Битва за Кавано

Примечание редакции. О «плёнках Трампа», схватке демократов с республиканцами накануне промежуточных выборов в Конгресс США, политико-правовом бумеранге, настигшем Кавано, и отстаивании базовых принципов западной цивилизации — читайте колонку Остапа Кармоди в «Гиперболее» (доступна также в Telegram).

Эта фотография облетела в конце сентября все соцсети. Сторонники демократов перепощивали её с подписями вроде «Так американские женщины смотрят на Кавано». Лица у женщин на этой фотографии действительно очень выразительные, на них можно прочесть все отрицательные эмоции, от ужаса до отвращения. Кажется вполне естественным отнести эти эмоции на адрес человека, который, с раскрасневшимся лицом, что-то говорит на переднем плане  —  если только не знать, кто эти женщины.

Крайней слева в первом ряду сидит мать Кавано Марта, третьей слева в первом ряду  —  его жена Эшли, остальные женщины (и мужчины) на фото —  его многолетние друзья и коллеги, пришедшие поддержать его на слушания в Сенате против несправедливих, по их мнению, обвинений. В момент, когда была сделана фотография, Кавано рассказывал о том, какая волна ненависти обрушилась на него самого, его родных и близких, в связи с обвинениями в якобы совершённом им 35 лет назад сексуальном насилии. Женщины на фото знают это не понаслышке  —  им тоже приходили сотни полных ненависти писем, в которых их называли крайне неприятными словами, требовали отречься от сына, мужа и друга и угрожали расправой.

Когда знаешь, кто это такие и через что за предыдущие две недели пришлось пройти и Кавано и им самим, выражения их лиц приобретают совсем другой смысл.

Реакция врагов Кавано на это фото вполне извинительна. Все мы видим вокруг себя то, что нам хотелось бы видеть, наделяем события противоположным реальному смыслом согласно своим представлениям, поддаёмся не самым благородным эмоциям и кидаемся в крайности. Мы бы постоянно пребывали друг с другом в состоянии войны  —  самой настоящей, горячей, если бы не великое западное изобретение, превратившее эту войну в холодную: Право.

Не закон, а именно Право  —  право других людей делать то, что многим крайне неприятно, и не нести за это наказания. Во всем известной формулировке, приписываемой Вольтеру, концепция звучит так: «Я не согласен ни с одним словом, которое вы говорите, но готов умереть за ваше право это говорить».

Про «умереть», конечно, слишком громко сказано, вполне достаточно и «не буду пытаться помешать вам это говорить». Но даже в такой, мягкой, формулировке эта концепция, на которой держится вся западная цивилизация, крайне антиинтуитивна. Проще говоря, подавляющему большинству людей даже на Западе очень легко заучить эту крылатую фразу, но очень сложно понять её смысл.

В сознании большинства пары слов «осуждать» / «запрещать» и «признавать» / «одобрять» являются синонимами. Когда я говорю, что родители имеют право отдавать своих детей в школы, где учат креационизму, 90% слушателей думают, что я одобряю креационизм. Когда я говорю, что возмущён требованием крупнейшего хостинг-провайдера к консервативному сайту убираться с его хостинга в 24 часа, мне указывают на то, что всё происходит в соответствии с TOS и провайдер вполне в своём праве. То, что я могу одновременно признавать право хостеров делать плохие с моей точки зрения вещи, но при этом осуждать их за реализацию этого права, у большинства просто не укладывается в голове. А когда я добавляю, что не одобряю публикующиеся на лишившимся хостинга сайте статьи, у многих от этой попытки сложить два и два просто взрывается мозг.

Большинство хотело бы, чтобы жизнь была устроена по принципу якобинца Луи Жозефа Шарлье: «Правосудие — для патриотов, террор — для аристократов», вместо «патриотов» и «аристократов» подставить нужное. Между тем, именно разделение неодобрения и запрета и понимание того, что первое не должно приводить ко второму, того, что человеку нельзя запрещать неприятные нам взгляды, слова и действия, и уж тем более нельзя за них наказывать  —  краеугольный камень, на котором держится вся западная цивилизация. Учитывая то, как много людей стремятся выковырять этот камень из фундамента и выбросить его подальше, поразительно, что эта цивилизация сумела продержаться уже несколько веков.

* * *

У судьбы бывают очень злые шутки.

В 2001 году Кавано, будучи секретарём администрации Белого дома, помогал протащить PATRIOT Act  —  закон, который пробил огромную дыру в концепции правового государства и позволил наказывать людей по одному подозрению даже не в терроризме, а просто в связях с террористами, в отсутствие каких-либо доказательств. Он был соавтором речи, которую Буш-младший произнёс в Конгрессе, призывая конгрессменов поддержать свой законопроект.

В поле зрения окружения президента Кавано, вероятно, попал в 1998 году, когда помогал прокурору Кеннету Стару готовить импичмент президента Билла Клинтона, когда Левински и несколько других женщин заявили, что имели с Клинтоном сексуальную связь. Кавано лично настаивал на том, чтобы Клинтону на слушаниях задавали как можно более откровенные вопросы о деталях его связи с Левински.

В 2018-м эти факты биографии Кавано неожиданно его догнали. Он чуть было не лишился места судьи Верховного суда именно по обвинениям, связанным с сексом (вот вам импичмент Клинтона). И его враги настаивали на том, что для того, чтобы признать Кавано виновным, достаточно одних этих обвинений, даже если они не подтверждены никакими доказательствами (а вот и PATRIOT ACT).

