Долгий век. Часть третья. И две тысячи лет война

Алекс Хавр

Abstract

О победах мышей надо львом, проблемах с заполнением вакансии на должность короля и шансах гениев повернуть историю вспять

– Маменька, знакомьтесь. Это Война.

– Какая Война?

– Хорошая, мама, Мировая!

Посмотрела я на неё. Ну, уродина! Правда, эти войны все такие. Но эта хоть не столетняя. Ладно, думаю, годик-другой помучается с этой Войной — образумится. Правда, я каждый раз так думаю...

Театр КВН ДГУ, «Монолог Матери-Истории»

В августе 1566-го по Южным Нидерландам (ныне являющимися Бельгией) прокатилась целая волна погромов. Кальвинистские проповедники, уставшие работать в подполье, вышли на улицы и в открытую призвали уничтожать «церковную мишуру». Несколько месяцев в десятках церквей толпы уничтожали статуи, витражи, иконы, резные алтари — всё, что могло оскорбить Господа своей суетностью и жалкими потугами изобразить Божественное. В историю это вошло как иконоклазм (иконоборчество).

Католики, естественно, были возмущены и напуганы произошедшим. В протестном движении произошёл раскол: многие, как, например, граф Эгмонт и граф Горн, вышли из совета, не желая поддерживать отношения с фанатиками, и разъехались по домам.

И вот тогда король прислал ответ. Это был не документ, а новый губернатор — герцог Альба по прозвищу Железный Герцог, лучший полководец Испании с 10 000 отборных солдат. Альба учредил в Брюсселе трибунал, названный «Советом по беспорядкам», но более известный как «Кровавый совет», и принялся выяснять обстоятельства. В результате было казнено почти 9 000 человек, ещё 11 000 — изгнано из страны, а их имущество конфисковано. Среди казнённых оказались Эгмонт и Горн, обвинённые в ереси и измене. Обвинения были настолько нелепы, что погибшие даже не поверили, когда им передали о подготовке их ареста. Вильгельм Оранский же поверил и сбежал. Так он оказался единственным видным лидером сопротивления.

Фернандо Альварес де Толедо, герцог Альба (1507–1582), Железный Герцог.

Ну вылитый же Бронн... простите, лорд Бронн

Важным преимуществом Вильгельма было то, что он был богат и знатен, так что мог на свои средства нанимать армии и брать под своё имя кредиты. Недостатком было то, что полководец из него был так себе. Весной 1568-го он вошёл в Нидерланды с наёмной немецкой армией, а его союзники-гугеноты вторглись с юга. Началась война, и никто ещё не знал, что она войдёт в историю под названием Восьмидесятилетняя. Формально, кстати, они против короля не восставали, а всего лишь боролись с «перегибами на местах», то есть с Альбой и инквизицией. Как всегда, каждый верил в то, во что ему верить было удобнее, так что восстание разгоралось под лозунгами в стиле «Поможем королю избавиться от плохих советников». В любом случае Альба оказался сильнее и умнее — решительной победы он не одержал, но продержался до зимы, когда у Вильгельма попросту закончились деньги, и его армия разбежалась.

Лучше шли дела у морских гёзов. В гугенотской Ла-Рошели были оснащены каперские суда (количество которых вскоре выросло до 84), которые принялись грабить испанские корабли. В качестве баз они использовали английские порты. Там же они сбывали награбленное, так что у Елизаветы, всё ещё ведущей свою опасную сватовскую игру с Филиппом, был повод закрывать на такие «фокусы» глаза.

Однако в самих Нидерландах обстоятельства складывались всё хуже и хуже. Альба продолжал казнить и конфисковать. Многочисленный испанский контингент всё ещё стоял в городах и на его содержание требовались немалые деньги. Конфискованных средств не хватало, так что Альба ввёл дополнительный 10%-й налог на все операции, доход с которых шёл исключительно на армию. Совет отклонил налог, тогда Альба стал его взимать по собственному усмотрению. И тогда пытавшиеся остаться в стороне от борьбы католики поняли, что хуже будет всем, а не только протестантам.

В Испанию же шли доклады о том, что бунт усмирён, чистота веры восстановлена, власть короля неоспорима. Вот только морские гёзы продолжали мешать, зануды. Справиться с ними можно было только одним способом — и Филипп пригрозил Англии войной, если та не выгонит пиратов из своих портов. У Елизаветы был очередной приступ нестабильности во внутренней политике (из которых, по сути, состояло всё её 45-летнее правление), так что гёзам было сказано «война окончена, всем спасибо, все свободны».

