно, это было бы связанно с большим риском, нужно было бы проводить какие-то дополнительные мероприятия по зачистке территории — эту тему неоднократно поднимали. Но никто не был готов, чтобы вести огонь на уничтожение близлежащих населённых пунктов, так как при необходимой зачистке территории возле ЛАП на километры вокруг артиллерией бы уничтожалось всё живое. Перед всеми стоял опыт Чеченской войны и что собой представлял Грозный, где была проведена соответствующая контртеррористическая операция. Я не думаю, что кто-то был готов к такому и был готов вести артиллерийский огонь по пригородам Луганска и населённым пунктам вокруг аэропорта.

– А что было необходимо сделать, чтобы исключить работу ПВО и зачистить необходимую территорию?

– Наши войска были в Афганистане, в Кабуле 10 лет. И все эти годы они осуществляли полёты в состоянии угрозы. Ну вот что значит «зачистить»? Ну вышли мы сегодня с вами, прошли какой-то участок местности, кого-то взяли в плен, кого-то не нашли, кого-то ликвидировали. А где гарантия, что они там завтра не появятся? А сколько это сил надо, чтобы на каждом таком участке поставить опорники? На тот момент таких сил в ЛАП не было.

– То есть и сухопутный путь, и воздушный были связаны с риском.

– Так точно. Вопрос лишь в том, какой риск более оправдан и что стоит на кону. Если временной показатель, то он потом позволит сэкономить силы, средства и жизни. А если в ущерб ситуации мы угробили время, то потом за это придётся платить жизнями, воюя с более крупной группировкой. Та группировка, что была в июне, — это совсем другая история по сравнению с той, что там была в середине июля. А если сравнивать с августом…

– Понял. Скажите, обвинения по делу падения Ил-76 направлены лично против вас или в целом против руководства Генерального штаба, чтобы его дискредитировать?

– Я сам неоднократно думал об этом. Причём не только я. Иногда прихожу к мысли: кому вообще может быть это выгодно? Никто и никогда в мире не судил людей, которые выполняют задачу. И всегда привлекали к ответственности за что? За то, что они не выполняли поставленную задачу! А в таких ситуациях… для меня это если не загадка, то, как минимум, недоумение. Ну, Назаров, вот он, я… но не против меня же это всё направлено! Был бы другой человек на этой должности — его бы атаковали. В данной ситуации моя персона не имеет значения, я оказался в то время и в том месте, когда надо было выполнять эти обязанности.

– А это вы подписывали приказ об отправке этого самолёта?

– Не совсем правильная постановка вопроса. Есть материалы дела, там всё указано. Но моя функция состояла в выполнении несколько других задач. Если упрощённо, для гражданских — моя функция была в том, чтобы подавать заявки. Да, я её подал.

– Я задам, наверное, крайний вопрос. Скажите, если бы к вам пришли родители погибших ребят, вы готовы были бы взглянуть им в глаза? Готовы были бы им ответить, за что погибли их дети?

– А почему нет? К сожалению, всё с первого дня закрутилось таким образом, что в меня ткнули пальцем и сказали: «Он виноват». Никто не разбирался, виноват я или нет. А сейчас уже вести такой диалог будет сложнее…

Но давайте вспомним другое. Что было до катастрофы Ил-76. Был Крым, был Майдан. А что вызвало Майдан?

– Людская реакция, народная реакция…

– Людская реакция на что? На несправедливость, беззаконие. Мы пошли все — кто сознательно, кто бессознательно, кто по убеждению — против чего? Против игнорирования человеческих прав. Против нарушения закона, против … не буду резких слов употреблять. И та ситуация, которую я вижу сейчас… мне непонятно. Когда всё началось в апреле, когда я в мае присоединился к процессу абсолютно сознательно… И те условия, в которых мы оказались, все те, кто взяли на себя ответственность, — это были не самые, как принято думать, шикарные условия. Все знают о проблемах с обеспечением и нехваткой оборудования, но мы тоже это прошли. Мы покупали себе форму, средства связи, у нас не было слаженных штабов управления. Это всё создавалось с нуля, с колёс. И это был труд. Тут взлетели, там поехали, там обстрел, там Кульчицкого сбили… это тоже было на моих глазах. Вот мы с ним разговаривали 10 минут назад, а через 10 минут его уже нет… И мы знали про ПЗРК у противника. Так что, не надо было лететь на тот 5-й блокпост, пусть они там с голоду умирают? Или пусть их берут в плен сепаратисты? Все понимали необходимость. И самолёт с офицерами СБУ, сбитый под Славянском. И те десять вертолётов и десять самолётов, которые были сбиты… Погибло 36 человек, кроме тех 49-и, которые погибли в Ил-76. Это всё было. Это война. Потому, когда станет вопрос, для чего, за что погибли те ребята, то я отвечу. Они погибли за то же, за что и 2182 человека из ВСУ, которые сейчас считаются официально погибшими, это без пропавших без вести. И почти 7500 раненых. А есть ещё цифры по другим силовым формированиям… Так кто виноват в том, что все эти люди погибли? Все командиры и начальники, начиная от руководителя АТО и заканчивая последним командиром отделения? Так что, будем всех судить?

Это ребята погибли за то, чтобы мы были государством. Я понимаю людей в Павлограде, их эмоции: у них погибли дети, у кого-то — сыновья, у кого-то — внуки. Я сам отец, у меня тоже были дети. И так получилось, что волей судьбы, когда я ещё был капитаном, то потерял двоих детей, дочку и сына, в условиях мирного времени. Я прекрасно понимаю, что это такое потерять своего ребёнка, особенно двоих детей. Когда твоя семья только сформировалась, когда ты с утра до ночи на службе, как это влияет на морально-психологический климат в семье, на жену, на другие аспекты твоей жизни. Когда мне приходилось своих детей самому своими руками выносить из морга. Такие были обстоятельства. Слава Богу, мы смогли пройти через это и сохранить семью. Что такое потерять близкого человека — я их понимаю. Это невыносимая боль.

Но я готов с ними встречаться и смотреть им в глаза, потому что моя совесть чиста и перед самим собой, и перед Богом. Что вины в их смерти на мне нет. Её не существует. Суд в Павлограде. Там очень много пострадавших от войны. Но если бы не было этих жертв, этих более 2000 погибших (причём это без пленных и пропавших без вести), то, возможно, суд в Павлограде и не проходил бы, потому что, в лучшем случае, там бы была «серая» зона. И где бы эта линия соприкосновения проходила на сегодняшний день — никто не знает. Но точно могу утверждать, что Россия не собиралась ограничиться линией на территории Донецкой и Луганской областей. Вот за что мы все воевали и за что были их жертвы. И это я готов ответить. Хотя понимаю, что их боль это абсолютно не уменьшит, что, скорее всего, они этого ответа не примут. Потому что нет слов и логических доводов, которые могли бы объяснить человеку, почему именно он потерял своего ребенка. Нет таких слов. И я их тоже в этом понимаю.

Serg Marco