Геополитическая реверсия: «новые 1980-е»

Примечание редакции. О новой реальности международных отношений, реваншистской России и стратегическом двухпалатном консенсусе США, макровызовах США и необходимости для Украины избавиться от «магического мышления» — в материале экс-секретаря СНБО Украины Владимира Горбулина для ZN,UA.

С последствиями всегда приходиться жить стране, которой советовали: советчики будут далеко, и в случае неудачи лишь смущённо разведут руками.

© Валерий Милосердов

Машина времени есть у каждого из нас: то, что переносит в прошлое, — воспоминания; то, что уносит в будущее, — мечты.

Герберт Уэллс. «Машина времени»

В биологии есть интересный термин — реверсия. Это мутация, когда ген возвращается к некоему исходному состоянию, чаще всего — с полным восстановлением прежней своей структуры.

Проводить биологические аналогии с геополитической реальностью — приём весьма сомнительный (особенно учитывая «почвеннические» корни самой геополитики), но в контексте процессов, которые мы сейчас наблюдаем, допустимый.

Прежде всего потому, что сегодня мы видим интересный (и по-своему опасный) пример такой реверси — построения «новых» 80-х годов ХХ столетия в современных условиях. Периода, характеризовавшегося резкими скачками напряжённости в холодной войне, жёсткими взаимными заявлениями, недружественными действиями, и, как результат, проигрышем одной из сторон. Это период, когда «Часы судного дня» были близки к показателю ядерного апокалипсиса, однако, в конце концов, это привело к разрядке. Как правильно говорил Гераклит, «нельзя дважды войти в одну реку» — так и с геополитическими реалиями: мы никогда (скорее всего, к счастью) не сможем найти две абсолютно идентичные ситуации и диспозиции. Но и отрицать определённые аналогии было бы ошибочно. Тем более что в новом противостоянии принимают участие люди, которые не просто помнят, «как это было», но и сами были активными участниками тех процессов. 

2 августа 2017 года, когда Дональд Трамп подписал Акт о противодействии противникам Америки через санкции (Countering America's Adversaries Through Sanctions Act), он открыл, в определённом смысле, новую главу в глобальном геополитическом пасьянсе. 

Этот акт имеет сразу несколько крайне важных смыслов: во-первых, переформатирует картину глобального мира, сохранявшуюся почти неизменной около 25 лет; а во-вторых, закрепляет целый ряд тенденций, бывших дотоле лишь некими неустойчивыми трендами. Что не менее важно — документ вынуждает определяться и остальных участников международных процессов. Позиция, которая наблюдалась с 2014 года (на самом деле ещё раньше) и позволяла многим странам мягко дистанцироваться от недружественных действий России, оказалась под угрозой. Складывается ситуация, когда абстрактный разговор о том, что «ценности для нас важнее денег», придётся подтверждать действиями. И проблема поиска ежегодного консенсуса о необходимости сохранения санкций окажется наименьшей из проблем европейских правительств.

«Коллективный Рейган» против «Оси зла»

Советы должны понять, что мы никогда не будем ставить под угрозу наши принципы и стандарты… Правда состоит в том, что равновесие сил теперь является очень опасным мошенничеством, поскольку это — просто иллюзия мира. Действительность состоит в том, что мы должны найти мир через силу. 

Р. Рейган. Речь 8 марта 1983 года (более известная как «Империя зла»)

Подписанный Трампом закон публично манифестирует важную макроконструкцию: у США есть официальные враги. И это не одно «сверхгосударство», а ряд небольших, но регионально активных стран. Фактически речь идёт о своеобразной «Оси зла», на борьбу с которой теперь и должны быть направлены усилия США. Иран, Россия и Северная Корея (которой хоть и уделено мало внимания, но важно, что о ней вспомнили) — новый коллективный противник свободного мира, деструктивные действия которого нужно сдерживать и тщательно отслеживать. Встраивание же России в один ряд с авторитарными Ираном и Северной Кореей даёт чёткое понимание, какой её видит сегодня американский законодатель: авторитарной страной, где права человека — пустой звук, а милитаризм и реваншизм — одни из основ государственной политики.

