Интервью Муслима Чеберлоевского, командира чеченского батальона имени Шейха Мансура. Часть IV
С первой, второй и третьей частями материала можно ознакомиться тут, тут и тут.
А.К.: То есть они вас сменили?
М.Ч.: Да. Мы спросили у них: «Откуда вы пришли?». «Из ʺМинуткиʺ». «По какой дороге?» Они нам объяснили маршрут. Ведь вокруг всё горит, взрывается, — мы не знали, как туда перейти. Они нам объяснили: позади президентского дворца выходите сбоку, в сторону Сунжи. И вдоль речки бежите туда, где Субботников мост, он не разрушен, где все эти трубы с нефтью. Это не доходя до вокзала, между ним и президентским дворцом.
Мы добежали до этого дворца, моста, перешли... а там уже частный сектор, и мы добрались до «Минутки». А там что происходит — туда приходит очень много гражданских из разных сёл. Приносят или привозят еду, воду, мясо, хлеб. Ну это люди, которые резали свой скот (барашка, корову — что там), привозили и раздавали бойцам. И вот оттуда то, что кто-то мог взять и донести, доставлялось.
И вот когда остальные оттуда перешли, мы не успели туда, все уже тут заняли оборону. Вот мы с ними начали контактировать. Нам дали центр города, оттуда шла дорога в сторону микрорайона, что в направлении Дагестана. Нам дали этот участок и мы расположились там. И где-то до выхода из города сидели. Там входили их танки, выходили на дорогу, обстреливали и быстро спускались. Мы отсюда, со своей стороны отстреливались. Когда боеприпасы уже уменьшались, было принято решение, что все уходят. Мы это слышали, уже перенесли штаб, всё перенесли. Вот так мы отступали и вышли из города. Это был конец февраля – начало марта.
Вот так мы вышли и ушли в сёла: Атоги, Урус-Мартан, Гойты. Вот там уже все разошлись. Мы ушли в лес. Весь Рамадан сидели там, пока месяц не закончится. Этот лес расположен между двумя сёлами — Самашки и Закан-Юрт, это бакинская трасса. Вот мы засели там. И оказались уже в тылу у русских.
Эти территории и город они заняли, а в предгорных районах уже наши основные силы сосредоточились. Так и началось.
Мы тут зашли, разбили одну или две колонны, везшие продукты и боеприпасы. Это уже на сасиновском направлении. И вот так мы перешли это направление, вернулись опять к себе в село и рассосались. Где-то месяц-два — и полностью ушли в подполье. Узнали, кто живой, кто ранен.
А.К.: А сколько было погибших из вашего села?
М.Ч.: На то время я не знаю, но человек 10–15, наверное, было. Поскольку люди уехали: кто — в Ингушетию, кто — куда-то ещё… одним словом, в разные стороны разъехались, и мы не знали, кто живой, а кто... Потому уже выяснилось.
А.К.: Нет, я имею в виду из вашего отряда.
М.Ч.: Из моего отряда — никто. На это время раненых и убитых никого не было. Вплоть до 1996 года у меня в группе было без потерь. Они появились уже к концу войны. Мой родной брат и ещё один родственник оба погибли в одну ночь. Потом уже 6 августа при штурме Грозного ещё несколько ребят полегло. В конце мы самых лучших бойцов потеряли.
А.К.: Вы вспомнили об августовском штурме. Расскажите, как это происходило?
М.Ч.: Августовский штурм. В то время мы находились у себя в селе. Контролировали Старопромысловскую дорогу, которая идёт из Малгобека, что в Ингушетии. На нашей территории, не доезжая до Ингушетии, есть посёлок Горагорск. В нём на этой дороге образуется развилка, один конец которой уходит в Надтеречный район, а другой — в Ингушетию. Вот там стоял большой блокпост российских военных. И у въезда в город стоял блокпост. Там, в промежутке этого расстояния, расположены четыре-пять сёл. И вот мы контролировали этот участок и дорогу. Каждый день там были засады, нападения. Мы работали над этим.
Когда мы были дома, за несколько дней до 1 августа, пришёл человек с пакетом. Сказал: готовьтесь на 6 августа — должна быть операция, откроешь пакет и никому ничего не говори. Я прочитал это всё. Нам давали задание, чтобы мы зашли в город и заблокировали этот блокпост. Возле него было четырёх- или пятиэтажное здание, где расположились российские оккупанты. Нам сказали вот этот промежуток полностью заблокировать и держать их.
