Экспертиза умерла: нам грозит обесценивание знания

Как сохранить ценность знания в мире, где каждый сам себе эксперт? Массовое образование и интернет создали уникальную ситуацию — многие люди получили формальную причину считать себя компетентными и площадку для выражения собственного мнения по любому вопросу. При этом экспертиза обесценилась именно тогда, когда мир усложнился настолько, что разобраться в циклопических объёмах информации стало гораздо сложнее, чем когда-либо. Битва знания с невежеством далека от своего завершения, — говорит философ, специалист по теории познания Ольга Ушакова. В эссе она рассказывает о книге Тома Николса «Смерть экспертизы: как интернет убивает научные знания» и рассуждает об опасностях и трудностях, которые нам необходимо преодолеть, чтобы адаптироваться к новой информационной среде.

В своей книге Том Николс, американский специалист в сфере международных отношений, профессор Военно-Морского колледжа США и Гарвардской школы расширенного образования, сумел распознать и достаточно подробно описал серьёзную проблему, с которой наша цивилизация ещё не встречалась ранее — по крайней мере, в таких масштабах, какие мы наблюдаем сегодня.

Путь знания к сердцам и головам граждан практически никогда не был простым и лёгким, но в последние годы противостояние между рациональным научным знанием и весьма импонирующими обывателю мифами и теориями заговоров достигло небывалого ранее градуса напряжения. И рациональное знание пока, кажется, терпит неудачу за неудачей. Последствия же проигрыша в войне за умы могут быть фатальными, и с этими последствиями уже начинают сталкиваться не только США, чьим проблемам в первую очередь посвящена книга Тома Николса, но и многие европейские страны. По-видимому, потеря доверия к экспертному знанию глобальна, и разбираться с этим придётся сообща. Пока же эта проблема не в полной мере осознаётся как серьёзный вызов даже научным сообществом.

Может показаться, что вышедшая в 2019 году книга Николса — не более чем очередная попытка поворчать на популярную и даже местами избитую уже тему — о том, как Интернет мешает качественно учиться (зачем запоминать, если можно загуглить?), а также о том, что нынешние студенты — не чета тем, что были раньше, и так далее, и тому подобное.

Если бегло ознакомиться с аннотацией и оглавлением, то можно решить, что вся книга Николса — это 350 с лишним страниц рассуждений в духе «Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя», которые перемежаются критикой Интернета и сетованиями на деградацию системы образования, но лучше не торопиться с выводами.

Во-первых, Николс вовсе не сводит проблему с экспертным знанием к наличию Интернета как такового: «Интернет — не главная причина трудностей, которые испытывает в настоящее время экспертное знание. Правильнее будет сказать, что Интернет лишь ускорил нарушение общения между экспертами и дилетантами, предложив очевидный кратчайший путь к эрудиции. Он позволяет людям изображать интеллект, давая иллюзию экспертных знаний, а вернее — доступ к неограниченному количеству фактов». Столь же обстоятелен и аккуратен автор и с другими темами, затронутыми в книге. При чтении очень заметно, что автор имеет опыт преподавания, и преподаватель он, кажется, весьма и весьма талантливый — в книге рассматриваются сложные вопросы, но Николсу удаётся найти тонкую грань между избыточным жонглированием терминами и заигрыванием с читателем путём излишнего упрощения и донести свои суждения максимально полно и ясно. Поэтому эта книга подойдёт для очень широкого круга читателей, и может быть интересна даже учащимся старших классов. В конечном итоге, чем больше людей, прочитав «Смерть экспертизы», поймут серьёзность проблемы, обрисованной Николсом, тем лучше будет для всех нас, живущих на планете в это интересное и сложное время.

Здесь хочется дать слово самому автору: «Новая культура образования в Соединённых Штатах заключается в том, что каждый человек обязательно должен поступить в колледж. Такие культурные изменения важны для гибели экспертного знания, так как по мере того, как учебные программы разрастаются, отвечая запросам потребителей, школы становятся лжеуниверситетами, чьи дипломы свидетельствуют больше о [натаскивании], чем об обучении… В худшем случае дипломы не подтверждают ни обучение, ни [натасканность], а только посещение. А порой и вовсе свидетельствуют лишь о своевременно вносимой плате за обучение». Замените Соединённые Штаты на Украину, а колледж на вуз — и, что называется, попытайтесь найти хоть какие-то отличия. Это ли не лучшее подтверждение глобальности проблемы? Массовый запрос на высшее образование понятен и на первый взгляд является благом, но когда этой тенденции уже несколько десятилетий, становятся чётко видны риски, которые несёт в себе подобное положение вещей: «И некоторые из нас, как бы неделикатно это ни прозвучало, недостаточно умны, чтобы понимать, когда мы ошибаемся, вне зависимости от того, какими намерениями мы руководствуемся. Так же, как не все одинаково способны правильно взять ноту или начертить прямую линию, многие люди просто не могут заметить пробелы в собственных знаниях или понять свою неспособность вести аргументированный спор. Образование помогает нам осознать проблемы вроде указанной склонности и заполнить пробелы в наших знаниях, чтобы мы могли чувствовать себя увереннее и лучше. К сожалению, современная американская университетская система, и то, что студенты и их родители воспринимают её как заурядный предмет потребления является в настоящее время частью проблемы». Возможно, кому-то мысль, высказанная Николсом, может показаться банальной, а кому-то — обидной или резкой, но спорить с фактами тут будет достаточно трудно. Мы не равны по уровню ума и образованию, это не дискуссионный вопрос. Кризис системы образования, имеющий место не только в США, стране, лидирующей в самых различных сферах, способствует размыванию критериев образованности, и, следовательно, подрывает доверие к дипломам экспертов — а также к специальным знаниям, носителями которого эти эксперты являются.