Корабль без гавани — это гроб замедленного действия. И гёзы, чем умирать просто так, решили рискнуть. В 1572 году 25 кораблей во главе с безбашенным «адмиралом» Виллемом II де ла Марком (Виллемом I был его дед, Арденнский Вепрь — знаменитый отрицательный герой «Квентина Дорварда») устроили первоапрельскую шутку и с налёту, без боя, захватили порт Брилле с его крепостью. Немного офигев от собственной крутости, они тут же захватили соседний порт — Виссенген. Через три месяца в их руках были 3 провинции: обе Голландии (Верхняя и Нижняя) и Зеландия. Новости об этом ещё только доходили до сидящего в эмиграции Вильгельма Оранского, а испанские гарнизоны в одном за другим городах Северных Нидерландов были разбиты, оказались в осаде или были вынуждены бежать. Совет северных провинций собрался в Дордрехте и избрал Вильгельма своим генерал-губернатором, обязанным править при поддержке Генеральных штатов (парламента). О независимости речь всё ещё не шла, и делегаты почтительно обращались к королю с просьбой признать их выбор.

У Филиппа был всё тот же ответ. Герцог Альба двинул свои войска на север, и Вильгельм был вынужден стремительно отступать, оставляя небольшие гарнизоны в перешедших на его сторону городах. Союзников не было: германские княжества в очередной раз сцепились друг с другом и помочь не могли, во Франции гугеноты как раз бурно «отпраздновали» день Святого Варфоломея и теперь маялись похмельем на чужой свадьбе, а Елизавета заигрывала с католиками, посему публично была не при делах.

Но выяснилось, что испанцы достали нидерландцев намного больше, чем можно было предположить. Большим разнообразием методов Альба не отличался. Он отдал на разграбление Мехелен, чтобы расплатиться с солдатами (отчёт гласил, что в городе не осталось ни единого гвоздя в стене); потеряв при штурме несколько тысяч человек, приказал вырезать поголовно весь гарнизон взятого Гарлема, но застрял при осаде Алкмара и Лейдена на севере Голландии. Коммуникации были растянуты, а бунтовщики, понимая, что ничего хорошего их не ждёт, не сдавались. Корабли с припасами перехватывались морскими гёзами, а флотилия, посланная для очистки голландских вод от восставших, была разбита при Зёйдерзе. Голландцы взорвали дамбы, залив морской водой собственные поля, а заодно и лагерь испанцев. Приближалась зима, кормить армию было нечем, на сдачу надеяться было нереально, штурм не гарантировал успеха — и испанцы, сняв осаду, отступили на юг. После этого Альбу отозвали в Испанию. Жёсткая политика не сработала. Голландцы одержали первую решительную стратегическую победу. Вся Европа узнала, что Филипп не смог усмирить бунтовщиков, причём самое оскорбительное было то, что противником его был не какой-то другой монарх, а простолюдины.

То, что происходило дальше, трудно описать логическими схемами. Нидерланды находились в состоянии ни-мира-ни-войны с Испанией. Новый штатгальтер герцог де Рексенс тщетно пытался проводить политику умиротворения, которой уже не желали восставшие, особенно их радикальное кальвинистское крыло, и которую считал оскорблением для своей чести Филипп ІІ. Очень вовремя подоспело очередное банкротство испанской короны (1575), после которого громадный испанский корпус в Нидерландах оказался без жалования. Штатгальтер пытался сдержать войска на позициях увещеваниями и обещаниями скорых выплат, да так и умер, не успев убедить ни солдат, ни восставших. Высланные из Испании корабли с деньгами были «задержаны до особых распоряжений» Елизаветой в английских портах. Озверевшие от безденежья (то есть попросту с голодухи) солдаты устроили то, что осталось в истории под названием «испанская ярость» — подчистую разграбили Антверпен, богатейший город Провинций, за три дня убив около 7 000 человек и полностью разрушив промышленные объекты. Грабёж Антверпена произвёл на все Нидерланды, независимо от вероисповедания и лояльности королю, неизгладимое впечатление, и уже через несколько месяцев, в ноябре 1576-го представители всех 15 лояльных и 2 восставших провинций собрались в Генте, где и подписали «акт умиротворения», в котором торжественно помирились друг с другом и настойчиво попросили короля убрать армию назад в Испанию — мол, со своими проблемами мы разберёмся сами.