В определённой степени такое усиленное внимание со стороны США явным образом льстит Владимиру Путину: он прекрасно понимает, насколько современная Россия с её ограниченным суверенитетом (что показала ситуация с турбинами «Siemens») недотягивает до стандарта «главного врага» для такого государства, как США. Однако, как верно подметила Лилия Шевцова, комментируя личную встречу Путина и Трампа, «для России разговор даже с враждебной Америкой является подтверждением великогосударственности и надеждой на восстановление биполярного мира».

С другой стороны, тот факт, что вместо СССР как Империи зла (понятие, введённое в оборот Р. Рейганом) ныне на повестке дня лишь «Иран, Северная Корея и примкнувшая к ним Россия», всё же не может не огорчать российского лидера.

В уже отмеченной манифестации российской угрозы очень показательно сегодня выглядит тот политический ландшафт США, на фоне которого всё и происходит. В то время как в 1980-х годах именно Рональд Рейган был тем, кто начал решительно менять политику США по отношению к СССР, внёс сумятицу в выстроенные ещё в 1970-е на десятилетия вперёд планы «позиционной войны» с СССР — теперь на себя эту роль примеряет Конгресс США (своеобразный «коллективный Рейган»). Двухпартийный консенсус, складывающийся вокруг политики США по отношению к России, удивителен по многим причинам. Но что важно — подобное единство действий американских законодателей, вынужденных постоянно подтверждать свой статус на выборах, говорит о том, что они чётко понимают, какую политику их избиратель поддержит, а какую — нет. То есть если в 1980-е можно было говорить о «Рейгане против Империи зла», то сегодня мы имеем «коллективного Рейгана против Оси зла».

История с принятием закона о санкциях любопытна ещё одним обстоятельством. Сразу после избрания на должность президента США Д. Трампа у политологов возникал вопрос: что окажется сильнее — демократические институты или воля одного человека? Похоже, сейчас мы можем дать вполне однозначный ответ на него: система, спроектированная политическими архитекторами американского государства ещё в конце XVIII века, оказалась жизнеспособнее, чем хаотичные метания человека на высшей должности. Безусловно, это ещё не конец противостояния, но тенденция уже заметна. 

Кстати говоря, ещё одним результатом своеобразного «стратегического двухпалатного консенсуса» и следствием резкого противостояния между Трампом и американскими медиа, стало формирование для Трампа ситуации, очень похожей на известную «Уловку – 22»: любая попытка настаивать на снижении градуса противостояния с Россией будет трактоваться как «сдача интересов США Путину». Фактически Трампу не оставляют путей для отступления, жёстко нормируя его деятельность.

Хотя большинство обозревателей особо настаивали на том, что подписание Трампом закона было формой «выкручивания» ему рук Конгрессом, всё же ситуация несколько сложнее. Во многом подписание закона укладывается в философию самого Трампа — навязывания миру американских «правил игры». Закон о санкциях — хороший тому пример. Кроме артикуляции главного оппонента, он создал дискомфорт и для европейских партнёров, которые теперь вынуждены определяться со своей внешней и внутренней политикой. 

Такой неожиданный демонстративный отказ Вашингтона (отказ частичный, ибо всё же некоторые изменения в закон вносились) считаться с позицией Брюсселя и европейских столиц, готовность ставить их перед фактом произошедших процессов, формировать (фактически) повестку дня ЕС, безусловно, злит европейских лидеров, но делать с этим они, скорее всего, ничего не будут — слишком травматичны будут изменения во внешней и внутренней политике. Складывается ситуация, когда Брюсселю проще принять новую активную роль США, чем предлагать свой подход. Хотя бы потому, что своего подхода (кроме абстрактного «давайте жить дружно!») у Брюсселя, а вместе с ним — у Берлина и Парижа, не наблюдается. Да и не может его быть, поскольку ЕС (особенно после Brexit'а) продолжает концентрироваться на самом себе, на попытках понять, чем сейчас является Европейское сообщество и как ему существовать дальше. Сначала Британия, теперь — агрессивный евроскептицизм Польши усложняют чёткую артикуляцию своих целей, поскольку нет главного — видения общего будущего. Возможно, новые лидеры (такие как Э. Макрон), если они придут к власти в европейских странах, попытаются изменить подобное положение дел, но пока что серьёзных подвижек не наблюдается. Всё идёт к тому, что выборы в Германии закончатся прогнозируемо и А. Меркель останется канцлером. А значит, радикальных изменений в политике не только Германии, но и ЕС не предвидится. 

