Апология падших бабушек

О, как часто за последнее время приходилось слышать: как же, мол, сильно отравлены русские люди слепой любовью к власти! Как слепо они верят телепропаганде! И как же преступны и аморальны бабушки, за пакетик гречки, за пару мелких купюр продающие свой голос на выборах – а значит, и продающие будущее своих детей.

Впрочем, выборы проходят, а жалобы остаются. Не хотят люди ничего менять. Горланят на митингах за всякую мразь. И лишь тот, кто пинает их сапогом в физию, распознаётся ими как подлинная и законная власть…

Что во всех этих рассказах – а рассказывают такие рассказы в основном про русских, но не только – примечательного? А примечательных моментов здесь два. Все те падшие бабушки, которые как бы слепо верят телевизору и с преступной глупостью торгуют собственными голосами, на самом деле, власть не любят. Более того, они всё про неё понимают гораздо лучше иных-прочих либертарианцев. И являются истинными природными анархистами, до которых номинальным анархистами ещё расти и расти.

Откуда тогда?.. Оттуда, что они, в отличие от юных и не очень анархо-либертарианцев, познали дзен.

Великий и страшный дзен, познающийся лишь в ГУЛАГе.

В подвале людоеда

Причина непонимания, по большому счёту, кроется лишь в том, что многие из нас сами до конца не верят в те слова, которые говорят. Про то, что советская система была античеловеческой и тоталитарной. Что во главе этой самой системы стояли серийные убийцы. Что Совок не умер, а лишь совершил ребрендинг в РФ. (Да и во многих других странах постсоветского мира его концентрация весьма высока.)

Попробуем же, наконец, понять, о чём мы говорим. Что все эти слова значат на практике для обычного человека и его семьи?

Периодически в СМИ попадают жуткие истории о том, как некоторые люди становились пленниками различных маньяков, которые держали их где-нибудь в подвале – иногда держали на протяжении многих лет. Каждый такой маньяк создавал свой собственный мир, отличный от внешнего. Мир его дегенеративных фантазий.

Теперь задумаемся, что происходит с жертвами вышеописанных паталогических преступников. Кто-то из них, конечно же, становится носителем знаменитого стокгольмского синдрома и начинает отождествлять свои интересы с интересами своего палача. Однако вне зависимости от того, происходит такое отождествление или нет, все должны играть по правилам подвала. Если маньяк требует «любви» – приходится изображать эту любовь. Требует покорности – покорятся. И т.д. и т.п. Ибо таковы установленные им правила. Правила жуткие, вывернутые наизнанку, но, чтобы выжить, их нужно соблюдать, прекрасно понимая их издевательский и абсурдный характер и ненавидя изображать «любовь» и «преданность».

Так вот, СССР – это такой подвал маньяка. С той лишь разницей, что в нём жили не один или несколько человек, а целый народ (а ещё вернее, многие народы). И жили не год и не десять лет, а несколько поколений. И в действительности более или менее осознавая, что обитают они именно в перевёрнутом мире, в земном инферно. Это становится очевидным, если не столько слушать, что будут говорить эти люди, сколько, что называется, следить за руками.

Что, советские «трудящиеся» не знали, что газеты их частенько обманывают? И не только газеты, но и разные товарищи лекторы и агитаторы? Прекрасно знали.

Или, может быть, они были не в курсе, что на демонстрации победивший пролетариат ходит не добровольно, а опасаясь получить по шапке на работе (или, тем паче, в парторганизации)? Ещё бы не знать!

Или они искренне хотели делиться своей зарплатой с голодающими борцами хрен знает за что в Никарагуа? Очень вряд ли.

Все более или менее ясно ощущали, что вокруг царит обман, насилие и нищета. Но поскольку никакой иной реальности, кроме этой, они не знали, то и воспринимали её как норму. Подвал людоеда, людоеда, который ежедневно лжёт, отбирает еду, грозит убийством и требует изъявления к нему любви, был единственным известным им миром, из чего делался вывод: «так надо» и «у всех так». Советский человек с детства усваивал, что ложь, нужда и насилие – это естественное состояние. Что по-другому не бывает. Что любая власть – это коллективный людоед, а любая страна – это людоедский подвал, ибо «а как иначе»?

По этой-то причине, кстати, нынешние дорогие россияне так легко и охотно соглашаются с теми авторами и телеболтунами, кто рассказывает им, что никакой демократии и вообще никакого правового общества, на самом деле, нигде и нет, и никогда не было. А равно охотно соглашаются с теми, кто проповедует, что в истории России, мол, никогда не было такого, чтобы русские жили хорошо. Ибо все эти тезисы полностью соответствуют их личному опыту. А равно опыту их родителей.

Кстати, потому и рассказы о снегирях в трусиках, распятых на морозе, не вызывают сомнений. Ибо насилие и зверство также являются делом привычным и понятным.

Но, однако, это не значит, что люди этому не сопротивлялись и не сопротивляются.

Тотальный и молчаливый анархизм

Тот факт, что жертва маньяка сидит в подвале маньяка, совсем не означает, что ей там хорошо, или, тем паче, нравится. И поведение советских трудящихся, при внимательном рассмотрении, не оставляет сомнений: и про своё «родное» государство, и про взаимоотношения с ним они всё понимают правильно.

В действительности, абсолютное большинство подсоветских обитателей – что в СССР, что в РФ – вело против Совка очень мелочную, но постоянную партизанскую войну. Нет, в абсолютном своём большинстве они не пускали поезда под откосы и не стреляли в ментов из-за угла (хотя и такое бывало, но сие уже иная история). Однако почти все исходили из негласной аксиомы: государство – это не форма политической самоорганизации. И даже не аппарат насилия. Государство – это стихийное бедствие, в условиях какового приходится выживать.