Казалось бы, можно позлорадствовать и пожалеть о том, что у демократов ничего не получилось. Но это будет очень близорукой позицией. В деле Кавано Америка чудом, буквально на волосок, избежала настоящей катастрофы.

* * *

Кампания #MeToo началась вскоре после выборов Трампа и, вероятно, как реакция на них. Когда всплыли записи с трамповским grab them by the pussy и демократы начали говорить, что такие заявления не совместимы с постом президента, республиканцы резонно указали им на Билла Клинтона и предложили поискать бревно в своём глазу. Крыть демократам, по сути, было нечем, и левые, тоже вполне резонно, решили устроить чистку рядов, чтобы никто не смог их обвинить в лицемерии.

Идея была правильной и начиналось всё тоже правильно —  обвинения против Вайнштейна были вполне убедительными, серьёзными, по крайней мере, частично свежими и подтверждёнными независимыми свидетельствами. Вайнштейн получил то, что сам заслужил.

Но когда обнаружилось, что человека, казалось бы, исключительно прочно сидевшего в своём кресле, можно сковырнуть с помощью обвинений в неприемлемом сексуальном поведении, многие поняли, что в их руки попало очень удобное оружие. Ситуация быстро начала выходить сначала за рамки разумного, а потом и вовсе за всякие рамки.

Через несколько месяцев после первых обвинений в адрес Вайнштейна СМИ захлестнул поток историй, происходивших по примерно одинаковому сценарию: кто-то выдвигал в адрес известного публичного лица обвинения в неприемлемых действиях сексуального характера, случившихся многие годы, а иногда и десятки лет назад. Вскоре вслед за первым обвинением появлялось второе, а потом — третье. Трёх таких обвинений было достаточно, чтобы обвиняемого выгнали с работы, выдали ему «волчий билет», отобрали призы и награды  —  в общем, превратили в прокажённого, завидев которого, люди переходят на другую сторону улицы.

То, что многие обвинения не были подтверждены абсолютно никакими доказательствами, значения не имело. Как и то, что большинство из этих обвинений не были связаны ни с насилием, ни с использованием служебного положения в личных целых  —  иногда достаточно было и того, что обвиняемый положил кому-нибудь руку на колено.

Собственно, это и было самым ужасным —  выяснилось, что ничем не подтверждённых обвинений в ненасильственных действиях двадцатилетней давности достаточно, чтобы полностью сломать человеку жизнь. Активистки кампании прямо заявляли, что доказательств и не нужно: общество должно безусловно верить любым обвинениям, выдвигаемым женщинами. Чем больше обвиняемые доказывали свою невиновность, тем больше обвинений против них выдвигалось, и тем тяжелее были последствия. В конце концов, большинство уяснило  —  даже если ты ни в чём не виноват, лучше извиниться и исчезнуть из поля зрения, защищаться себе дороже.

* * *

MeToo началась в главной вотчине левых —  Голливуде, но постепенно пришла и в большую политику, когда в середине ноября 2017 года несколько женщин обвинили бывшего комедийного актёра, а ныне сенатора от демократов Эла Франкена, в приставаниях. Женщины заявляли, что его «дружеские» поцелуи были слишком рьяными и что он дотрагивался до их ягодиц и груди во время совместных фотосессий. Франкен отрицал все обвинения, но 20 коллег-демократов в Сенате потребовали его отставки, и он сложил с себя полномочия.

И поехало. После первых обвинений в адрес Франкена, в приставаниях обвинили более полусотни американских депутатов разных рангов, в основном заседавших в парламентах отдельных штатов, но и нескольких депутатов Конгресса США. Кто из них был действительно виноват, а кто — нет, разобраться сегодня сложно. Но, видя происходящее в Голливуде, подавляющее большинство обвиняемых предпочли не сопротивляться и добровольно уйти в отставку, иногда уже на следующий день. Тех, кто этого делать не захотел и настаивал на своей невиновности, вынудили уйти коллеги и начальство по партии.

Давайте теперь остановимся и внимательно посмотрим на происходящее:

1. Последствия обвинений в неподобающем социальном поведении не зависят от наличия или отсутствия доказательств и независимых свидетельств —  они одинаковы, независимо от того, подтверждает ли кто-то обвинения или они остаются голословными.

2. Последствия обвинений не зависят от давности произошедшего  —  они одинаковые, независимо от того, касаются ли обвинения события годовой или сорокалетней давности.

3. Последствия обвинений не зависят от тяжести произошедшего  —  они одинаковые, независимо от того, обвиняется ли публичное лицо в изнасиловании или в слишком жарком поцелуе в щёчку.

4. Последствием таких обвинений всегда становится своеобразный аналог гражданской казни: обвинённый выбрасывается из общественной жизни, изгоняется из всех организаций, лишается всех наград и заслуг, и даже любая хорошая память о нём должна быть вымарана из истории  —  отныне его должны помнить лишь как преступника.

Существует легенда о древнегреческом законодателе Драконте, придумавшем пресловутые Драконовские законы, в соответствии с которыми большинство преступлений каралось одинаковым наказанием  —  смертью. Якобы, когда его спросили, почему за кражу плодов с дерева и умышленное убийство положено одно и то же наказание, он ответил, что считает кражу достаточно серьёзным преступлением, чтобы за неё была положена казнь, а наказаний серьёзнее казни, к сожалению, не существует. В ХХ веке той же логикой руководствовались «Красные кхмеры» в Камбодже.

