Интервью. Аркадий Бабченко. Часть 1. О мародёрстве, СБУ, Чечне и Томосе

Примечание редактора. Полная версия уже стоит на нашем Patreon, так-то!

А.В. Добрый день! Меня зовут Александр Верголяс, я исполнительный директор «Петра и Мазепы». Сегодня у нас по видеосвязи отозвался Аркадий Бабченко — журналист, которого вы знаете. А украинский или русский, это мы определим в процессе общения. Добрый день, Аркадий!

А.Б. Добрый!

А.В. Первый вопрос, который касается Вашего выезда из Украины в другие страны. Это связано с тем, что Вы до сих пор опасаетесь за свою жизнь?

А.Б. Ну, за свою жизнь я, конечно, до сих пор опасаюсь. Всего полтора года назад меня пытались грохнуть. И как бы я слишком далёк от того, чтобы бегать под солнышком, по лужам под дождём, радоваться и говорить, что все закончилось. Безусловно, я ещё с опаской отношусь к возможности повторения такой ситуации.

А.В. Когда вы последний раз были в России?

А.Б. Как выехал, так больше и не был там.

А.В. В 2014 году?

А.Б. Нет. Я не помню, в каком я выехал — 2016-2017. В 2017-м, наверное.

А.В. Скажите, пожалуйста, что Вас ещё связывает с Россией?

А.Б. Да ничего. Ничего уже не связывает.

А.В. Кроме паспорта?

А.Б. Кроме паспорта, больше ничего. Сдать паспорт, отказаться от гражданства, и всё. Я с этой страной себя больше не ассоциирую вообще никак, абсолютно.

А.В. А с кем Вы себя ассоциируете? С какой страной?

А.Б. Ассоциирую я себя с Украиной, потому что я украинец. До 36 лет жил, особо-то не думая, кто я такой. Но все-таки эта замечательная страна заставила меня вспомнить, что я украинец, себя идентифицирую как украинец и ассоциирую только с Украиной.

А.В. Скажите, пожалуйста, вот по поводу 36 лет... Я так понимаю, что Вы уже около 20 лет в профессии. Вы были сначала военнослужащим, прошли две чеченских кампании.

А.Б. Ну, военнослужащим я был срочником, по факту.

А.В. Срочником, а потом контрактником? Вам понравилось на войне, раз вы пошли на контракт добровольно?

А.Б. Нет, ровно потому, что мне не понравилось на войне, я и пошёл на контракт.

А.В. А логика?

А.Б. Здесь нет логики. Это было абсолютно иррациональное мышление, иррациональное действие. Это был ПТСР чистой воды, потому что я поехал на первую войну, вернулся оттуда, мне снесло кукушку. И как началась вторая, я не раздумывая пошёл в военкомат, потому что этот мир не принял и вернулся в тот, который знал. Вот и всё. Мне было совершенно всё равно, где война. Я ехал не в Чечню, я ехал на войну. Если бы война была в Красноярске, я бы в Красноярск куда-нибудь бы поехал, в Сомали — в Сомали бы поехал. Если бы тогда война на Донбассе началась, я как дебил бегал бы там, на Донбассе, с автоматом.

А.В. С какой стороны?

А.Б. Ну с той стороны, естественно, с российской. Дурковатым был всё-таки. Ну как, дурковатым: патриотом России никогда не был. Ну, таким, что принято сейчас вкладывать в слово «патриотизм»: мочи всех, Россия великая, бандеры русских убивают. Я таким никогда не был. Но, тем не менее, я считал: да, пусть моя страна не права, но это всё-таки моя страна. Если выбирать между правой стороной и неправой, но моей, то я, наверное, скорее стану на сторону моей страны, потому что Россию, берёзки я не люблю. Ну, такой вот идиотизм, идиотизм в любой 18-летней голове, смешанные максимализм с романтизмом. Это потом я уже поумнел.

А.В. Вы потом поумнели, но потом всё равно ушли в военную журналистику.

