Воспоминания: часть 3

Артем Сивко

Часть первая.

Часть вторая.

В тот день мы стояли в коридорах Кабинета Министров. Разговаривали, курили сигареты, травили басни разные. Вдруг в коридор вышел Подполковник и громким голосом объявил:

– Малые, бл*ть, вы, бл*ть, живете по принципу двух «п» – п*зда и плюшки, и это единственные ваши ценности. Поэтому будем вас перепрошивать, прошу всех пройти в конференц-зал, построиться в ряд и приблизиться к сцене.

Я послушно направился вместе с сослуживцами в убранный зал заседаний. Теплое помещение излучало мягкий кремовый свет. Многие стулья были перенесены на второй этаж, где обедали и общались между собой бойцы «Беркута». Наблюдая за наполняющимся залом с высоты, они все меньше перешептывались и начинали заинтересованно наблюдать за вошедшими. Некоторые беркутовцы хихикали. Все это напоминало какой-то странный эксперимент, что в некотором роде оказалось правдой. Запах в зале заседаний был затхлым, с примесями пота и рыбных консерв. Было видно, что несколько штор оборвали и теперь они одиноко лежали на земле, изрядно потоптанные берцами. При входе в зал заседаний с правой стороны стены похрапывали на разложенных спальных мешках уставшие бойцы спецподразделения. Это считалось привилегированным местом для тех, кто «повидал жизнь», а для нас молодых – то есть тех, кто только жил по принципу двух «п», – было отведено место в коридорах. В углу помещения, недалеко от сцены, были свалены в одну большую кучу спальные мешки, прислоненные к стене помповые ружья с упаковками патронов для них, рядом разместились два ящика со светошумовыми гранатами и небрежная пирамида грязных, обгоревших и поцарапанных металлических щитов.

– Авдифа, лови юнцов, – крикнул подполковник стоящему на сцене священнику. Служитель церкви кивнул головой и пригласил нас жестом пройти к сцене. Было малопонятно, как церковная процедура, которую большинство товарищей помнят еще с детства от своих бабушек, так благосклонных к всевозможным таинствам, может поднять и воспитать патриотический дух, способный направить на борьбу с майдановцами. Стоящие в очереди желали протолкнуться вперед, совершить необходимые телодвижения и поскорее пойти ужинать паровыми котлетами и кашей. Ведь в тот день давали двойную порцию, к тому же большинство валилось с ног от долгого стояния на холоде.

– По одному, по одному, мальчики, – тихим голосом предлагал поп соблюдать дисциплину. – Постройтесь ровненько, я сейчас вернусь, – развернулся и спрятался за кулисами сцены.

– Да что б его... – ворчал впереди меня стоящий Коля, ему явно не нравилась вся эта процессия. – Почему киевский гарнизон? Харьков сейчас котлеты наяривает, а мы стояли с блядскими щитами пол дня, на ногах еле держимся, так и тут в очереди в писюн свистим.

К тому времени, как священник вернулся на сцену с блестящей чашей, наполненной вином и особенным, по словам Подполковника, ингредиентом, внутри которой плавали хлебные мякиши, все успели построиться в ровную цепочку один за другим. Первые бойцы направились на сцену. Прошедший несколько шагов Кеша – молодой высокорослый жилистый парень лет двадцати – легко ступил на помост и приблизился к чаше. Авдифакс поднес конец епитрахили златого шитья к подбородку бойца. Выловил длинной серебряной ложечкой небольшой красный мякиш и направил ко рту причащающегося, прошептавши: «Примите, ядите, сие есть познание Божье». Подождав пока боец проглотит хлебец, священник бережно вытер рот епитрахилей и пригласил к себе следующего. Кеша спокойно спустился с обратного конца помоста и направился присесть за круглый стол. Возле противоположного конца сцены находились двое дебелых беркутов. Их фигуры напоминали ровный квадрат, а глаза не выражали никаких эмоций. Казалось, что эти люди не способны любить и вообще что-либо чувствовать. Абсолютные машины. Абсолютный ноль души.