Ни Драконовские законы, ни «Красные кхмеры» долго не продержались, потому что подобная правовая логика ведёт к полному общественному параличу.

Сейчас мы наблюдаем, как та же правовая логика, хотя, конечно, в более мягкой форме  ( делать смертельные инъекции за нежеланные поцелуи никто не требует, по крайней мере пока ),  захватывает Америку.

* * *

Давайте теперь посмотрим на историю с обвинениями в адрес Кавано.

Началась она с объявления судьи Верхового суда Энтони Кеннеди об уходе на пенсию.

Всего в Верховном суде заседает 9 судей, и на сегодняшний день 5 из них назначены президентами-республиканцами, а 4 —  президентами-демократами. Политическая философия судей в основном соответствует тому, кто их назначал. Судьи, назначенные президентами-демократами, при решении острых политических вопросов обычно голосуют как прогрессисты: за права мигрантов, сексуальных меньшинств, профсоюзов и т.д. А судьи, назначенные президентами-республиканцами   —  как консерваторы: за традиционные иудео-христианские ценности, право на оружие, свободу предпринимательства… Но в последние годы один из консервативных судей, назначенный Рейганом Энтони Кеннеди, стал, как это называется по-английски, swing vote  —  на русский это приблизительно можно перевести как «решающий голос». По одним вопросам Кеннеди голосовал вместе с консерваторами, по другим  —  вместе с прогрессистами, и в результате решения Верховного суда нельзя было предсказать заранее. Голоса часто раскладывались как 5:4 то в одну, то в другую сторону, и демократы всегда могли надеяться, что Кеннеди примет их сторону.

Но в 2018 году Кеннеди внезапно ушёл в отставку, и президент должен был назвать человека, который его заменит —  если эту кандидатуру утвердит Сенат.

В утверждении особых сомнений не было: полный список возможных кандидатур в судьи Верховного суда Трамп объявил ещё перед выборами, чтобы привлечь на свою сторону консерваторов, и все судьи в нём были консервативными.

Когда-то, не так уж давно, Сенат рассматривал не политические взгляды кандидатов, а их профессиональные качества. В 1988-м суперконсервативный Антонин Скалиа получил 98 голосов сенаторов. Против него не голосовал ни один демократ. В 1988-м Энтони Кеннеди получил всего на один голос меньше. В 1993-м номинированная Клинтоном Рут Гинзбург получила 96 голосов, и только три республиканца голосовали против.

Но эти времена давно ушли в прошлое. С начала XXI века голосование становилось всё более партийным. Если кандидата в Верховный суд номинировал президент-республиканец, демократы голосовали против. Если кандидата номинировал президент-демократ, против голосовали республиканцы.

Вот и теперь демократы, ещё до объявления конкретного кандидата, заявили, что сделают всё, чтобы не допустить назначения.

8 июля Трамп выбрал из своего списка Кавано. Всего через день лидер демократического меньшинства в сенате Чак Шумер объявил, что будет бороться против утверждения Кавано всеми доступными способами.

Способов у демократов было немного. На самом деле всего лишь один: затягивать время.

6 ноября состоялись довыборы в Сенат, в результате которых, как казалось по всем опросам ещё месяц назад, республиканцы должны были потерять большинство. Демократам нужно было как-то дотянуть с голосованием по Кавано до середины ноября, а там уже новый состав Сената, где демократы были бы в большинстве, спокойно прокатил бы его кандидатуру.

Республиканцы всё это прекрасно понимали, и поэтому старались утвердить Кавано как можно раньше, до выборов. Шла нормальная политическая борьба  —  демократы требовали всё новых документов, касающихся Кавано, и всё больше времени на их рассмотрение; республиканцы, пользуясь тем, что они в большинстве, им в этих требованиях отказывали. Наконец, 13 сентября, после двух месяцев рассмотрения кандидатуры, руководство республиканцев решило, что приличия соблюдены, и назначило голосование на 20-е.

Уже на следующий день, 14 сентября, в прессе появилось заявление анонимной женщины, утверждавшей, что более 35 лет назад Кавано, будучи ещё старшеклассником, пытался её изнасиловать на вечеринке.

* * *

Кавано  —  совсем не Вайнштейн. Его репутация всегда считалась кристально чистой. За десятилетия работы за ним не числилось никаких сомнительных историй. Десятки женщин, работавших или учившихся вместе с ним, выпустили совместное заявление, где утверждалось, что они всегда знали его исключительно с хорошей стороны, как безупречного джентльмена. Сам Кавано решительно отверг анонимные обвинения, заявив, что ни в чём подобном никогда не участвовал. Республиканцы в Сенате заявили, что не станут давать анонимным заявлениям ход.

Через несколько дней анонимная обвинительница обрела имя  —  ей оказалась Кристин Блейзи Форд.

Стали известны и имена трёх из тех четверых человек, которые, по словам Форд, были свидетелями того, как Кавано пытался её изнасиловать. Среди них было два школьных друга Кавано и школьная подруга Форд.

Ко всем троим тут же бросились журналисты. Но их ждало разочарование. Все трое заявили, что ничего подобного не помнят и на описываемой Форд вечеринке не были. Подруга Форд к тому же заявила, что вообще не знакома с Кавано.