Мы именно так и сделали. Всем остальным тоже была поставлена подобная задача, и они со всех сторон ночью 5 августа зашли, а 6 августа уже начались бои. Боевые действия длились две недели, потом закончились.
А.К.: Получается, чеченские отряды атаковали российские, превосходившие их в два-три раза по численности?
М.Ч.: Какой в два?! Там и в 10, и в 20, и в 50 раз больше их было, чем нас.
А.К.: Тогда в чём залог успеха собственно штурма?
М.Ч.: Ну, это же наш город, наши места. Мы знали лучше, чем они, свою территорию, поэтому могли с разных сторон обходить. А они действовали стандартно: блокпост, расположение. Выходили, какие-то зачистки, что-то делали. У них было так. До этого у нас были какие-то засады, нападения. Вот мы и ждали этого времени. И когда пришёл этот пакет с заданием, мы вышли и одновременно все заняли свои позиции. И тут уже было: мы их видели, они — нас. Между нами было где-то 50–100 метров, не больше. Самое большее расстояние — 200 метров. Поскольку здания и всё такое. И их артиллерия не могла по нам работать, самолёты не могли нас бомбить, поэтому немножко на равных условиях оказались. А в таких боевых распорядках они уже в наших руках были. Всё время они рассчитывали на свою артиллерию, авиацию, за счёт этого и продвигались. Когда с этой стороны не было прикрытия — всё, они начали плакать, просить о помощи, что их окружили.
Это был август, этот месяц у нас в Чечне — самое жаркое время. Вода везде была привозная, централизованной не было — все водокачки были разбиты. И каждый день у них машины выезжали, воду, продукты привозили. И вот всё это было заблокировано — день, два. Ну им, конечно, ихние звонили: «Сейчас из Ханкалы колонна выезжает, помощь идёт, держитесь там». А время шло и никто им на помощь не приходил.
И вот тут они практически спасли ситуацию своих солдат. Лебедь, например, пришёл. Если бы и дальше так продолжалось — всё, где-то через две недели все они вышли бы с поднятыми руками. Но у них вариантов не было. Большинство из них — из Ханкалы. Да, у них в Ханкале была очень большая группировка. Но их тоже не выпускали оттуда, они не выходили. А когда авиация не идёт, колонны ж тоже беспомощные. Российские военные знали, что их положение критическое, и пошли на эти переговоры.
А.К.: То есть закончилось это Хасавюртскими переговорами, Хасавюртским мирным договором, правильно?
М.Ч.: Да, августовский штурм закончился этими переговорами и перемирием.
Д.М.: Под командованием каких командиров вам приходилось сражаться во время Первой и Второй чеченских войн?
М.Ч.: Во время Первой чеченской мы, до взятия города, действовали самостоятельно, а после того, как из города вышли и вернулись домой, отправили человека к Масхадову и объявили о себе: вот такое количество, мы находимся там и можем делать так и так. Нам сказали: «Хорошо, вы у себя в селе можете находиться?». Мы сказали: «Можем, поскольку местность знаем, да и что делать — тоже». Масхадов нам передал: «Тогда, если у вас есть такая возможность находиться там, оставайтесь и бейте врага сколько можете и как можете. На помощь от нас не надо рассчитывать, так как возможности посылать вам деньги, оружие и боеприпасы нет. Добывайте себе боеприпасы, оружие и всё, что необходимо, сами и делайте всё, что можете».
И мы уже начали действовать автономно, контактируя с группами из других сёл. Каждый день нападали, взрывали, минировали. Что могли — то и делали. Ну, партизанские действия у нас были. Поскольку мы на равнине, передвигались на легковых машинах. Это в основном «шестёрки» («Жигули», 6-й выпуск) и «Нивы».
Вот на таких автомобилях мы передвигались и брали пленных. ФСБшников, ГРУшников отправляли на обмен: у нас очень много было пленных, у них — тоже, их обменивали. Вот так и работали мы всё это время.
Наладили сообщение. Три месяца, может быть, поддерживали связь с Масхадовым, но каждый раз связываться с ним было очень сложно. Одному человеку надо было поехать в горы, добраться до них пешком, сутками. И получить какое-то задание или им рассказать, что мы... это сложно было.
Поэтому где-то раз в два-три недели один раз человек ездил туда, узнавал новости и рассказывал о нас. В основном эти встречи бывали, когда мы брали в плен офицеров. Обычно, когда солдат ловили, то отбирали оружие, отвозили их в Ингушетию и просто отпускали. Было такое. У кого есть там какие-то родственники, говорили им, чтобы вызывали их, и передавали им. Но с ними возиться у нас времени не было.