А.Б. Я не ушёл. Я просто вернулся со второй Чечни, написал всё, что я там видел, и так оно как-то и пошло. Потому что я включил телевизор, там какую-то хрень говорят. Я и написал, что всё было не так, написал, что видел своими глазами, отнёс в несколько редакций, из «Московского комсомольца» мне перезвонили, взяли меня на работу. С тех пор оно как-то и пошло.

А.В. Хорошая часть Вашей карьеры — это именно военная журналистика, военкор из горячих точек. Были ли у Вас какие-то контакты со спецслужбами вроде «туда не ходи, сюда не ходи, то снимай, это не снимай, тут сделал акцент». Было такое или нет? Условно военная цензура и элементы пропаганды.

А.Б. Нет, ну военная цензура... Она-то, может быть, и есть. Если не допустят куда-то, тебя просто не допустят туда и всё. А говорить «сделай акцент»… ну, кто ты такой? Тебя просто пошлют и всё.

А.В. То есть Вас об этом не просили?

А.Б. Нет, об этом никто никогда не просит. Делать акценты… ни разу с таким не сталкивался.

А.В. А вот если Ваши коллеги? Коц, если мне память не изменяет, военный журналист, который является элементом военной пропаганды. То есть, по сути он является пропагандистом, не журналистом, не военкором.

А.Б. Коц чистой воды пропагандист. Он к журналистике вообще никакого отношения не имеет, конечно.

А.В. Одна из самых часто цитируемых вещей про Вас, это то, как Вы взяли рюкзак убитого абхазца, если я не ошибаюсь. Как это случилось?

А.Б. Я в Абхазии-то и не был ни разу...

А.В. Я имею в виду то, что Вы взяли с трупа рюкзак. Насколько это соответствует действительности, или это вырвано из контекста и что произошло на самом деле?

А.Б. Это не вырвано из контекста. Я не знаю, откуда это вообще взялось. Это нисколько не соответствует действительности.

А.В. Не было ситуации, когда Вы бы взяли рюкзак? То есть, по сути Вам наклеили ярлык, что Вы сняли с убитого рюкзак. Как это было на самом деле? То есть, лежал рюкзак, и Вы взяли, или как реально была эта история? Как это выглядело?

А.Б. Вот кто наклеил, что я снял с убитого рюкзак, тот пусть на эти вопросы и отвечает. Этой ситуации не было в принципе. То есть ситуация была такая, следующая, появилась информация, что российская армия едет в Тамарашени. Ну, защищать Тамарашени на 4 часа. Я напросился к чеченцам на броню, они говорят: вернёмся через 2-3 часа. Ну, я к ним прыгнул в майке, в штанах — как был. В руке только фотоаппарат, больше ничего. Вместо Тамарашени они поехали штурмовать Гури, и уехали на двое суток. Был август месяц, ночи уже холодные, ночью я задубел как собака. Утром они приехали на эту Гури. Там стояла брошенная, уже к тому моменту разграбленная грузинская база, вот барахло валялось просто. Я там взял себе куртку и одеяло, чтобы следующей ночью просто не врезать дуба. А чтобы было в чём их носить — взял и положил их в рюкзак. Мародёрство ли это? Да, безусловно, это мародёрство. Но это, во-первых, вынужденное мародёрство, не для наживы, а для того чтобы просто не сдохнуть от холода, да? Потому что я оказался в той ситуации, в какой оказался. Причём здесь труп какого-то абхазца, причём здесь какие-то убитые, причём здесь я с кого-то снял? Что за бред сивой кобылы?

А.В. Если вернуться к журналистике и пропаганде, как человек может стать журналистом? Он должен много читать, что-то изучать?

А.Б. Чтобы стать журналистом, надо иметь желание попасть в эту профессию и начать в ней работать и проработать лет 20, прежде чем ты начнёшь из себя что-то представлять. В профессии лет 20, и я только-только начинаю из себя что-то представлять в журналистике. До этого я ходил, писал заметки. А журналистика, я в 125-й раз повторюсь, журналистика — это не писать то, что ты хочешь, журналистика — это думать и включать голову. Вот для этого тебе нужен опыт, для этого тебе нужно понимание ситуации, для этого тебе нужна наработка. В любой профессии, не знаю, если ты захочешь стать кузнецом, тебе лет 10 нужно стучать по железке, прежде чем что-то начнёт получаться. То же самое и в журналистике.