В отчаянной попытке вернуть авторитет верховной власти Филипп назначает в Нидерланды нового штатгальтера — и не простого, а собственного сводного брата Хуана Австрийского, прозванного «последним рыцарем Европы». Незаконный сын Карла V, он прославился своей необыкновенной смелостью, а также нежеланием признать, что времена изменились и теперь правители не садятся на коня, чтобы в латах с копьём наперевес отправиться в гущу битвы. Во славу веры он подавляет восстание морисков в Гранаде. Во славу всё той же веры он возглавляет испанский флот, в 1571 году в союзе с папскими провинциями и Венецией одержавший блистательную победу над турками возле греческого мыса Лепанто. И вслед тут же ссорится с союзниками, преследовавшими в той войне более прагматические, чем идейные, цели. Он незаметно для себя становится объектом ревности и зависти со стороны великих мира сего, и в первую очередь брата-короля.

Хуан Австрийский, незаконный сын Карла V (1547–1578). «Последний рыцарь Европы». Штатгальтер Нидерландов (1576–1578). Своей свадьбы с Марией Стюарт он так и не дождался

Вот такого человека выбрал для повышения своего авторитета Филипп. И вполне может быть, что Хуан успел бы сделать многое: или переломить ход событий, или наломать дров, — но не успел. В 1578 году он умер от лихорадки в армейском лагере (хотя многие подозревали отравление). Испанская власть опять оказалась под угрозой.

Надо сказать, что восставшие провинции оказались в не менее деликатном положении, чем лояльные. Во-первых, радикальными протестантами-кальвинистами в них были далеко не все, а публичные казни католических священников и прочих лоялистов, начавшиеся немедленно после восстания, оценивались большинством населения ничем не лучше, чем «Кровавый совет» имени Альбы. Во-вторых, неприкрытая помощь со стороны английских протестантов недвусмысленно подразумевала, что восставшие участвуют в акте государственной измены (а если вспомнить, что одним из девизов гёзов было «уж лучше турки, чем испанцы»...). В-третьих, восставшие провинции чувствовали себя очень глупо без монарха. Нам это может казаться странным, но в те времена жизнь без государя была синонимом дикарства, отказа от закона и порядка вообще. И признавая понемногу, что возврата к испанской короне не будет, правящие элиты восставших провинций, состоявшие в основном из торгово-промышленной буржуазии, начали подыскивать замену.

Alteratie — кальвинистский переворот в Амстердаме (1578)

Самым логичным выбором была королева-девственница Елизавета, но та после одной неудачной попытки вмешаться в династические дела во Франции зареклась делать такие рискованные поступки. Она предпочитала помогать исподтишка, ослабляя своего главного соперника — Испанию, но не действовать открыто. Приглашённый на трон младший брат французского короля Франсуа Валуа, известный читателям Дюма как герцог Анжуйский, очень быстро выяснил, что власть ему предлагают какую-то ненастоящую, поддельную, ограниченную непонятными Генеральными штатами и, вообще, законами. После этого его монархический пыл поугас, и он, потерпев несколько поражений в битвах против испанцев, уехал домой, навстречу мстительным и злопамятным женщинам. Других дураков, готовых ссориться с всесильным испанским монархом ради непонятного счастья носить бутафорскую корону, не нашлось. Голландцы вздохнули и решили подождать ещё немного, пока что оставив власть временно избранному штатгальтеру — Вильгельму Оранскому. А потом привыкли.

Надо отметить, что тем самым был создан очень опасный для европейских монархий прецедент. Конечно, над голландцами, «живущими без царя в голове», у которых правят торгаши и прочие подлые (то есть неблагородные) люди, в Европе не смеялся только ленивый. Но со временем всё чаще начинала проскальзывать мысль: а ведь они во многом живут лучше нас. Голландские корабли завоёвывали новые колонии в богатых странах, зачастую отнимая их у испанцев с португальцами. Из «безбожных» провинций привозили новые виды тканей, новые технические приспособления, новую моду, в конце концов. Туда съезжались мыслители и проповедники, чтобы свободно обсуждать то, за что в остальных странах их в лучшем случае посадили бы в темницу. Там крутились самые шальные деньги. А может, и нам...

Но пока что эта мысль обрывалась. Её первые всходы будут через 60 лет, а уж в полную силу она себя покажет через два столетья. Не будем забегать наперёд.

Дело в том, что южные провинции всё больше тяготились противостоянием с королём. Им (то есть их элитам) не хотелось воевать за свободу, сидя в холодных окопах и отдавая последние монеты на порох для боевых кораблей. Им хотелось, чтобы испанские деньги из колоний и дальше плыли к ним в банки, крутили их экономику, давали возможность богатеть. Всё больше закипала злость против этих еретиков, из-за которых всё началось.