Кеша прошел мимо квадратных машин, подмигнув им и улыбнувшись. Бойцы не располагали таким хорошим настроением. Что-то странное начало происходить с Иннокентием. Он застыл на месте, все его тело начала пробирать мелкая дрожь, глаза бешено вытаращились, дыхание стало тяжелым и прерывистым. Ему стало ужасно плохо. Кеша начал покрываться потной росой и нести несуразный бред: «Что мнос происдитох? Ебтать. Что мсон прои...» Было видно, что его ноги стали ватными и тело оползало вниз. Еще секунда и он теряет сознание. Два офицера спецподразделения быстро подхватывают его под руки и тащат в сторону, туда, где уже разложены иссиня-черные спальные мешки. Обвисшее тело без сопротивления укладывается на мягкую поверхность, содрогаясь в коротких конвульсиях.

– Следующий! – кричит Подполковник, – быстрее давайте! В глазах сослуживцев виден страх, непонимание происходящего заставляет их пятиться назад, их движения становятся кроткими. Но от приказа никуда не денешься, надо идти.

– Примите, ядите, сие есть восприятие Божье.

– Примите, ядите, сие есть видение Божье.

– Примите, ядите, сие есть изучение Божье.

Друг за другом каждый принимает мякиш, падает в обморок, и его укладывают к ровному штабелю уже лежащих солдат.

– Товарищ подполковник, ну зачем это? Я ж некрещеный, да и вообще страшновато как-то, – Коля старался понемногу выйти из колонны, чтобы испытать судьбу и убежать прочь из зала, будь, что будет, и пропади оно пропадом. Заметив маневры Коли, Подполковник схватил его за подбородок, ловким движением обвил крепкой рукой вокруг шеи, взяв тем самым в прочные тиски, и, наклонив лицом в пол с неимоверной злобой в лице, потянул к сцене, обходя стоящих впереди бойцов. Коля был тучной дубиной по сравнению со всеми, но он не мог оказывать хотя бы малейшее сопротивление не менее громадному Подполковнику, который, казалось, мог запросто сломать его шею, применив еще немного силы. Лицо Николая покраснело, слюни вырывались изо рта, глаза выражали неподдельный испуг. Затащив тело бойца на сцену и поставив на колени перед священником, одной рукой Подполковник зажал ему нос, а второй насильно открыл рот. Авдифакс вложил двойную порцию красного мякиша, выбирая при этом куски побольше, и промолвил: «Вот так, вот так...молодец...тшш…тшш…Примите, ядите, сие есть усмирение Божье. Надо для поднятия морали и боевого духа». Священник тихо вымолвил слова и приказал Подполковнику отпустить Колин подбородок и нос. Освободившись от тисков, Коля моментально начал опадать, ноги задребезжали, лицо то зеленело, то белело. Его тело также легко подхватили под руки и понесли к остальным лежавшим. Больше никто не смел перечить, и все послушно двигались вперед.

Настала моя очередь. Поднявшись на сцену, я старался как можно меньше выражать свой страх, пряча дрожащие руки в карманах куртки. Не хотелось давать им повод для мысленных издевательств надо мной. Я вытерплю любые испытания, пускай пичкают меня любыми препаратами. Открыв рот, послушно принял и прожевал мякиш, проглотил его, почувствовав горьковатый вкус. В первые секунды ничего не ощущал. Но стоило только пошевелиться, как тело охватила тяжесть, заставляющая волочить ноги, мысли стали мутными, голоса длинным эхом крутились в голове, причем повторялись не только слова целиком, но и отдельные буквы, создавая раздражающий шум: "Даваавай, дававаай, дааававай, дааавай поммоомгу".

Я ничего не чувствовал – ни пола, ни хватавших меня людей, ни своего тела. Все растворялось, распадалось внутри на мельчайшие детали. Голова стала абсолютно пустой; да что там пустой, казалось, будто она исчезла вообще. Оставалось только понемногу гаснущее сознание. Меня положили на спальный мешок, и я окунулся в темноту.

Часть четвертая.

Часть пятая.