Кстати говоря, можно не сомневаться, что российская пропагандистская машина постарается максимально эффективно использовать противоречия между ЕС и США для ослабления евроатлантической солидарности.

Впрочем, не стоит возлагать большие надежды и на скорые результаты от подобных изменений в политике США. Трудно не отметить, что хотя мы говорим о «новых 1980-х», США пока что пытаются применить рецепты классических 1980-х — санкции и экономическое удушение противника. Однако мир за эти 30–40 лет изменился, особенно технологически, что и почувствовали на себе США в период избирательной кампании в 2016 году: информационное противостояние приобрело новые черты, не вписывающиеся в логику классического противодействия. Стандартные рецепты не помогают от новых болезней — требуется поиск новых решений, а вот с этим как раз возникают определённые сложности. 

США, вновь примеряющие на себя роль не декларативного, а реального лидера свободного мира, уже сейчас оказываются перед настоящим макровызовом: просто назвать имя нового «врага» и собирать вокруг себя коалицию (например, как Джордж Буш-младший для войны в Ираке) не получится. В то время как Россия системно и последовательно демонтирует архитектуру международной безопасности, мир нуждается в новой архитектуре. И её отсутствие — это не «временное неудобство», а цель России, поскольку в рамках её логики, как говорил персонаж одного популярного телесериала, «хаос — это не провал. Хаос — это лестница». 

По всей видимости, именно от США руководители демократических стран и будут ожидать предложений по новой концепции миропорядка и правил взаимодействия стран. В том числе относительно того, как реагировать на нарушения международного права. Мы видим своеобразный момент истины: все паллиативные суррогаты вроде «международного терроризма» стремительно уходят в прошлое и не в силах более прикрывать собой реальную проблему — реваншистскую Россию.

И чем дольше эта неопределённость момента будет сохраняться, чем дольше Запад будет в состоянии потери ориентира — тем более опасной будет становиться международная ситуация. Поскольку всё большее количество государств начнут осознавать тот «вакуум безопасности», который ныне ситуативно складывается. А безопасность не терпит пустоты и будет заполняться. Причём в ситуации, когда «всё можно» и нет единой архитектуры, на повестке дня могут возникнуть самые неожиданные темы. Например, ядерная. Не стоит думать, что страны, входящие, например, в Большую двадцатку, сугубо формально реагируют на украинскую ситуацию: на нашем примере сложно не сделать вполне конкретные выводы, если помнить, что мы добровольно отказались от ядерного оружия в пользу обещания сохранить нашу территориальную целостность. Все прекрасно видят, к чему эти обещания привели. И Украина (как пример) станет ещё одним аргументом стран, обвиняющих «ядерный клуб» в том, что они похожи на людей, которые хоть сами и курят, однако запрещают то же самое делать остальным. Так что если новая архитектура не будет выстроена, существует вполне конкретный риск роста количества членов «ядерного клуба».

Если же резюмировать в целом: с чем же сегодня США входят в мир «новых 1980-х»? Без Рональда Рейгана, но с «коллективным Рейганом», без «рейганомики», но с достаточно популистской экономической программой, с бледным подобием (правда, агрессивным) старого врага, с политически разобщённым американским обществом, в мире, где никакой биполярности уже давно нет, но очень многие ждут, что США вновь возьмут на себя глобальное политическое лидерство. 

depositphotos / the_lightwriter

Россия под санкциями: растерянность и злость

Збоку я скидався на танкіста, чий танк давно згорів, але бажання воювати лишилось.