Это проявлялось в тысяче мелких, но значимых фактов. Сколько рабочих воровало на заводах? А сколько прапорщиков – в воинских частях? Тьмы и тьмы! Но самое интересное то, что никто из них это своё воровство не считал предосудительным с моральной точки зрения. Да и общество, в целом, молча соглашалось с тем, что это норма.

Чем это объясняется? Да всё тем же: и прапора, и рабочие, тащившие с заводов всё, что не приколочено, на самом деле понимали: государство – это зло. Оно их грабит регулярно и будет грабить. А значит, уворовать что-то у такого государства – это, собственно, не есть воровство. А лишь отвоевание кусочка того, что тебе принадлежит. Своего рода битва со стихией вроде осушения болот или расчистки огорода в лесу.

Другой характерный пример – жёсткая стигматизация доносительства, присущая именно советским и подсоветским. В Японии водитель, увидевший, что едущая впереди него машина нарушила ПДД, звонит по мобильному в полицию и сообщает номер нарушителя. В РФ шофёры мигают друг другу фарами, чтобы предупредить, что впереди – мент. Почему? Потому что для японца нарушитель – это его враг. Ведь государство-то у него своё, и тот, кто идёт против власти, – его враг. А в РФ государство – это чума и цунами в одном флаконе. Идти против него – нормально и морально. Солидаризоваться с ним – тяжёлое извращение.

И люди всё время сопротивлялись этому извращению как могли. Да, чаще всего они сами не понимали этого, но сопротивлялись. Сопротивлялись, когда тайком прирезали землю к огороду сверх положенного. Когда воровали на работе и не стыдились, а даже хвалились этим («тащи с работы каждый гвоздь, ведь ты хозяин, а не гость!»). Когда «по блату» «доставали» «дефицит».

Подсоветский обитатель всегда чуял нутром: государство – это стихия, в которой нужно выживать. И выживал, борясь с ней. Государства-защитника, государства-дома, словом, своего государства он никогда не знал. Знал он лишь гигантский подвал людоеда, в котором он будет кривляться, сколько от него сие потребуется, но который он никогда не полюбит. И который в глубине души воспринимал как абсолютное зло и всегда отрицал, на практике действуя как тотальный анархист, не признающий ни закона, ни установленной советским государством «морали».

Бабушка, познавшая дзен

И вот приходит к бабушке в канун выборов искренний и добрый либертарианский волонтёр, который решил изменить жизнь к лучшему, который собственный живот (в смысле жизнь, а не куда еду складывают), может, за это дело положить готов, и говорит бабушке:

- Бабушка! Не голосуй за подонков, которые сулят тебе гречку! Они – подонки! Они гречку дадут и больше ничего не сделают! Голосуй за коалицию рыцарей света и воинов добра!

А бабка берёт и продаётся за гречку. И тогда сокрушается честный либертарианец:

- Какая глупая бабка! Да она же будущее своих детей продала! Ничего-то она не понимает!

А она понимает гораздо больше, чем кажется господину либертарианцу. Господин либертарианец считает, что государство можно изменить к лучшему. А бабушка познала гулаговский дзен, она не осознаёт, но очень остро ощущает, что государство – это абсолютное зло и к лучшему не изменится. Господин либертарианец пришёл к выводу, что тот или иной кандидат – подонок. А у бабки – дзен, для неё аксиома, что все кандидаты – подонки. Господин либертарианец винит её, что она будущее своих детей (то бишь господина либертарианца) за гречку продала. А бабке не стыдно, ибо из своего дзена она видит, что здесь все предают всех. И она детей предаст, и они её. И все будут мразью и сволочью.

Но так, по крайней мере, она будет ещё и с гречкой. Реальная материальная ценность, а не что-нибудь.

И если смотреть на мир через призму людоедского подвала, то эта позиция представляется единственно верной.

***

Можно ли сей гулаговский дзен признать нормой или, сверх того, некой высшей правдой? Разумеется, нет. Подобное мироощущение является результатом мощнейшей травмы, как полученной непосредственно, так и передавшейся по наследству. Но, однако, относиться к этому феномену нужно именно как к травме, а не как к моральной ущербности или пороку. Да, не очень красиво выглядит, когда женщина, которая десять лет просидела взаперти у маньяка в подвале, кричит и визжит, если вблизи неё вдруг оказывается какой-либо мужчина. Понятно, что не все мужчины – маньяки. Понятно, что визжать и кричать – не очень красиво.

Но для такого поведения есть причины. Более чем извинительные.

То же самое и с «падшими» бабушками и вообще с «тупым быдлом», которое «не понимает ничего». А с чего бы ему понимать, если ничего другого в их жизни никогда не было? С чего бы верить, если их ВСЕГДА обманывали? Людей травмировали столько, сколько они себя помнят. А до того – их родителей. Вполне логично, что у них отсутствуют нормальные стереотипы социального поведения, и их шатает то в стокгольмский синдром, то в тотальное отрицание.

Что с этим делать? Работать с этими людьми так же, как работают психологи с людьми, вызволенными из вышеописанных подвалов. То есть постепенно, шаг за шагом, приучать к сознанию того, что нормальный мир возможен. Что бывают люди, которым можно доверять. И даже может быть государство, существующее не для того, чтобы тебя истязать, а чтобы заботиться о тебе и защищать тебя.

Но при этом также и помнить: абсолютно адекватными люди из «подвала» не станут уже никогда. А потому главная цель – это создать в нынешней реальности некие точки нормальности, опираясь на которые, новые поколения смогут вырваться из ценностного пространства «подвала», с сопутствующим ему «дзеном».

В противном случае, история повторится сначала – в который уже раз…

Димитрий Саввин