Примерно тогда же выяснилось, что демократы, по крайней мере, некоторые из них, знали об обвинениях Форд в адрес Кавано ещё с июля, но сидели на них почти что два месяца, ни разу не упомянув об этих обвинениях ни на слушаниях касательно кандидатуры Кавано, ни при личных интервью, которые они с ним проводили.

Угадать причину такого промедления республиканцам было несложно  —  если бы обвинения прозвучали ещё в июле, их можно было бы проверить до сентября, даже если бы проверка была очень долгой. Теперь же у демократов появилась надежда, что даже если обвинения не подтвердятся, назначение Кавано всё равно удастся сорвать, затянув их проверку до выборов.

Однако обвинения уже не были анонимными, и игнорировать их было нельзя. Назначение пришлось отложить ,  но республиканцы не хотели откладывать его надолго. Руководство Сената пригласило Форд и Кавано дать показания на сенатских слушаниях 24 сентября.

Реакция Форд подтвердила худшие подозрения республиканцев: она отказалась участвовать в слушаниях, по крайней мере, в ближайшее время, потребовав, чтобы перед этим ФБР провело очередную проверку Кавано в связи с её обвинениями  —  то есть опять пыталась затягивать время.

Республиканцы ответили, что ФБР уже проверяло прошлое Кавано несколько раз, и поставили Форд ультиматум  —  если она до 21 сентября не согласится дать Сенату свои показания в указанный Сенатом срок, утверждение Кавано пойдёт своим чередом.

Форд сказала, что готова дать показания, но с определёнными условиями и позже. Республиканцы ответили, что условий Сенату никто ставить не будет. В общем, завязался диалог.

Через несколько дней в результате переговоров между республиканцами и адвокатами Форд (кандидатуры которых, как выяснилось позже, ей посоветовали сенаторы-демократы) дата слушаний была немного отодвинута: Форд согласилась дать показания Сенату 27 сентября. Кавано выступил перед сенаторами в тот же день, сразу после неё.

И Форд, и Кавано, находясь под присягой, твёрдо и эмоционально, временами с трудом сдерживая слёзы, показали прямо противоположные вещи. Форд показала, что Кавано пытался её изнасиловать. Кавано  —  что ничего подобного не было.

Но если в показаниях Кавано никакой лжи обнаружить не удалось (хотя на вопросы о том, выпивал ли он в старших классах, он отвечал весьма неохотно и пытался их избегать, но, в конце концов, всё же признался, что да, выпивал, и иногда слишком много), то Форд несколько раз поймали если не на прямой лжи, то на серьёзном искажении фактов.

Вот эти случаи по порядку:

1. Форд заявила, что первое время не соглашалась давать показания Сенату, потому что для этого ей нужно было лететь из Калифорнии, где она живёт и работает, в Вашингтон, а она очень боится летать. Но в ходе слушаний выяснилось, что Форд регулярно и даже, можно сказать, что часто летает в отпуск, по работе и по семейным делам, причём иногда даже так далеко, как на Гавайи. Конечно, можно бояться летать, но летать всё равно, но если страх полётов не мешал ей выбирать для отпуска места в нескольких часах лёта, он наверняка не мог и помешать ей слетать на такое важное мероприятие, как слушания в Сенате.

2. Форд заявила, что в 2012-м была вынуждена обратиться к психотерапевту для семейной консультации, потому что её муж не понимал, почему она настаивает на том, чтобы при перепланировании их дома был сделан второй вход. Второй вход (точнее, выход), по показаниям Форд, понадобился ей потому, что после нападения Кавано (за 30 лет до этого) она страдала клаустрофобией и боялась находиться в помещениях, откуда трудно сбежать. Однако журналисты выяснили, что второй вход в доме Фордов был сделан в 2008-м, за 4 года до обращения к психотерапевту, и использовался для того, чтобы люди, которые снимали у Фордов часть дома, имели собственный вход и выход  —  стандартная практика в американских домах, где часть дома сдаётся внаём. Кроме того, как выяснили журналисты, Форды владеют дачей, в которой нет второго входа и при недавней перепланировке этой дачи второй вход в неё они делать не стали.

3. Когда Форд описывала нападение, то показала, что Кавано и его друг закрыли её в комнате и включили громкую музыку, чтобы никто не слышал её криков о помощи. Потом она рассказала, как слышала, как болтают друг с другом оставшиеся внизу, на первом этаже, члены компании. На вопрос о том, как она могла слышать болтовню внизу, если музыка была такой громкой, что никто не мог слышать её криков, Форд была вынуждена признаться, что никакой болтовни не слышала, а просто думает, что люди внизу болтали, потому что чем ещё им было заниматься. Это мелочь, но эта мелочь показывает, что, по крайней мере, часть мелких подробностей её истории, которые и делают эту историю такой убедительной для слушателей, была ей просто выдумана.

Существует и пункт 4, но его нельзя однозначно называть ложью  —  тут мы имеем заявление Форд против заявлений другого человека, и не можем однозначно сказать, кто из них врёт, а кто говорит правду.

Перед слушаниями в Сенате Форд прошла проверку на детекторе лжи. На слушаниях она под присягой отрицательно ответила на вопрос, получала ли она инструкции о том, как лучше давать показания на детекторе лжи, или давала ли она сама, как психолог по образованию, такие инструкции другим (при знании некоторых особенностей работы детектора его довольно несложно обмануть, поэтому он никогда не используется в суде). Через несколько дней бывший бойфренд Форд рассказал журналистам, что был свидетелем того, как Форд готовила свою подругу к прохождению теста на детекторе лжи при приёме на работу в федеральное ведомство. Это прямо противоречит показаниям Форд.