Сергій Жадан. «Ворошиловград»

Готова ли Россия ко входу в эти «новые 1980-е»? Символическая «машина времени» (в виде разрушения текущего миропорядка), которую кремлёвское руководство собиралось использовать, чтобы попасть в условные 1970-е (период Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе), дала сбой и, похоже, перенесла их в крайне некомфортные 1980-е (к периоду афганской кампании, нарастанию кризисных явлений в экономике, обескровливающей гонке вооружений и жёсткому давлению со стороны западного мира). Проблема в том, что нынешняя Россия явно не чета Советскому Союзу ни по одному показателю: ни по состоянию экономики, ни по степени самодостаточности (в том числе в военном смысле), ни по влиянию на международной арене. Из позитивов для нынешней России, которых не было у СССР в те годы, — всё ещё слушающее пропагандистское ТВ российское население, большая свобода в плане экономических манипуляций, высокий порог невосприятия российской гибридной агрессии со стороны Европы. Однако эти позитивы крайне изменчивы и сильно будут зависеть от экономического состояния страны.

Несмотря на браваду российского руководства, новые американские санкции для России весьма серьёзны и будут вести к постепенному системному коллапсу текущей российской экономической модели. Прежде всего потому, что нанесён удар по российскому энергетическому сектору: запрет на участие американских компаний и физических лиц в крупных нефтегазовых проектах с участием российского бизнеса, ограничение 5 млн долларов на инвестиции в российские трубопроводы и удар по российским проектам по добыче нефти на глубоководном шельфе, сланцевой нефти, нефти в водах Арктики. Будут ли эффективны такие действия? Топ-10 крупнейших российских налогоплательщиков выглядит следующим образом: «Роснефть», «Газпром», «Лукойл», «Сургутнефтегаз», «Сбербанк России», «Татнефть», РЖД, «Росатом», «Башнефть», «Славнефть». Из них лишь две компании — «Сбербанк России» и РЖД — не имеют прямого отношения к нефти и газу. Впрочем, весьма условно.

Сюда же можно отнести дальнейшее ограничение России в части получения «длинных кредитов», без которых невозможно развитие крупного бизнеса. Безусловно, сюда же попадают ограничения на строительство «Северного потока – 2», который для России опять же не столько экономический, сколько политический проект.

Кстати говоря, и украинские санкции (по части разрыва сотрудничества в сфере ВПК) столь же тяжело даются России. По данным SIPRI, России до сих пор так и не удалось наладить у себя производство как минимум 185 уникальных деталей и компонентов, производимых украинскими предприятиями. Как говорит эксперт Шведского оборонного исследовательского агентства (FOI) Томас Малмлоф, «по самым осторожным оценкам, почти 30% компонентов, поставляемых украинским ВПК, являются уникальными, и пока Россия не смогла найти им замену». Абстрактные 30% на самом деле являются вполне конкретным 51% всех российских межконтинентальных баллистических ракет, несущих 82% всех ядерных боеголовок, находящихся на вооружении ВС РФ. «Южмаш», харьковский «Хартрон», «Космотранс», киевские «Арсенал» и «Артём», запорожский «Мотор Сич» — это системы поиска и наведения российских ракет класса «воздух – воздух», комплексы наведения для бомбометания МиГ и Су, почти вся гидравлика российских ВВС, двигатели для всех российских боевых вертолётов и многое другое. Однако эти ограничения коснулись не только военной сферы — скандал с турбинами Simens показал, что реальный уровень технологического развития Россия таков, что даже турбины, которые производят и некоторые заводы на территории России, приходится ввозить из-за рубежа по серым схемам. 