Этим умело воспользовался новый генерал-губернатор Нидерландов, сын Маргариты Пармской (и, соответственно, племянник Филиппа II), один из ближайших друзей покойного Хуана Австрийского 33-летний Алессандро Фарнезе. В начале 1579 года под его влиянием несколько валлонских провинций на юго-западе Нидерландов (Артуа, Фландрия, Пикардия и т. д.) подписали в Аррасе унию, в которой признавали Филиппа своим единственным государем на условиях возвращения вольностей времён его отца. Католицизм был объявлен единственной разрешённой религией.

Алессандро Фарнезе, герцог Пармский (1545–1592), сын Маргариты Пармской. Лучший меч империи

В ответ на это через месяц пять северных провинций подписали соглашение в Утрехте, фактически образовав федерацию с общей армией, финансами и законами. В течение года к ним присоединилось ещё две провинции и ряд свободных городов юга (Брабанта и Фландрии). Во всех провинциях провозглашалась свобода вероисповедания, но вскоре реальность стала такой, что каждый католик стал восприниматься как враг. Итак, Нидерланды официально оформили раскол по вопросу верности испанской короне (хотя даже в Утрехте независимость не была провозглашена). Это новое политическое образование получило название Объединённые Провинции, но поскольку в ходе дальнейшей войны Голландия стала самой сильной из них (потому что до неё испанцы так и не добрались), то скоро у страны появилось второе, неофициальное имя. В 1581-м Объединённые Провинции устали притворяться и приняли Акт клятвенного отречения, окончательно порвав с верностью испанской короне и провозгласив суверенитет.

А Фарнезе продолжал свою работу. Он не зря считался одним из лучших полководцев своего времени, и знал, что даже самой лучшей армии нужны ресурсы. И Фарнезе планомерно создавал пути, по которым в Испанские Нидерланды (как стали называть лоялистские провинции), как по часам, поступали войска, провизия и амуниция. Города Брабанта и Фландрии один за другим сдавались перед натиском испанской военной машины.

В то же самое время произошёл ряд событий, сильно укрепивших позиции испанской короны. Умер, не оставив прямого наследника, последний король Португалии — и Филипп получил возможность возблагодарить свою прабабку и прочих предков, сочетавших своих отпрысков таким количеством близкородственных браков, потому что теперь по сумме баллов он оказывался наследником ещё одного престола. Несогласные были усмирены всё тем же герцогом Альбой, и Филипп получил в своё распоряжение не только огромную сокровищницу скупых португальских королей, но и постоянную денежную подпитку от португальской колониальной империи на Востоке. Тогда же в испанские порты прибыл очередной «золотой флот», привёзший рекордную сумму в миллиард (!) золотых дукатов. В общем, денег опять стало много, можно было и повоевать.

И непобедимая испанская пехота опять двинулась на север. Пали Брюссель, Брюгге, Гент, Грёнинген. В 1584-м католиком-фанатиком был убит Вильгельм Оранский. Антверпен — средоточие торговли и промышленности Нидерландов — был взят в плотную осаду.

Тем временем отношения Филиппа с Елизаветой окончательно перестали быть томными и в 1585-м началась открытая война. В Нидерланды прибыл экспедиционный английский корпус во главе с бывшим фаворитом Елизаветы Робертом Дадли, но ничего по сути сделать не смог, а вскоре практически все офицеры корпуса перешли на сторону испанцев (как говорил античный тёзка испанского короля, «осёл, гружённый золотом, может взять любой город»).

Антверпен сопротивлялся больше года. Фарнезе начал строить огромный понтонный мост, чтобы отрезать город от снабжения с моря. Гёзы опять затопили землю, разрушив дамбы, но теперь испанцы продолжали отбиваться в своих крепостях-островках. Голландцы запустили гигантский корабль, чтобы расстрелять осаждающих, но он сел на мель. Осаждённые устроили войну в стиле хай-тек (что уже достаточно характеризует способ развития голландской и испанской культур): впервые в мировой истории была использована «адская машина» — бомба с часовым механизмом. Современному читателю это, вероятно, трудно понять, но в те времена даже редкие башенные часы могли точно двигать минутную стрелку (механика была не настолько развита), а тут механизм подорвал заряд на корабле, отправленном в дрейф в направлении «куда-то туда» с небывалой дотоле точностью (а ты, читатель, можешь рассчитать, с каким напряжением следует завести часы, чтобы стрелка сдвинулась ровно в тот момент, когда корабль, свободно плывущий по течению, достигнет точки назначения?). Взрывом разнесло обломки на целую милю, но испанцы не бросили свою затею.