И, поскольку возникают проблемы с формальными критериями — а кто вообще тут эксперт, достаточно ли компетентен этот эксперт, и так далее, дискуссии легко могут скатываться до банальных споров. Ни у кого ведь на лбу не написано, какой IQ у обладателя этого самого лба, так что нередко возникает иллюзия равенства любых спорящих сторон, что чаще всего не соответствует объективному положению вещей. Но иллюзия эта очень соблазнительна по понятным причинам, и отказываться от неё многие совершенно не стремятся.

Автор «Смерти экспертизы», к его чести, не обходит вниманием этот момент, являющийся, возможно, ключевым для формулирования сути проблемы: «Студенты, которые готовятся к экзаменам, пожилые люди, стремящиеся сохранить свою независимость, и студенты-медики, думающие о своей будущей карьере, предпочитают быть настроенными более оптимистично, вместо того чтобы недооценивать себя. Во многих сферах деятельности, за исключением таких, как спортивные соревнования, где некомпетентность очевидна и неоспорима, это нормально, когда люди отрицают, что они плохо что-то делают. Оказывается, существует более конкретная причина того, что неквалифицированные или некомпетентные люди переоценивают свои способности гораздо больше остальных. Им не хватает важнейшего навыка, называемого „метапознанием“. Это способность знать, когда ты делаешь что-то не очень хорошо, посмотрев на это со стороны».

Посмотреть на себя со стороны и сделать потом адекватные выводы способны очень и очень немногие — и тут получается замкнутый круг: недостаточно образованный человек не может понять, где заканчиваются границы его компетенций (см. Эффект Даннинга — Крюгера). Это не слишком критично, если речь идёт о каких-нибудь отрешённых от жизни вещах — например, о возможности изобрести-таки вечный двигатель или о том, что пирамиды в Египте не могли быть построены без помощи инопланетян — в конце концов, какая, в сущности, разница, какие теоретические заблуждения носит в своей суверенной голове обыватель и в какие сказки он верит?

Но цена заблуждения резко возрастает, когда он начинает отвергать экспертные знания, связанные с жизнью и здоровьем: «Эксперт из Управления по санитарному надзору за качеством продуктов и медикаментов США (FDA) выразился максимально откровенно, назвав потребление сырых молочных продуктов эквивалентом русской рулетки. Но никакие увещевания не поколебали уверенности людей, которые не только продолжают есть необработанные продукты, но настаивают на том, чтобы давать их потребителям, у которых нет выбора или способности разобраться в этом споре: своим детям». По сути, дети тут становятся заложниками неосознаваемой некомпетентности своих родителей. Аналогичное происходит уже не первый год и с вакцинацией — движение против прививок, увы, находит всё большую поддержку в разных странах. Украина тут не исключение: в 2016 году мать подала в суд на детский сад из-за того, что её ребёнка не допустили до посещения садика из-за отказа родителей сделать ему прививки. Совершенно ожидаемое и здравое решение Верховного суда — отказ удовлетворить иск к садику — вызвало у обратившейся в суд матери возмущение, и, судя по всему, её чувства разделяют многие другие родители.