Собственно, уже сейчас России пора вспоминать опыт обхода экономических санкций периода холодной войны. Правда, нынешняя ситуация сильно отличается от того, что было 40–50 лет назад: степень технической контролируемости и прозрачности процессов, информатизация почти всех процессов перемещения сегодня делает реализацию подобных «проверенных» схем крайне сложной. Попытки решить проблему будут неизбежно толкать Россию в объятия Китая и Индии как возможных источников замены традиционных поставщиков. И если Индия всё ещё не чувствует себя действительно активным региональным игроком, то сделки с Китаем почти всегда заканчиваются для России с отрицательным знаком. Тем более что Китай, как в своё время и советское руководство, хорошо освоил тактику «экономические сделки в обмен на политические уступки».

Любопытен и другой вопрос: стало ли для России неожиданностью подписание Трампом закона о санкциях? Скорее нет, чем да. Даже если абстрагироваться от истеричной реакции российской прессы сразу после подписания закона, официальные реакции Кремля выглядели крайне неубедительно (особенно отчаянно звучащие заявления Д. Медведева о том, что «Трамп продемонстрировал свою слабость»). Между тем подписание было неожиданным не самим фактом, а тем, что закрепило новую для России реальность — жёсткое противостояние. Кремль и раньше понимал (о чём говорили и В. Путин, и Д. Медведев), что санкции наложены действительно надолго («на десятилетия», как сказал российский премьер-министр), но закрепление этого факта стало всё же лёгким шоком.

Андрей Пионтковский предлагает охарактеризовать состояние российских элит от введения санкций как «растерянность». Впрочем, растерянность далеко не всегда означает «ступор» или «медлительность» — зачастую реакция, наоборот, очень реактивна и хаотична. Поскольку часто в основе растерянности лежит злость — от неожиданности, от ощущения, что «так быть не должно» и, как следствие, желание как можно быстрее нанести контрудар.

Хотя объективно сегодняшней России симметрично противопоставить что-либо США нечего. Поэтому максимум, на который оказался способен Кремль, — запрет на пользование США дач на территории России и сокращение персонала американского посольства. Однако Россия будет искать другие формы ответа. Прежде всего — в сфере кибератак, наращивания пропаганды, провоцирования политических и военных кризисов. В том числе в Украине, что также укладывается в концепцию «новых 1980-х»: тогда Кремль тоже пытался отвечать Западу на других фронтах. Обычно не очень успешно.

Правда, ресурсов на подобное остаётся не так уж много, но куда больше, чем кажется наиболее оптимистически настроенным противникам России. Парадоксально, но главным врагом России в такой ассиметричной эскалации становится она сама. Точнее, сам принцип её существования, когда коррупция возведена в ранг государственной политики, а партнёры по провокациям выбираются крайне неудачно. Провал Марин Ле Пен во Франции — прекрасный тому пример. Европейцам, может, и не нравится то, что делают сейчас Трамп и США (не нравится глубоко эмоционально, поскольку сужает для них пространство для уклонения от реальных действий), но рационально они понимают, что это правильный путь. 

Можно предположить, что растерянность Кремля от санкций — ещё и следствие общего шока от происходящего вокруг Дональда Трампа и результатов той линии, которой придерживалась российская власть во время последних президентских выборов в США (кстати, наверняка сейчас у Владимира Путина в данном контексте есть стойкое ощущение дежавю с событиями 2004 года, когда «хотели как лучше, а получилось как всегда»). 

Владимир Путин и его ближайшее окружение настолько долго находятся у власти, что просто забыли о том, что система может оказаться сильнее лидера. Что личное обещание Трампа (или членов его команды) означает только то, что он/они попробует реализовать то, о чём договорились, но совсем не означает «решённое дело». И что отсутствие прогресса — далеко не всегда вина того, с кем ты договаривался. Россия раз за разом делает одну и ту же ошибку (хотя в некоторых европейских странах она всё же ведёт себя умнее): ставит на «лидера», а не на системные процессы. Российское руководство всё ещё пребывает в плену идеи, что всё зависит от личных договорённостей двух людей, а не от больших процессов. Ну и, кроме того, российская разведка явно не в полной мере учла психологический портрет самого Трампа (либо сделала неверные выводы) — его импульсивность, амбициозность и агрессивность, характерные для бизнеса, точно так же спроецировались на продвижение американских интересов. Иногда — очень неоднозначным образом, но тем не менее. Между прочим, ещё одна потенциально опасная для России ситуация: агрессивность и напористость Трампа никуда не исчезнут, и он всё равно будет вести себя в таком ключе на всех площадках. Однако Конгресс США может взять (собственно, уже взял) на себя обязанность выстроить ту рамку и те цели, на которые эта энергия должна быть направлена. Если американскому истеблишменту удастся добиться этого синергетического эффекта между законодательной властью и напористостью нового президента, Россию могут ждать действительно сложные времена. И не в отдалённой перспективе, а буквально в течение ближайших лет.