А.В. Можете назвать ТОП-5 наших СМИ или журналистов, которых Вы уважаете, образец, на которых вы смотрите? Есть ли такие?

А.Б. Из украинских СМИ я могу назвать сразу, не думая, «Лигу» и «Новое время». Вот это образец журналистики, это то, как должна выглядеть журналистика.

А.В. Это издания, а если личности?

А.Б. Портников, безусловно, сразу, самый первый. Портников, по-моему, вне конкуренции, он уже даже не столько журналист, сколько лидер мнений, на мой взгляд — вообще национальное достояние. Когда я вижу, как Портникова начинают чмырить, я думаю «ребята, ну вы что делаете? Вы национальную идентичность свою в этом случае теряете». Ну, могу, в Украине с персоналиями не так плохо, если я какие-то фамилии назову, какие-то не назову, кто-то обидится.

А.В. Ну, один это Портников, и остальные…

А.Б. Ну есть достаточно журналистов свободных, независимых, работающих в профессии очень-очень достаточно, вполне.

А.В. Есть ли в России такие?

А. Б. С Россией всё плохо. В России средств массовой информации как общественного института нет. А СМИ по пальцам, может быть, можно пересчитать. Я сейчас задумался… Если года три назад на этот вопрос ещё можно было ответить, назвать несколько изданий... А из людей, из журналистов с ходу могу вспомнить только Вику Ивлеву, которой, думаю, в Украине будет поставлен памятник. Столько, сколько она сделала, это что-то с чем-то. И при этом она действительно журналист с большой буквы. Но это вот то, что я могу с ходу вспомнить: один человек и одно издание, потому что «Новая газета» — она уже тоже туда-сюда, и нашим, и вашим.

А.В. Вот в Украине интересно: Порошенко критиковали за любой косяк, начиная от «я тебе не дорогенька» и заканчивая любыми другими историями. Сейчас Зеленский (лично или его команда) дважды унижал журналистов: первое — когда Богдан сказал, что журналисты нам не нужны, и второе — ситуация с его (Богдана — прим. ред.) увольнением. Во втором случае, заместитель главы Офиса президента Кирилл Тимошенко просто положил трубку и не выходил на связь, когда надо было подтвердить или опровергнуть информацию об увольнении. И при этом такого негативного резонанса в отношении новой власти, в сравнении с предыдущей, нет. Это деградация, или же попытка выслужиться — что это?

А.Б. Психология. Этот вопрос психологам надо задать, они вам объяснят вам этот эффект. Когда ты вот так топишь-топишь, чтобы убрать одного человека, а в результате на его место приходит вариант худший, то тебе очень срочно признать, что ты взял и добровольно измазался говном. Поэтому людям просто сложно в этом признаться. Поэтому человек просто отстраняется. Не помню кто, по-моему, Серёга Марченко не так давно написал о том, что как много постов появилось, что я вне политики. Вот ровно тот же самый эффект. Вот ты топил-топил, стало хуже, и ты же не можешь встать и сказать: «Да, я обосрался! Я признаю на весь мир, я был идиотом, в результате моих усилий стало только хуже». Это только единицы готовы такое сказать. Поэтому человек говорит: «ой всё, я устал от этой вашей политики, не хочу ничего знать». Это эффект отстранения, его психологи лучше объяснят.

А.В. Есть ли будущее у журналистики...

А.Б. У российской журналистики нет даже настоящего. Всё, умерла и умерла, забыли, проехали.

А.В. Российская пропаганда и борьба с ней: как её можно побороть?

А.Б. Это у нас с вами разговор на неделю…

А.В. Ну возможности, там, раз, два, три, четыре, пять — есть ли такие возможности?