Взрыв корабля с тролльским названием «Надежда» (гравюра XVIII века)

В конце концов, Антверпен был вынужден сдаться. Фарнезе сдержал своё слово — грабежей и убийств не было, гарнизон был с честью отпущен, протестантам дали 4 года, чтобы очистить территорию для правоверных верных истинной церкви подданных. Город покинуло около 60 000 человек из 100 000, большинство переселились на север, в Амстердам. Победа оказалась для Испании пирровой — город оставили самые квалифицированные специалисты, а устье Шельды, через которую шла торговля, оказалось заблокированным флотом гёзов. Начался закат Антверпена, всходила заря Амстердама.

Так к 1588 году Фарнезе отвоевал практически всё, что мы теперь знаем как Бельгию (собственно, иначе бы её и не было), да ещё и ряд земель на востоке. Но, несмотря на баснословные богатства Нового Света, Испания опять оказалась на грани банкротства. Война шла слишком медленно, врагов было слишком много, и даже несравненная испанская пехота не могла совершить больше чудес, чем она уже творила на полях Фландрии. Все в Европе знали, что Объединённые Провинции — больная точка Филиппа, и старались им незаметно подсобить; и первыми среди помощников были, конечно же, еретики-англичане — нация пиратов и клятвопреступников. Для окончательного решения голландского вопроса требовалось разобраться с Англией, но для этого — вот досада — требовалось добраться до чёртового острова.

Итак, для перемещения 30-тысячной победоносной армии Фарнезе на 32 километра на северо-запад были подготовлены многочисленные баржи. А чтобы эти баржи не потопили приватиры Хокинса и Дрейка, в воды вошла специально для таких целей построенная Непобедимая Армада во главе с адмиралом Медина. Ну, надеюсь. вы знаете, что именно произошло дальше.

Она утонула

Разгром Армады означал очень многое, причём одновременно. Были затрачены огромные средства, потеряно огромное количество опытных моряков, берега Испании и пути в Новый Свет остались беззащитными, восставшие провинции продолжали получать помощь от Англии, а испанская корона вынуждена была стерпеть огромную оплеуху, поставившую под сомнения её морское могущество.

Возможно, Фарнезе при его-то талантах смог бы потихоньку перемолоть восставшие провинции, но после Армады фарт окончательно отвернулся от Филиппа (или закончилась прежняя полоса безумного везенья — это уж как посмотреть): во Франции был убит последний король из династии Валуа и на трон взошёл любвеобильный гугенот Генрих IV Бурбон. Ну, как сказать, взошёл... Объявил себя королём, потому что половина городов Франции, включая Париж, его впускать отказались. Фарнезе отправился выполнять интернациональный долг спасать французских католиков и там был смертельно ранен в какой-то пустяковой битве. Тем временем в Голландии расправил крылья и показал зубы (красивая картина, не так ли?) молодой сын Вильгельма Молчаливого принц Мориц, незадолго до того избранный новым штатгальтером и в течение нескольких лет отвоевавший почти половину из того, что смог вернуть Испании Фарнезе, тем самым приведя Объединённые Провинции практически к тем границам, в которых мы их знаем сейчас.

Мориц, принц Оранский, граф Нассау (1567–1625), штатгальтер Голландии и Зеландии (1585–1625), штатгальтер Утрехта, Гелре и Оверэйссела (1590–1625), штатгальтер Гронигена и Дренте (1600–1625). Спаситель Нидерландов. Полководец, военный теоретик, заложивший основы «линейной» тактики и военного обучения Нового времени

Тем временем во Франции Генрих решительно сказал, что Париж стоит мессы, помирился с католиками и на этой почве решил объявить войну Испании (ничего, знаете ли, так не пробуждает патриотизм, как общий внешний враг). Старый, разуверившийся во всех и всём Филипп II наконец-то понял, как себя чувствовал под конец жизни его отец, и сдался. Правителями той части Нидерландов, которая ещё подчинялась испанской короне, стали сын Филипп III и его жена (доводившаяся, вы не поверите, ему двоюродной сестрой) Маргарита. Филипп II ушёл в монастырь и вскоре, в 1598 году, умер. Война в Низинных Землях по инерции продолжалась ещё 11 лет, пока в 1609 году не было заключено перемирие, фактически признававшее Объединённые Провинции Нидерландов в существующих границах.

Продолжение следует.

С первой, второй и четвёртой частями материала можно ознакомиться тут, тут и тут.

Данная рубрика является авторским блогом. Редакция может иметь мнение, отличное от мнения автора.