Украина в мире «новых 1980-х»: больше рациональности, меньше иллюзий

Я потребую, чтобы солнце зашло. Но сперва дождусь благоприятных условий, ибо в этом и состоит мудрость правителя.

Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький принц»

То новое состояние международных отношений, которые мы сейчас наблюдаем, у многих создаёт ложную эйфорию, что украинские проблемы будут быстро и легко решены внешними «старшими товарищами», наконец-то увидевшими суть вещей. Что вот уж теперь-то они «возьмутся за Россию». Но в данной ситуации самое главное — как можно реже впадать в приятные, но бессодержательные иллюзии, и больше быть рациональными. При всей простоте такого задания реализовать его на практике оказывается крайне сложно.

К сожалению, даже три года войны, тысячи жертв так и не смогли убить в нас «магическое мышление». Надежды на волшебное избавление («американским оружием» ли, «скорым ли распадом России», «вступлением ли Украины в НАТО») оказываются сильнее любых столкновений с реальностью. Реальностью, состоящей из простых, но неприятных вещей: наличия национальных интересов других стран, рациональности в их отстаивании (которая чаще всего граничит с цинизмом) и сложности в проведении адекватной самооценки. Мы искренне обижаемся, когда наши союзники делают нечто идущее вразрез с нашими желаниями (но соответствует интересам союзников). Мы взрываемся гневом, когда та или иная страна «идёт на компромисс» с Россией (отстаивая экономические интересы своих граждан и своего бизнеса). Мы всё ещё в большинстве своём воспринимаем международную политику сквозь риторику, а не интересы. 

Ярким примером являются наши призывы о помощи к западным партнёрам, пока отчётливо видящим лишь нашу негативную повестку (остановить Россию). С этой повесткой они в целом согласны, но не видят позитивную — чего же мы хотим и что нам для этого нужно? Сложно не заметить: там, где мы чётко понимаем, чего хотим, имеем очень хорошие результаты. Например, системная работа по непризнанию аннексии Крыма. Или недопущения легализации «ДНР» и «ЛНР» на международном уровне (хотя Россия вкладывает значительные ресурсы в этот процесс). Но какой помощи мы хотим в решении данной проблемы? 

Те хаотичные движения, которые наблюдаются среди лидеров боевиков «ДНР» и «ЛНР», позволяют предположить, что главные организаторы и идеологи построения этих образований (в лице В. Суркова) бросили этих граждан на волю разведывательно-контрразведывательного сообщества РФ. Отчаянная попытка Захарченко вновь «поговорить о Малороссии» была настолько бессодержательной, что вызвала жёсткую реакцию даже в Москве. Что, впрочем, не означает, что и эта самодеятельность в перспективе не будет использована Кремлём против Украины — хотя сейчас тему «законсервировали», однако в случае необходимости её всегда снова могут пустить в ход. Тем более что за этими абстрактными разговорами о «перезапуске проекта украинского государства» угадывается реинкарнация одной из старых стратегий Кремля: навязывание и украинскому, и международному обществу идеи о «борьбе двух государств», претендующих на одну и ту же территорию. С разными картинами будущего. И ничего, что Захарченко в принципе неспособен сформулировать нечто более сложное, чем приказ об экспроприации имущества местных бизнесменов, а его исторические познания (особенно о «концлагерях в Рейкьявике») уже давно эпатируют общество. Захарченко нужен не для того, чтобы думать, а для озвучивания того, что ему скажут. А политический куратор российской агрессии против Украины В. Сурков вполне в состоянии думать на несколько шагов наперёд. Даже если предположить, что он пока отпустил лидеров «ДНР/ЛНР» в свободное плавание.

