Радикал здорового человека. Адольф Лоос — гражданин мира
В своём тексте про Ле Корбюзье я упоминал «радикалов здорового человека» — Миса ван дер Роэ, Адольфа Лооса и Френка Райта. И если Мис и Френки довольно известны, то о Лоосе незаслуженно забывают.
Между тем, Адольф Адольфович оставил такой след в истории, которому многие бы позавидовали. О нём и поговорим.
Родился Ади в 1870-м, в чешском городе Брно, в семье каменщика Адольфа Лооса. Не дайте себя обмануть словом каменщик — Адольф-старший был солидным и образованным человеком, окончил Венскую академию изящных искусств (да, этот Адольф смог). Ещё рулил успешной фирмой Адольф Лоос (видимо, нейминг не был его сильной стороной), которая занималась изготовлением надгробий, декора для фасадов и, конечно, скульптурными композициями.
Свой заводик, мраморный карьер, до сих пор существующие работы, трое детей и смерть в 1879-м. На этом оставим Адольфа-старшего почивать и вернемся к нашему герою.
После смерти папеньки детство у Адольфа было не самым сладким. Он был «трудным» ребёнком (глухим к тому же, но в 12 лет частично обрёл слух), сменил несколько школ и даже попал к монахам-бенедиктинцам. Менее трудным Адольф не стал, но детство закончилось. Потом были технические школы в Либерце и Брно. Отучившись, ненадолго попал в Технический университет Дрездена, а оттуда, изящно махнув ручкой, отправился в Америку.
В США Ади проведёт относительно краткий период — с 1893-го по 1896-й. И заниматься он там будет тем же, чем и по сей день занимаются вчерашние студенты на Work&Travel — подрабатывать, гулять и путешествовать. Лоос работал в отелях, на стройках, занимался подсобными работами и писал художественную критику. Ему повезло побывать в Чикаго в моменте становления знаменитой чикагской школы архитектуры — после Великого Пожара, который, как это часто бывает, развязал архитекторам руки.
Такие люди как Уильям «Ле Барон» Дженни и Луис Салливан как раз строили первые небоскрёбы, со стальным каркасом в качестве «скелета», лифтами и масштабным (по тем временам) остеклением. Рождение чикагской школы можно считать началом именно американской архитектуры.
А Салливан так и вообще провозгласил знаменитое «форма следует за функцией». Забегая немного вперёд, следует сказать, что чикагский стиль погубили те, кого Лоос будет яростно ненавидеть всю свою жизнь — торговцы, фабриканты и подражатели. Проведённая в то время Всемирная выставка (1893) развернула Америку от зарождающегося модернизма обратно, в сторону сецессии, необарокко и стилизаций под готику и классику. В общем, уберите свою форму и функции, «простий американський нарід» хочет слоёные пироги из кирпича и бетона, да с капителями и волютами. В общем то, что Салливан потом назовёт «торговым классицизмом», и то, что по его словам навредит Америке на ближайшие полвека. И прав ведь был, зараза, про чикагскую школу вспомнят ровно через 50 лет, после эмиграции в Америку Гропиуса, ван дер Роэ и других. Они же и сделают из США новый центр мировой архитектуры. Но мы опять отвлеклись.
Вернувшись в Европу и отслужив в армии, Лоос остановился в Вене. Именно там Ади решает посвятить себя архитектуре. Вдохновлённый дивным Новым Миром, он недолго поигравшись с Венской сецессией (это как Арт Нуво, только с Климтом), станет европейской предтечей новой, чистой, функциональной архитектуры. Её главным адвокатом и защитником. Лидером мнений, как это сейчас принято называть.
Молодой и острый на язык Лоос быстро стал членом модернистского движения, в которое входили такие личности как Карл Краус и Эгон Шиле.