Наблюдается неожиданный эффект, Николс приводит интересную статистику: «В случае с вакцинами, например, низкий уровень участия в программах вакцинации детей наблюдается вовсе не в маленьких городках, среди матерей с невысоким уровнем образования, как это может показаться. Эти матери вынуждены соглашаться с прохождением вакцинации их детей из-за требований, предъявляемых им в средних школах. Как оказалось, больше всего сопротивляются вакцинации те родители, что относятся к образованным жителям округа Марин вблизи Сан-Франциско. Несмотря на то, что эти мамы и папы не являются врачами, они, тем не менее, достаточно образованы, чтобы считать себя вправе противостоять традиционной медицине. Таким образом, как это ни парадоксально, образованные родители фактически принимают худшие решения по сравнению с гораздо менее образованными родителями, подвергая риску всех детей». Наблюдать подобное для специалиста в соответствующей отрасли — врача, биолога или ветеринара — странно и страшно. Ведь никто, садясь в самолёт, не пытается добраться до пилотов со своими советами по управлению воздушным судном, и уж точно никто не сядет за штурвал одномоторного самолета, не пройдя соответствующей подготовки. Человеческий организм устроен намного сложнее самого современного самолёта, но почему-то многие обыватели легко и просто назначают себя экспертами в физиологии и иммунологии и считают возможным уверенно рассуждать о вреде или ненужности прививок или диагностики, не понимая, что выглядят при этом так же дико, как если бы они пытались указывать пилоту, как управлять самолетом.

Том Николс также не обходит вниманием причины популярности различных конспирологических теорий, которые, к сожалению, во многих головах уютно и прочно расположились рядом со страхом перед прививками, практически лишая врачей шанса достучаться до этих голов: «Одна из причин, почему нам всем нравится хороший конспирологический триллер — он обращается к героическим чувствам. Храбрый одиночка, противостоящий большому тайному сговору; враждебные силы, способные победить обычного человека — сюжетный мотив такой же старый, как и большинство легенд о героях». Неудивительно, что этот сюжет легко находит отклик у множества родителей, искренне переживающих за своих детей и готовых положить все силы на то, чтобы дать им самое лучшее — и в итоге эти родители оставляют детей без защиты от инфекций, а заодно подвергают риску и чужих.

К сожалению, результаты воинствующего невежества уже появились — по данным ВОЗ, «во многих странах происходят значительные вспышки кори, и во всех регионах мира наблюдается устойчивый рост заболеваемости. Судан, Таиланд и Украина. Жертвами заболевания становится множество людей, в основном дети младшего возраста».

В случае с антипрививочным движением, чья нарастающая популярность увеличивает вероятность вспышек давно забытых, казалось бы, инфекций, есть ещё один момент, который часто выпадает из поля зрения обывателя — возможно, не только из-за недостаточности образования, но и из-за банальных психологических защит. В развитых странах в XX веке широко распространились антибиотики и вообще медицина стала делать значительные и быстрые успехи — это резко сократило младенческую смертность и, соответственно, значительно уменьшило влияние естественного отбора. Бороться с болезнями — это гуманно, хорошо и правильно, но как результат нынешние 30–40-летние люди и, тем более, их дети в основной своей массе зачастую менее здоровы, чем, например, наши пра-пра-прабабушки и пра-пра-прадедушки — поскольку они-то естественный отбор прошли без поддержки в виде открытого Александром Флемингом в 1928 году и запущенного в широкое производство только во время Второй мировой войны пенициллина.

Это вовсе не аргумент в пользу отказа от прививок, как может показаться напуганному антипрививочными страшилками обывателю — как раз наоборот. Раз в популяции сейчас много людей с изначально не слишком крепким здоровьем, важность вакцинации возрастает.

Многие люди, живущие в относительно благополучных странах, попросту забыли, что существует множество инфекций намного страшнее, чем грипп, а теоретических знаний для того, чтобы представить себе последствия отказа от прививок, у многих попросту нет — как, к сожалению, зачастую нет и желания восполнить свои пробелы в образовании знаниями, а не мифами.

Человек с букетом хронических заболеваний прекрасно перенесёт большинство прививок (противопоказания к прививкам по состоянию здоровья есть, но их совсем немного), а вот осложнения от инфекции, перенесённой в тяжёлой форме из-за отсутствия прививки, могут оказаться очень серьёзными.

Страшно представить себе, к примеру, последствия массового распространения дифтерии, с которой, благодаря успехам в иммунизации населения, сталкиваются сейчас далеко не все врачи. Это автоматически порождает ещё одну проблему — диагностическую.

На ещё одном моменте, затронутом в книге, не помешает сфокусироваться отдельно — автор посвятил целый параграф весьма болезненной и сложной теме — «Когда эксперты обманывают»: «В каждой группе профессионалов и экспертном сообществе есть свои органы надзора, исполнения, аккредитации и сертификации, чья работа заключается в том, чтобы поддерживать порядок в собственных рядах и следить не только за тем, чтобы все члены сообщества соответствовали стандартам своей специальности, но и чтобы их ремеслом занимались лишь те люди, которые действительно знают, что они делают». Саморегуляция экспертного сообщества чрезвычайно важна, поскольку «когда лгут настоящие эксперты, они ставят под удар не только свою профессию, но также благополучие своего клиента, то есть общества. Угроза профессиональной компетентности, таким образом, проявляется не только в последствиях их махинаций, но и в подрыве общественного доверия всякий раз, когда подобная недобросовестность вскрывается. Вот почему (помимо любых законных санкций, положенных за обман и мошенничество) профессиональные организации, научные учреждения, научно-исследовательские центры, журналы и университеты самые суровые свои наказания приберегают для случаев сознательного совершения должностных преступлений подобного рода».