Сможет ли «перезапустить» американскую политику на украинском направлении К. Волкер? Он производит сильное впечатление. То, что у него есть абсолютно чёткое и реалистичное понимание происходящего в Украине, — очевидно. То, что он знает, какие шаги должны быть предприняты для решения ситуации, — тоже. Однако нынешняя политическая реальность в США больше напоминает песочницу греческой богини Эриды, чем нетрадиционную модель с политикой «одного голоса». В том числе в вопросах внешней политики.

Почти те же проблемы связаны с вопросом предоставления Украине летальных оборонительных вооружений. И если Б. Обама занимал явную позицию «обещать подумать, но ни в коем случае не давать», то сейчас (о чём говорит и С. Пайфер), когда Трамп всё ещё в поиске решений (в том числе по украинской ситуации), коридор возможностей для предоставления такой помощи существенно расширился. Но даже если такая помощь будет оказана (что действительно было бы важно для нас в военном плане), основной результат был бы скорее политическим. Для Украины оказание военной помощи со стороны США — прежде всего символ того, что США активно вовлекаются в украинские дела, символ наполнения Хартии о стратегическом партнёрстве и знак европейским странам, что пора уже переходить к активным действиям.

Но нельзя не отметить, что тема «летальных вооружений» в Украине всё больше напоминает магическое заклинание, рассматриваемое многими как некая панацея от всех украинских проблем. В то время как львиная доля этих проблем лежит в совершенно иной плоскости — эффективном управлении сектором национальной безопасности, борьбе с коррупцией, эффективных реформах и экономическом росте.

Рассчитывая на помощь США, хорошо бы помнить и о ещё одном важном аспекте (который не учла Россия в своих отношениях с новой администрацией Трампа, но важно учесть нам): безусловно, на данный момент национальные интересы Украины и внешнеполитические интересы США совпадают. Однако это не означает, что они будут таковыми постоянно, или что решения, которые будут хороши для внешней политики США, окажутся одинаково хороши и для национальных интересов нашей страны. В июне 2015 года посол Израиля в ООН Рон Просор напомнил, к чему приводит попытка следовать внешним советам: «Мы, израильтяне, часто слышали — в том числе и в этом престижном собрании [в Совете Безопасности ООН. — В.Г.] — что… если бы только Израиль уступил… если бы только Израиль послушался международного сообщества, граница между Израилем и палестинцами была бы такой же мирной, как граница между Голландией и Бельгией. Так мы и поступили. Спустя 10 лет после нашего ухода из Газы покинутая нами территория превратилась в анклав терроризма… Газа должна была стать моделью стабильного, самоуправляемого, функционирующего палестинского общества. Вместо этого она стала моделью беззакония, насилия и дестабилизации. Газа должна была стать пилотным проектом палестинского самоуправления в Иудее и Самарии. Увы, "пилоты" уничтожили этот проект». 

Данный спич прежде всего о том, что с последствиями всегда приходиться жить стране, которой советовали: советчики будут далеко, и в случае неудачи лишь смущённо разведут руками. Речь, безусловно, не о том, что нужно игнорировать советы наших партнёров, однако относиться к ним следует со здоровым скепсисом и рациональностью.

Да и все ли в американском политическом истеблишменте — друзья Украины? Ситуация с северокорейскими ракетными двигателями требует расследования. В Украине — чтобы на Западе ещё раз стало стыдно после «Кольчуг» и ракет Х-55, в США — чтобы понять, почему статья в The New York Times появилась накануне поездки руководителя Пентагона в Украину. 

Новый мир не будет прежним. Не удастся всё вернуть «как было». Но и новая реальность международных отношений не может появиться безболезненно — лишь в результате сложной и неудобной дискуссии с партнёрами.

Источник: ZN,UA.