Но как стать архитектором, не будучи архитектором? Адольфу помог его острый язык — статьи, которые он писал в Die Zeit, Wage, Fremden Blatt, Neue Freie Presse, привлекли внимание и принесли ему не только известность, но и первые заказы. Одним из них было кафе Museum, место, ставшее сердцем венской богемы, питательной средой для интеллектуалов и художников, на многие десятилетия. Оцените красоту игры — рядом с кафе находилось здание Венского Сецессиона, объединения любителей излишнего украшательства и орнаментализации. Лоос, опубликовавший до того несколько статей, в которых критиковал тягу к украшательству и разносил по камню модные интерьеры тех годов, получил наконец шанс показать «как надо». И, боги-боги, этот шанс он не упустил. Чистые стены, минималистичные металлические светильники вместо люстр, простые стулья вместо красных плюшевых кресел. Извините, иначе как плевком в морду сецессионистов я это назвать не могу.
Открытое в 1899 году кафе быстро привлекло тех, кто разделял взгляды Лооса. Кстати, стульчики того дизайна можно купить и сейчас, кому надо — вот каталог. Увы, в 1930-х кафе реконструировал один из представителей сецессионизма, Йозеф Зотти. В 2003 году кафе вернули оригинальный интерьер, однако в 2010 году заведение выкупила сеть туристических кафе. Новые владельцы вернули Café Museum дизайн Зотти и превратили его в популярное место среди гостей города. Таким образом оригинальный интерьер Лооса был окончательно утрачен. Можно сказать, что эту битву Ади проиграл, но она была лишь одной из первых.
Лоос продолжал критиковать Сецессион в своей публицистике. Само собой, это вызывало ответную реакцию — над ним насмехались, его работы критиковали, кафе Museum окрестили кафе Нигилизм, но судя по всему, Адольфа это только раззадорило. С 1904-го он начинает проектировать уже по-взрослому. Виллы, дома, квартиры и так далее. А в 1910-м Лоос создает свой магнум опус того времени — Лоосхауз, как его позже назовут. Торговый дом, с чистым фасадом. Долой карнизы, капители и прочие изыски, отсылающие к классицизму. Никакого орнамента. «Дом без бровей», пожалуй, самое мягкое прозвище, которое дали ему шокированные современники.
По счастливой случайности, находясь по адресу Мариенплатц, 3, Лоосхауз стоит прямо напротив дворца Хофбург. По слухам того времени, император Франц-Иосиф был настолько фрустрирован Лоосхаузом, что избегал парадного входа во дворец. И если кафе Museum — плевок в лицо Сециссиону и моде того времени, то Лоосхауз — это нокаутирующий удар. Отправная точка европейского модернизма, хотя самого слова модернизм ещё не было. В том же 1910-м Ади проектирует дом Штайнера, который не только приносит ему долгожданное признание, но и становится ещё одной отправной точкой, на сей раз архитектурного рационализма. Если Лоосхауз был демонстративным вызовом венскому обществу того времени, то дом Штайнера стал признанным и обязательным референсом для архитектуры 1920-х. Впрочем, для Лооса всё только начиналось.
Острое перо и острый ум
Следует сделать важное отступление. Адольф Лоос не был функционалистом и пуристом в том же смысле, что Корбюзье. Ади обрушивался с критикой на сецессионистов и подражателей классики, за орнаменты и украшения, за сложные и вычурные формы, но он не был аскетом. Знаменитое эссе «Орнамент и преступление», написанное в 1908-м, вовсе не об отказе от красоты. Оно о красоте природных форм и материалов, о важности и красоте первоклассного ремесла. Пропагандируя отказ от орнамента, Лоос называет его «пустой тратой времени хорошего ремесленника» да и вообще не стесняется в выражениях. И если фасады его зданий суровы в своем пуризме, то интерьеры — мир роскошных материалов, дерева, мрамора и металла. И каждую фактуру Ади подчеркивал с мастерством фанатика. Вам не нужна позолота и капители, если вход в Лоосхауз выполнен из красивейшего зелёного мрамора.