Кроме того, на слушаниях Форд призналась, что проходила проверку на детекторе в тот же день, когда была на похоронах своей бабушки или, возможно, на следующий день. Это свидетельствует в лучшем случае о вопиющем непрофессионализме её адвокатов, готовивших эту проверку, а в худшем  —  о намеренной попытке обмануть детектор, потому что когда человек находится в сильно неуравновешенном душевном состоянии, показания детектора наиболее ненадёжны.

* * *

Ещё до начала слушаний Сенат оказался буквально завален заявлениями от людей, якобы ставших свидетелями или жертвами сексуальных преступлений Кавано. Большинство из этих заявлений были полной и очевидной чушью и сразу выбрасывались в корзину, хотя некоторые из них в результате пробились в прессу. Так, например, некоторые издания посчитали необходимым добавить к списку обвинений в адрес Кавано заявление пожелавшей остаться анонимной женщины, утверждавшей, что её дочь 20 лет назад видела, как Кавано «энергично и сексуально» прижал к стенке свою тогдашнюю девушку.

Не стопроцентно смехотворно выглядели только два обвинения, появившихся после истории Форд.

Первое из них было от Деборы Рамирез, которая утверждала, что в 1983-м на вечеринке в студенческом общежитии Кавано снял перед ней трусы и размахивал членом у неё перед лицом. Рамирез призналась, что она в этот вечер была пьяна и сначала не помнила точно ни деталей эпизода, ни того, был ли это Кавано или другой студент, но после недели раздумий посоветовавшись с адвокатом, вспомнила, что это был именно Кавано. Сначала Рамирез пришла с этой историей в NYT. Газета обзвонила однокурсников Кавано и Рамирез, но никто не подтвердил подобного эпизода. Тогда, несмотря на отсутствие каких-либо подтверждений этой истории, её напечатал New Yorker. При последующих расследованиях, проведённых прессой, Сенатом и ФБР, ни одного человека, который подтвердил бы эту историю, тоже не нашлось.

Второе обвинение выдвинула Джулия Светник. Она заявила, что в начале 1980-х, будучи студенткой, присутствовала на нескольких вечеринках старшеклассников, где Кавано и его приятели спаивали девушек или накачивали их наркотиками, а потом устраивали групповые изнасилования бессознательных жертв. Таких вечеринок, по её словам, она посетила не меньше десяти. В конце концов, при участии Кавано изнасиловали и её. Кавано в дополнение ко всему, по словам Светник, помогал приводить девушек в бессознательное состояние. Тут у многих сразу возникли вопросы о том, зачем студентка ходила на вечеринки школьников и, главное, зачем она продолжала на них ходить, если знала, что на них насилуют девушек. Более того, Светник в интервью телеканалу NBC пояснила, что про изнасилования она поняла по тому, что юноши на этих вечеринках толпились в коридорах около закрытых дверей (за которыми наверняка были девушки, которых кто-то насиловал, а юноши у дверей ждали своей очереди это сделать  —  как же иначе), а то, что Кавано помогал приводить девушек в бессознательное состояние, она заключила из того, что видела его рядом с миской, из которой разливали пунш. Но главная проблема была даже не в этом, а в том, что у изнасилований, о которых рассказала Светник, должно было быть как минимум десять жертв и не менее нескольких десятков свидетелей. Тем не менее, ни прессе, ни сотрудникам Сената, ни ФБР снова не удалось найти ни единого человека, который подтвердил бы эти истории.

Итак, при том, что всего лишь за пару недель против Кавано, у которого до этого была абсолютно безупречная репутация, было выдвинуто не менее (а скорее более) десятка обвинений в сексуальных нападениях, ни у одного из этих обвинений не нашлось ни единого свидетеля  —  хотя, по утверждениям обвинительниц, при каждом из этих эпизодов присутствовало несколько человек. Свидетелей не смогли найти ни занимавшиеся проверкой обвинений работники Сената, ни ФБР, которое после слушаний проводило специальное расследование. И Сенат, и ФБР, конечно, можно подозревать в том, что они и не хотели их находить, но и левая пресса, настроенная по отношению к Кавано крайне негативно, тоже не смогла найти ни одного свидетеля. Все опрошенные газетами, журналами и телепрограммами одноклассники Кавано и обвинительниц заявили, что они не видели или, по крайней мере, не могут вспомнить ничего, хотя бы отдалённо напоминавшего описанные эпизоды.

Поскольку свидетелей преступлений Кавано не нашлось, левая пресса принялась искать других: свидетелей того, что Кавано в старших классах напивался до полной потери памяти.

Идея была в том, что поскольку Кавано настолько горячо и искренне отрицал то, что он пытался кого-то изнасиловать, обвинить его в прямой лжи было трудно. Но можно было обвинить его в том, что он напивался в эти дни до такой степени, что просто не помнил то, как в пьяном виде пытался насиловать девушек.

Пресса действительно нашла нескольких свидетелей, которые видели Кавано сильно пьяным в старших классах школы и на первых курсах университета и готовы были это подтвердить  —  и сразу же обвинила Кавано во вранье. Но и обвинение во лжи было ложным: Кавано сам признавался в том, что он, бывало, выпивал слишком много. Можно было бы поймать Кавано на лжи, если бы кто-то был свидетелем того, что он страдал провалами памяти —  такие выпадения памяти Кавано категорически отрицал. Но людей, которые лично были свидетелями того, что Кавано напивался до потери памяти, тоже не нашлось. Нашлись только люди, которые говорили, что у Кавано «должны были быть» блэкауты, признаваясь при этом, что сами они этих блэкаутов не наблюдали.