А.Б. Раз, два, три, четыре, пять... невозможно перечислить, потому что это огромный и очень сложный комплекс мер. В первую очередь, я не знаю, выполнимо ли это технически. Если говорить сферически идеально, то это прекращение вещания любых источников даже не то что информации, а источников русского языка на территории Украины. Смотрите, пропаганда же — это не только же Соловьёв говорит «А давайте убивать бандеровцев». Это только верхушка айсберга. Русская пропаганда начинается с «Ну, погоди». Вот если у вас ребёнок смотрит мультфильм «Ну, погоди», он вырастает в сегменте русской культуры. Сначала «Ну, погоди», потом какие-то Достоевский с Толстым, а потом уже Толстой с Соловьёвым, такая лесенка. Поэтому основа, базис русской пропаганды — это именно русская культура, русский культурный маркер…

А.В. Русский мир?

А.Б. Русский мир, он растёт. А если у вас ребёнок с детства смотрел «Рокки и Бульвинкль» вместо «Ну, погоди» и «Маши и Медведя», то у него просто не будет точек соприкосновения. Он говорит на другом языке, он получал другой культурный продукт, он вместо Толстого читал Байрона, вместо Пушкина он читал Уильяма Блэка, поэтому русской пропаганде и русскому миру просто не на чем базироваться. Поэтому, то, что делал Порошенко, я вообще поддерживаю полностью везде. Запрет ВКонтакте, запрет Одноклассников, запрет Яндекса, вот этого просто касания вообще никакого не должно быть, потому токсично всё. Вот вообще всё. Мультфильм «Маша и медведь» — начало русского мира. «Маша и Медведь» — это вообще дикий мультфильм, на самом деле. Я на него смотрю, челюсть отваливается. Какая модель поведения прививается ребёнку с детства? Истерика и ор. Истеричный какой-то психопатичный ребёнок, который постоянно бегает и орёт. А потом посмотрите на шоу Соловьёва в студии: что там? Истерика и ор, психопатия, истерия, шум и бегание по студии. И вот с детства и до взрослости эти вот истерика и ор преподносятся как единственный инструмент общения, как единственная модель поведения… Обрубить всё к чертям собачьим! Чтобы не было вообще. Ну я говорю, это долгий разговор.

Смотрите, кого приходит спасать русский мир, кого приходят спасать русские братишки. Вот смотрите, пример, который мне нравится больше всего. Бывшая Югославия, нынешняя Сербия и Хорватия. Вы слышали про протухших хорватов? Вы слышали про протухших боснийцев. А про протухших сербов слышали все. Почему? Нет сербского и хорватского языка, один язык сербско-хорватский, он так и называется, да? Сербы — славяне, разговаривают на сербско-хорватском, хорваты — славяне, разговаривают на сербско-хорватском. Боснийцы - славяне, говорят на сербско-хорватском. Почему такое разделение? А все очень просто. Боснийцы — славяне, но мусульмане. Хорваты — славяне, но католики. А сербы — славяне, православные и пишут кириллицей. Хорваты пишут латиницей, босняки пишут, уж не знаю, тоже, наверное, латиницей или может уже на арабский перешли, но точно не кириллицей. И вот смотрите, в одном и том же ареале обитания мы имеем практически две примерно одинаковые группы, из которых две — вражины и наши братушки. А почему? Потому что православные и пишут на кириллице. Вот вам триггеры, которые включают защиту наших братушек от врагов каких-нибудь европейских.

Поэтому для того, чтоб на 100% бороться с российской пропагандой надо переходить на латиницу, отказываться от кириллицы, надо отказаться от православия и переходить куда-то, я не знаю, в пастафарианство, в католичество, в лютеранство, куда угодно. До тех пор пока Украина будет православной и пользоваться кириллицей, это будут наши братушки-украинцы, которых поглощают бандеровцы. А поляки — они уже не наши братушки.

А.В. По поводу православия. При Петре Алексеевиче у нас началось такое движение: Томос, Украинская православная церковь — не выход, получается?

А.Б. Нет, это важнейшие вещи. Но я вам говорю про сферический, идеальный вариант решения, что вот вообще гарантированно спасёт от русского мира — но понятно, что это вещи неисполнимые. То, что получена автокефалия — это гигантский, исторический шаг, историческое решение, невероятное достижение.

Продолжение следует.