Хотя проблема самоочищения экспертных рядов есть и в США, в России дела обстоят значительно хуже. Она уверенно обгоняет Соединённые Штаты по количеству проблем (и списанных работ). В 2015 году депутаты Госдумы отказались отменить 10-летний срок давности для проверки диссертаций на наличие плагиата и, соответственно, для подачи заявлений о лишении степеней плагиатчиков. Это уникальная ситуация — в большинстве других стран сроков давности для проверки научных работ на заимствования не существует, и можно легко лишиться всех своих степеней и званий, если выяснится, что ты тридцать лет назад вставил в свою диссертацию парочку страниц чужого текста без указания авторства. У нас же, увы, через 10 лет списанная диссертация парадоксальным образом превращается в авторскую работу, а это, само собой, ещё больше подрывает доверие к экспертам — тем более сейчас, когда экспертные знания и так переживают не лучшие времена.

Том Николс приводит в своей книге описание одного очень показательного случая: «В 2015 году в Йельском университете … жена декана факультета имела неосторожность посоветовать представителям нацменьшинств игнорировать костюмы в праздник Хэллоуина, если они находят их оскорбительными. Это спровоцировало вспышки недовольства по всему кампусу, когда разгневанные студенты заглушали своим криком профессоров. «Вы, как директор университета, — кричал один из студентов прямо в лицо профессору, — обязаны обеспечить студентам комфортную, домашнюю обстановку… Вы понимаете это?!» На что профессор спокойно ответил ему: «Нет, я не согласен с этим», — и тогда студент обрушился на него: «Тогда почему [бранное слово] Вы согласились на эту должность? Кто [бранное слово] Вас нанял? Вы должны отказаться от неё! Если так Вы понимаете свои обязанности, Вам надо подать в отставку! Вы здесь не для того, чтобы создавать интеллектуальное пространство! Не для этого, понимаете! А для того, чтобы каждый из нас чувствовал себя здесь как дома!».

Более полувека тому назад в СССР в Московском государственном университете на философском факультете произошёл конфликт — философ Эвальд Ильенков и его коллега Валентин Коровиков в своей трактовке философии отклонились от признанной тогда на факультете «генеральной линии». «Куда они нас зовут, Ильенков и Коровиков? Они зовут нас в душную сферу мышления», — заявил тогдашний декан философского факультета профессор В.С. Молодцов. Свидетели конфликта вспоминают, что кто-то из присутствовавших в зале тогда воскликнул: «Да, вас туда не затащишь!». Ситуация, когда философов упрекают за то, что они занимаются ровно тем, чем и призваны заниматься философы — мыслят, рефлексируют и предлагают новые трактовки — выглядит совершенно дикой, но, увы, это реальная история, которая произошла не в Средние века, а в середине ХХ века, в передовом вузе СССР. А студент из Йельского университета, уверенный, что профессор в высшем учебном заведении не должен создавать интеллектуальное пространство, достаточно ясно даёт нам понять, что расслабляться не стоит и в XXI веке — битва знания с невежеством далека от своего завершения.

Когда-то очень давно наши давние-давние предки жили исключительно и только в воде, и дышать они умели тоже только в ней, насыщенная же кислородом атмосфера — ныне совершенно привычная и безальтернативная для нас — была для них чужой и опасной. Согласно распространенным представлениям, в какой-то момент кислорода в водоёмах для наших предков стало недостаточно, им пришлось эволюционировать и учиться дышать не в воде, а на суше. Нам же, судя по всему, придётся адаптироваться к существованию в мире, который перенасыщен информацией — и это может оказаться непростой задачей.

Функционировать в этих новых информационных условиях может оказаться для нас так же проблематично, как и для водного организма оказаться на берегу, вне уютной и привычной морской воды — он там просто не сможет дышать, хотя кислорода в атмосфере и много. Адаптироваться к новой среде — реальности, в которой объём информации постоянно и неуклонно растёт, а человеческие способности в освоении информации отстают, — это вызов, который может оказаться человечеству вполне по силам. Главное — вовремя осознать проблемы, о которых говорит Том Николс. Современный мир стал таким, какой он есть, в первую очередь благодаря рациональному познанию. Знание — это сила, которая, конечно, может быть использована по-разному, но вот отказ от знаний будет иметь катастрофические последствия. И это одна из главных задач экспертного сообщества — не допустить победы невежества над знанием и здравым смыслом.