К тому же у версий с изнасилованиями в беспамятстве была одна неразрешимая проблема  —  если провалами памяти по поводу своих изнасилований страдал сам Кавано, то такие же выпадения памяти, причём одновременно с Кавано, должны были быть ещё у нескольких десятков человек. То есть все опрошенные потенциальные свидетели (которые, по утверждениям Форд, Рамирез и Светник, присутствовали, когда Кавано пытался их насиловать) заявили и прессе, и Сенату, и ФБР, что ничего подобного не помнят.

Поверить, что потеря памяти поразила всех этих людей одновременно, было совершенно невозможно.

* * *

Ни одно из выдвинутых против Кавано обвинений не подтвердилось. Но левых это не остановило. У них нашлось ещё две причины, по которым Кавано непременно должен уйти. Ни одна из них не имела отношения к его юридической деятельности.

Первую мы уже разбирали: якобы Кавано скрывал информацию о своём пьянстве на слушаниях в Сенате, то есть солгал под присягой. Это утверждение, как я уже писал выше, просто откровенная неправда  —  на слушаниях Кавано прямо сказал, что иногда выпивал слишком много.

Вторая причина более интересная: по утверждениям левых и некоторых центристов ,  назначение в Верховный суд —  не криминальный процесс, а собеседование по приёму на работу, и потому к нему не применимы нормы судопроизводства. То есть по отношению к Кавано не действует презумпция невиновности. Не обвинительницы должны доказывать вину Кавано, а сам он должен предоставить свидетельства собственной невиновности. И если он не сможет найти железные свидетельства того, что никого не насиловал, значит, он не достоин высокой должности. Потому что судья Верховного суда, как жена Цезаря, должен быть вне всяких подозрений.

На первый взгляд может показаться, что в этом утверждении есть смысл. Действительно, избирают ведь не кого-то, а судью Верховного суда, одного из самых влиятельных людей страны, да к тому же и пожизненно. Как можно назначать на эту должность человека, которого обвиняют в сексуальном преступлении?

Но если посмотреть на этот аргумент чуть пристальнее, он начинает рассыпаться на части.

Не назначать на важные должности кого-то, в чьём отношении есть хоть какие-то подозрения (то есть выдвинуты хоть какие-то обвинения), конечно, звучит очень красиво. Но если действительно начать проводить этот принцип в жизнь, то эти должности навсегда останутся пустующими. Как только станет ясно, что, чтобы не допустить назначения человека на должность, достаточно просто выдвинуть против него обвинение, эти обвинения начнут появляться как грибы после дождя. Потому что кандидатов, которые бы устраивали абсолютно всех, к сожалению не существует. А если кандидат тебе активно не нравится и ты считаешь его опасным для себя и всего хорошего в этом мире, то просто грех не воспользоваться таким простым и безотказным способом, чтобы избавить мир от этой опасности.

Так что, даже если мы считаем, что презумпция невиновности к этим случаям не подходит, какие-то доказательства у обвинений быть всё-таки должны.

Мы можем согласиться с тем, что назначение судьи Верховного суда  —  не суд, а интервью при приёме на работу. Но представьте себе, что вы принимаете на работу прекрасного специалиста с безупречной репутацией, и вдруг кто-то абсолютно неизвестный, у кого явно есть идейная мотивация сорвать это назначение (и он сам откровенно в этом сознаётся, как это было в случае Форд), выдвигает против этого специалиста абсолютно ничем не подкреплённые обвинения в действиях, якобы совершённых 35 лет назад. Более того, все возможные свидетели, которых вы на всякий случай опрашиваете, опровергают эти обвинения. Станет ли они препятствием для приёма на работу специалиста, который вашей фирме действительно нужен? Явно не станут.

Ещё одной популярной у левых идеей было то, что это не жертвы, то есть женщины, обвинившие Кавано, должны доказывать виновность насильника, а, наоборот, насильник должен доказывать свою невиновность. Даже если не обращать внимания на то, что это циклический аргумент (пока у нас нет никаких доказательств, мы не можем утверждать, что женщины являются жертвами, а Кавано — насильником;  вполне вероятно, что дело обстоит ровно наоборот, и именно Кавано является жертвой клеветы), тут есть одна чисто практическая трудность.

Дело в том, что доказать несуществование невозможно. Мы не можем строго и окончательно доказать, что каких-то явлений или вещей  ( например, единорогов )  не существует. То, что никто их не видел —  недостаточный аргумент, который всегда можно парировать тем, что они просто отлично прячутся, но рано или поздно мы их увидим, нужно просто немного подождать.

То же и с событиями. Единственным способом доказать, что событие X не произошло, является предъявление доказательств того, что вместо события Х точно в то же самое время и в том же самом месте (или с теми же самыми людьми) произошло какое-то другое событие. В судопроизводстве это называется «алиби».

Но именно возможности предоставить своё алиби Кавано и не дали. Ни одна из обвинительниц не смогла или не захотела назвать ни точную дату и время, ни точное место произошедшего. Если бы дата, время и место были названы, Кавано мог бы предоставить свидетельства того, что он в это время был в другом месте и с другими людьми. Но при настолько абстрактных обвинениях, когда даже годы случившегося часто назывались приблизительно, этой возможности у него не было.