К чёрту растительные мотивы в декоре, если их можно заменить полированным металлом и дорогим деревом. Ади был тем ещё денди, у него был вкус на хорошие вещи. Он не критиковал орнамент сам по себе, но ненавидел его в современности. Вот небольшой фрагмент его эссе как иллюстрация того, насколько умело Лоос плевался ядом:
«...Для маленького ребёнка и папуаса не существует морали. Папуас убивает своих врагов и их съедает; но он не преступник. Современный же человек, убивающий и съедающий соседа, или преступник, или дегенерат. Папуас украшает себя татуировкой, разрисовывает свою пирогу и весло, всё, что попадает ему в руки. Он не преступник. Современный человек с татуировкой или преступник, или дегенерат. Во многих тюрьмах число татуированных достигает 80%. Люди с татуировкой, живущие на свободе, являются или потенциальными преступниками, или аристократами-дегенератами. Бывает, что до конца своих дней они ведут безупречную жизнь. Это значит, что смерть настала раньше, чем они совершили преступление…»
Или вот:
«Формы предметов фабричного изготовления меняются в соответствии с законом, которому я дал следующую формулировку: стабильность форм находится в прямой зависимости от качества материалов. Иначе говоря, форма какого-либо предмета фабричного изготовления может быть признана удовлетворительной, если мы считаем её приемлемой в течение всего времени, что мы им пользуемся. Этим объясняется, что костюм скорее выходит из моды, то есть меняется его форма, чем меховая шуба. Бальное платье, рассчитанное на один раз, меняет свои формы скорее, чем письменный стол. Было бы крупным недостатком письменного стола, если он был бы приемлемым не дольше, чем бальное платье. Если какая-то мебель перестаёт нам нравиться раньше, чем станет непригодной к употреблению, это значит, что уже покупая её мы понесли убыток.
Создатели орнаментов и фабриканты не оспаривают справедливости этого закона; они стремятся использовать его к своей выгоде. Они считают покупателя, которому приходится менять обстановку своей квартиры каждые десять лет, отличным покупателем. Для них покупатель, приобретающий новую мебель только тогда, когда старая уже вышла из строя, плохой покупатель. Моды, которые скоро надоедают, быстрая смена всяких недолговечных «стилей» выгодны для промышленности и обеспечивают работой миллионы рабочих. Этот аргумент не так-то прост: он является скрытой основой австрийской экономической политики. Сообщают, что пожар уничтожил десяток домов; в ответ слышны возгласы: «Слава господу богу, рабочие получат работу». Чудесный рецепт! Достаточно поджечь нашу Империю со всех четырёх сторон, и мы будем купаться в золоте».
В общем, если резюмировать это эссе, то его же фразой: «Орнамент когда-то был неразрывно связан со словом красота. Благодаря моей жизненной цели, он будет связан только со словом посредственность».
Да и вообще, Адольф был хорошим публицистом, остро критиковавшим не только архитектуру, но и моду, социальный уклад, да и само общество Империи тех времён. Сборники его работ переводились и издавались не только в Вене, но и по всему миру. Он стал привлекать учеников и последователей. Именно работы Лооса посадили в голову Корбюзье многие идеи, за которые его так любят.
Закономерно, как и многие в те времена, Адольф открывает свою архитектурную школу. Просуществовала она относительно недолго, ведь началась война, но подарила миру, например, такого мэтра, как Генрих Кулка. Чех по происхождению, он долго работал с Лоосом, вёл дела его фирмы и помогал слабеющему учителю с проектированием. После смерти Ади Кулка отправится в Новую Зеландию, где успешно продолжит развивать архитектуру модернизма. Я вам не скажу за всю Зеландию, вся Зеландия слишком велика, но и Окленд и Крайстчерч обожают Кулку Генриха.
Гхм. Но всё это будет потом, в послевоенные годы. А сейчас идёт война. На Западном фронте без перемен, Империя трещит и разваливается, Лоос продолжает строить и думать. И думает он над тем, что станет лучшим его творением. Его наследием. Раумплан.
Продолжение следует
У самурая нет цели, есть только путь. Мы боремся за объективную информацию.
Поддержите? Кнопки под статьей.