А офицеров мы передавали в штаб. И дальше они их там меняли на кого-то или что-то с ними делали.
Д.М.: Приходилось ли вам непосредственно иметь дело, возможно, встречаться, с кем-то из известных полевых командиров?
М.Ч.: Когда планировали какие-то операции, то мы с ними встречались, обсуждали и вместе что-то делали. Какое-то время мы находились в горах. Когда были там, то встречались с Басаевым, Гелаевым. Планировали и перекрывали какую-то часть, дорогу, где-то засаду делали. Они — свою. Вот совместно были какие-то операции. Но всё время с ними мы не находились.
Здесь такой войны нет. Чечня же полностью, кроме горной части, расположена на равнине. И 70% её территории были оккупированы российскими войсками. Основные наши силы и командование находились в горах. Были ещё партизаны, которые могли действовать на равнине. Потому что если всем сидеть в горах, то результата будет гораздо меньше. Здесь, у себя в тылу, российские войска были уязвимы. Они катались: одна, две, три машины. Вот на таких мы делали засады и разбивали их.
А когда мы какую-то операцию проводили, то в это время все собирались и уходили в горы. Потому что после какой-то крупной операции россияне обязательно организовывали зачистки по всем сёлам. В это время мы уходили на месяц-два-три. Присоединялись к подразделениям в горах, были с ними.
А тут целая войсковая операция, тысячи военных, они перебрасывали сюда палатки, проводили окружения, потом зачистки — это же не просто так. Потом мы опять спускались себе — и так дальше. Месяца два-четыре работали. Потом опять мы уходили. Вот так оно происходило.
Поэтому Первую войну мы так и выиграли. Потому что везде их били. Везде организовывали засады. Каждый что-то делал на своём месте. Никто не сидел без дела. Есть приказ или нет, что-то мне дали или не дали — у каждого была задача: добывать себе оружие, бить противника и сохранять при этом свою группу и себя. Всё очень просто.
Д.М.: А можете ли вы подробнее охарактеризовать знакомых вам чеченских полевых командиров?
М.Ч.: Все знакомые. С Джохаром Дудаевым я встречался несколько раз, с Яндарбиевым был очень близко знаком, с Масхадовым — близко знаком. А вот с последним, четвёртым, президентом Абдульхалимом Сайдуллаевым, — с ним мы не были знакомы лично. Я знал его лишь через людей. А сам никогда с ним не встречался и не разговаривал, ничего такого не было.
С остальными же (Гелаевым, Басаевым, Хункарпашой Исрапиловым, который при выходе из города погиб) был знаком. С Лечи Хултыгувым был знаком близко. С вице-президентом Арсаном Авахой, о котором я рассказывал, мы были очень близко знакомы. Он родом из соседнего села. У нас с ним даже дальние родственные отношения есть. Вот почти все были знакомы.
А.К.: Что можете сказать о Руслане Гелаеве? Как оцениваете его деятельность? Российских медиа его прямо демонизировали, назвав «Ангелом смерти». Как вы считаете, он действительно заслуживал такое прозвище?
М.Ч.: Они хотели как-то приписать ему какие-то похищения, которыми он вообще не занимался никогда. Похищал кого-то, продавал кого-то — да такого вообще и близко не было. Он с начала и до конца всё время воевал, и всё. У него была очень хорошая группа. Он командовал всеми подразделениями, покидавшими город, а всеми войсками в то время командовал Басаев. Когда его ранили и Хаттаб его забирал туда в Ведено, в Шатое состоялось собрание, и там Гелаева избрали общим командующим всех бойцов. Он очень отказывался, не хотел брать на себя такую ответственность, но ему сказали: «Ты должен это сделать».
Его путь очень понятен, простой и чёткий: он всё время воевал и не было у него таких манёвров, как у других. Он несколько раз переходил в Грузию, там зимовал, а весной возвращался назад. Ребята, которые с ним были, рассказывали, что эти переходы были даже сложнее чем, переход Ганнибала через Альпы. Все тропинки в горах были перекрыты. И они переходили в самых неприступных местах. Где-то карабкались на скалы, потом оттуда спускали верёвки и с их помощью как мешки, как груз поднимали лошадей.
У самурая нет цели, есть только путь. Мы боремся за объективную информацию.
Поддержите? Кнопки под статьей.