Дошло до смешного. Кавано в качества свидетельства своей невиновности предоставил дневник, который он вёл в те годы и куда он педантично вносил свои ежедневные дела и встречи. Ни одной вечеринки, совпадающей по описаниям с той, которую описывала Форд, в этом дневнике не было. Но это, как правильно заметили многие левые, ещё ничего не доказывало  —  Кавано мог просто не занести в дневник информацию, которая его изобличала. Интересно другое. Один из демократических сенаторов нашёл в дневнике Кавано запись, где описывалась вечеринка, на которой присутствовали два друга Кавано, которых Форд называла в качестве свидетелей попытки её изнасилования. В списке присутствующих на вечеринке не упоминалась Форд, зато упоминалось ещё несколько человек, которых в показаниях Форд не было. Количество человек на вечеринке из показаний Форд и на вечеринке из дневника Кавано тоже сильно различалось. Но это не помешало сенатору-демократу заключить, что вот же оно, свидетельство! Это уже само по себе было забавно —  подумать только, Кавано был на вечеринке со своими старыми друзьями, ату его!

Но более показательным было другое. Форд лично охладила пыл сенатора и других комментаторов, заявив, что эта вечеринка  —  не та, о которой она говорила. Почему? Да потому, что в обратном случае место и время происшествия стали бы известны, и люди, упомянутые у Кавано в дневнике, смогли бы заявить, что в этот день в этом месте не было ни попытки изнасилования, ни самой Форд, окончательно опровергнув её обвинения.

* * *

Но, если мы не можем руководствоваться принципом «должен быть вне всяких подозрения» и сваливать бремя доказательства своей невиновности на Кавано, должен же быть хоть какой-то способ решить, кто из них виноват  —  обвинитель или обвиняемый?

Такой способ, конечно, есть. Правило уголовного процесса «обвинение должно быть доказано вне всяких разумных сомнений» подходит далеко не к любому случаю, но есть другое, гораздо менее жёсткое правило, применяющееся в гражданских процессах, когда стороны состязаются на равных. Это правило называется preponderance of the evidence  —  на русский это обычно переводят как «перевес доказательств», хотя точнее было бы сказать «перевес улик» или «перевес свидетельств». Если свидетельства одной из сторон являются более весомыми, чем свидетельства другой, то эта сторона и объявляется правой.

Американский юридический словарь специально оговаривает, что перевес свидетельств обеспечивается их убедительностью, правдивостью и точностью, но ни в коем случае не их количеством. Одно точное и хорошо информированное свидетельство перевешивает дюжину неточных.

Что мы можем заключить, руководствуясь этим правилом?

Обвинений в адрес Кавано было выдвинуто очень много. Но ни одно из них не было подкреплено независимыми свидетельствами. Ни один человек не заявил, что был свидетелем того, как Кавано пытался кого-то насиловать.

Напротив, все люди, названные обвинившими Кавано женщинами в качестве свидетелей произошедшего, которых удалось найти ФБР и журналистам, свидетельствовали в пользу Кавано, то есть показали, что подобных событий не было или они, как минимум, их не помнят. Более того, многие заявили, что они даже не были знакомы с обвинительницами и никогда их не встречали.

Если бы речь шла не о назначенце Трампа в Верховный суд США, а об абстрактном обвиняемом А и абстрактных обвинителях X, Y и Z, то любое жюри присяжных, любая комиссия по приёму на работу и вообще любой не предвзятый человек заключил бы на этом основании, что прав обвиняемый A, а не его обвинители. Более того, любой не предвзятый человек заключил бы, что обвинения выдвигаются с целью оговора.

Но дело было не абстрактным, а политическим. Поэтому на левом фланге ни нашлось никого, ни единого политика или журналиста, который воскликнул бы: «Что вы делаете!? Остановитесь!». Кавано продолжали клевать, и заклевали бы насмерть, если бы республиканцы дали слабину.

К счастью, они этой слабины не дали. Только один республиканский сенатор испугалась и решила проголосовать против Кавано и ещё двое несколько дней колебались, выбирая позицию. Остальные стояли как стена и не испугались раздутой демократами истерии, а если и испугались, то ничем этого не показали. Можно, конечно, предположить, что они защищали Кавано только из политических соображений, а не из соображений справедливости. Очень может быть, но это не самое важное. Самое важное то, что, дай они слабину, под угрозой оказались бы базовые принципы западной цивилизации.

* * *

Итак, что мы имеем сейчас, когда Кавано утвердили?

Консервативное большинство в Верховном суде и новоназначенного судью, принимавшего участие в утверждении PATRIOT ACT и весьма расширительно толкующего полномочия исполнительной власти.

Хорошо ли это? Нет, плохо. Но демократов волнует совсем не это. Большинство заседающих сейчас в Сенате демократов сами голосовали и за PATRIOT ACT, и за его продление.

Они ни разу не пытались ограничить полномочия президента,  даже когда этим президентом стал Трамп, не говоря уже об Обаме.

Фаворит демократов, номинированный Обамой в Верховный суд Меррик Гарленд, кандидатуру которого республиканцы в Сенате отказались рассматривать в 2016-м, занимает по вышеназванным вопросам те же позиции, что и Кавано  —  он отказывал в исках узникам Гуантанамо и в большинстве рассматриваемых дел поддерживал исполнительную власть и прокуратуру. Демократов это никогда не смущало.

Демократы боятся другого  —  того, что Кавано будет голосовать против ограничений на продажу оружия, за ограничения полномочий профсоюзов, против прав мигрантов и за отмену Roe v. Wade (старое решение Верховного суда США, признавшее право американок на аборты). Первые три опасения являются вполне резонными, хотя на то, хорошо это или плохо, есть разные точки зрения. Последнее опасение, по поводу абортов, скорее всего, ни на чём не основано. Кавано никогда не говорил, что он хочет их запретить, и называл Roe v. Wade хорошо укоренённым прецедентом. К тому же Roe v. Wade был принят, когда в Верховном суде заседало 6 судей, номинированных республиканцами, и только 3  —  номинированных демократами. Считать, что его отменят сейчас, когда соотношение из 6:3 превратилось в 5:4 и само общество стало куда менее консервативным, нет никаких оснований.

Опасения того, что Верховный суд с назначением Кавано станет окончательно твердолобо консервативным, тоже, вероятно, сильно преувеличены. В прошлом каждый раз, когда консерваторы получали в Верховном суде большинство, один из них сдвигался в центр, становясь swing vote. Так произошло с судьёй Кеннеди, место которого занял Кавано  —  в начале карьеры Кеннеди был куда консервативнее, чем в последние годы, когда он примерно в половине случаев голосовал вместе с либералами. Так, ещё до Кеннеди, произошло и с номинированной Рейганом консервативной Сандрой Дэй О’Коннор, которая при сдвиге Верховного суда вправо сдвинулась в центр. В нынешнем суде роль swing vote будет, скорее всего, выполнять предыдущий номинант Трампа Нил Горсач, который уже успел проголосовать вместе с либеральным крылом суда (и против консервативного) по делу о правах мигрантов.

Ещё одним аргументом, выдвинутым против Кавано, стала его несдержанность и «партийность»  —  на слушаниях в Сенате он прямо и довольно агрессивно обвинил демократических сенаторов в том, что они сговорились уничтожить его репутацию. Что тут можно сказать  —  к сожалению, его слова были правдой: демократы действительно устроили постыдный сговор с целью уничтожения репутации человека, обвинения против которого не подтверждались вообще ничем, и само выдвижение этих обвинений было по многим признакам распланировано и срежессировано демократической фракцией сената. Конечно, в идеальном мире судье не стоило бы терять хладнокровия и в такой неприятной ситуации ,  но я не могу представить себе даже самого уравновешенного в мире человека, который бы доброжелательно и вежливо говорил с людьми, цинично втаптывающими в грязь его личную жизнь, профессиональную карьеру и человеческое достоинство. Даже если такие люди существуют, они обычно попадают не в судьи, а в монахи  —  многие судьи Верховного суда, вполне знаменитые и уважаемые, не скрывали своих партийных пристрастий и отличались крайне неуравновешенным темпераментом (желающим изучить примеры, могу порекомендовать, например, книгу Scorpions: The Battles and Triumphs of FDR’s Great Supreme Court Justices).

* * *

Подытожим: с утверждением Кавано в Верховном суде США появилось консервативное большинство и судья с неидеальным темпераментом и, вероятно, предубеждением против демократов. Это печально, но ничего уникального или трагичного в этом нет —  в Верховном суде регулярно заседали судьи с неидеальным темпераментом и открытыми политическими пристрастиями, и на протяжении многих лет консерваторы имели в нём перевес. Ни к какой трагедии для Америки это ни разу не привело.

Рассмотрим теперь альтернативу: что произошло бы, если бы республиканцы поддались давлению и, испугавшись, что волна клеветы сметёт заодно их самих, проголосовали бы против Кавано?

Мир получил бы доказательство того, что с помощью абсолютно ничем не подтверждённых голословных обвинений в неподобающем сексуальном поведении можно полностью разрушить и уничтожить карьеру любого политического или личного противника. Достаточно найти двух-трёх человек, готовых выдвинуть ложные обвинения, и достаточно громкую массовку, чтобы эти обвинения поддержать  —  и расправиться можно с любым. Обвинения, связанные с сексом, стали бы волшебным оружием, позволяющим избавиться от любого.

Что было бы дальше? Можно не сомневаться в том, что, получив в руки такое волшебное оружие, молодые и амбициозные политические активисты кинулись бы выяснять отношения ,  сначала — с политическим оппонентами, а потом — и с мешающими карьере союзниками. Очень скоро, возможно через считанные месяцы, мы увидели бы бескровную, но не менее безжалостную, версию якобинского террора.

Сбылась бы теория Нассима Талеба, в соответствии с которой в любом конфликте всегда берут верх самые агрессивные, нетерпимые и крикливые.

К счастью, Талеб оказался неправ. По крайней мере, пока. Возможно, потому, что все весьма убедительные примеры, которые он приводит в поддержку этой своей теории, касаются авторитарных обществ, а в демократических всё работает как-то иначе. Что-то не даёт самым агрессивным и крикливым задавить всех остальных. Вот и теперь, неостановимая, как казалось недавно, сила, столкнулась со вставшими стеной 50 республиканскими сенаторами  —  и стена оказалась несокрушимой. Да, эта стена защищала далеко не самого лучшего и, возможно, опасного кандидата на очень влиятельную должность. Но вместе с ним она защищала и верховенство права  —  то главное, что построила западная цивилизация за последние 800 лет. Слава Богу, что эта стена устояла.