Манифест радикального центриста

Дорогой редактор давно хотел рассказать вам о том, что такое «радикальный центризм». И почему он называет себя сторонником именно этой политической концепции. Сразу оговоримся: это не значит, что из этой концепции строится редакционная политика «Петра и Мазепы» и мы не приемлем других мнений, других позиций, других аудиторий и других статей в гринлайтах. Хотя базовый принцип — приоритет здравого смысла — у нас сохранён.

Быть центристом вообще хорошо: каждый день сам решаешь, с кем поругаться. Но RC — не об этом. Он о том, что в современном мире у идеологий вообще большие проблемы.

Чуть-чуть истории. Радикальный центризм зародился в США во второй половине ХХ века и представлял собой попытку ряда интеллектуалов использовать одновременно «левые» и «правые» подходы в решении тех или иных задач. Например, сочетать приверженность рыночным механизмам с заботой о социальной проблематике. Из крупных европейских политиков с радикальным центризмом себя ассоциировал вице-премьер Великобритании Ник Клегг. В принципе, с определенной погрешностью этот термин можно применить к Эммануэлю Макрону — хотя он сам вряд ли использует такую характеристику, живя во французской системе обозначений.

Ник Клегг лишился поста британского премьера из-за невыполнения «идеологических» предвыборных обещаний

Эммануэль Макрон стал президентом без опоры на традиционные французские партии

Девиз RC — идеализм без иллюзий. То есть идеализм в постановке задач, но максимально реалистическое понимание исходных позиций и осознание, что метод не стоит отбрасывать лишь потому, что он «не из нашего политического спектра», а проблему игнорировать лишь потому, что она не вписывается в твою любимую картину мира.

Ещё грубее: если ты видишь, что реальность не вписывается в твоё политическое мировоззрение, тщательной обработке напильником подлежит мировоззрение, а не реальность или твои глаза.

Строго говоря, RC — не идеология, а методология. Причем антиидеологическая.

Почему антиидеологическая?

Любая современная политическая идеология — это упрощённая схема отношения ко всему сразу со своим набором клише и методов. Это узкий набор инструментов, который предлагается применять к широкому спектру задач. Признать, что какую-то задачу проще решить за счёт чужого идеологического инструментария — предателя ответ и билет в нерукопожатные.

Например, свободный рынок. Возьмём крайнее его проявление — laissez faire. Ряд идеологий — например, либертарианство — провозглашают его единственно верным путем развития экономики. Другие — например, широкий спектр неомарксистских — исключают.

Оба подхода ошибаются в том, что предполагают универсальное отношение к свободному рынку. Возводят его в ранг ценности или антиценности. Тогда как на практике это инструмент.

Это высокоэффективный инструмент. Действительно, в индустриальную и постиндустриальную эпоху страны, которые им пользовались, получали преимущество в темпах экономического роста. Если вы живёте плюс-минус в наше время и у вас стоит задача быстро развить экономику (или сохранить её рост), это то, что надо. Проверено. Поэтому автор этих строк убеждён, что для Украины, например, это хорошие сапоги, надо брать.

Но он всё ещё не универсален. Бывают ситуации, в которых государственное вмешательство эффективно. Например, если на дворе не наше время, а ХIХ век, к внешним инвестициям доступа нет, а вам нужно срочно индустриализировать аграрную страну, — оно может сослужить вам неплохую службу. Или если у вас нищее африканское государство, а вам нужно срочно создать мощную армию — пока вас не прирезал агрессивный сосед. Или если у вас много нефтебабок и нужно сделать пустыню пригодным местом для жизни. Грубо говоря, если у вас есть сверхпроект, который нужно воплотить в краткие сроки, и нет времени ждать, пока он у вас сам заведётся от стремительного экономического роста.

Саудовскую Аравию сложно причислить к демократическим странам

Понимаете? Задача определяет метод. Не идеология, а необходимость, соответствие инструмента тому, что есть на входе, и тому, что нужно на выходе.

Сюда же — этнический национализм со всеми его романтическими элементами. Спасительная соломинка, когда стоит цель национально-освободительной борьбы. Но в перспективе может стать гирей на ноге дальнейшего развития государства.

То, что было прекрасно в одно время, может погубить в другое. Так, колониализм делал европейские государства великими — и тянул их на дно.

Важен даже менталитет. Автор этих строк, будучи фанатом истории Византии, всегда ругался страшными словами, когда византийское самодержавие сравнивали с российским. Это сравнение почему-то никогда не учитывало, что в Константинополе император натурально рисковал головой, даже временно запрещая скачки, а городские бунты всю историю империи были чем-то вроде народной забавы. Одно дело — когда на дворе Средние Века и широкие полномочия правителя уравновешивают раскалённый добела темперамент населения. Совсем другое — когда на дворе Новое Время, но они все равно с похотливой улыбкой ложатся сверху на конформистское, чинопочитающее общество.

То, что было замечательно для одних, губило других. Кто-то умер от ресурсной бедности, кто-то деградировал от ресурсного переизбытка. Кого-то протекционизм вывел в дамки, кого-то сгубил. Скандинавская модель социал-демократии действительно помогла развитым экономикам Северной Европы сгладить имущественное неравенство, но попытка ввести такое счастье в развивающейся экономике стала бы выстрелом себе в ногу. Контекст — вот что решает в каждом случае. Гвоздь забивают, а шуруп закручивают. Можно и наоборот, но разве что от безысходности.

А в социал-демократической Швеции неплохо живут и без нефтедолларов

Мы сейчас спорим о праве власти ограничивать те или иные права человека. Или даже не права, а просто возможности — как то возможность пользоваться соцсеточкой или слушать любимых «Иванушек». Безусловно, права и свободы — сами по себе ценность и должны быть максимально соблюдены. Но пока мы живём в мире, где они могут вступать в противоречие друг с другом. А поскольку здравый смысл подсказывает, что, например, право на жизнь важнее многих иных прав, иной раз приходится ограничить, например, чьё-то прайваси или чьё-то право на получение информации ради спасения многих других жизней.

И здесь нет универсальной идеологической схемы, в которую можно было бы вписать одновременно условия войны и условия мира, условия обычного и условия гибридного конфликта. Каждый раз приходится делать выбор. Каждый кейс стоит отдельного рассмотрения и обсуждения не в рамках «безусловно можно» или «догматично нельзя», а в рамках «оправданно ли конкретно в этом случае? Что будет, если ограничить, а что — если нет, и где мы больше потеряем?» Каждый раз стоит думать не «почему?» (реактивное мышление), а «для чего?» (проактивное мышление). Мы хотим ввести визы с Россией? Хорошо. Почему — ясно, она на нас напала. Для чего? В смысле, какое преимущество нам это даст? Давайте об этом поговорим и по результатам обсуждения примем решение.

Сюда же — таможенная и тарифная политики. Сюда же — вопрос иммиграции. Разные стартовые условия диктуют разные модели поведения. Хочешь, чтобы твоей стране не пришлось привлекать мигрантов для низкоквалифицированного труда? Это можно, но тогда нужно изыскать низкоквалифицированные и непритязательные трудовые ресурсы внутри страны. Если их нет хотя бы в силу того, что у тебя нет семерых братьев, и никто из них не готов идти в дворники, придётся смириться, что этим займется Али Джамшутович Гонзалес со всеми его культурными особенностями. Либо создай для этих целей робота — нет, я серьёзно, тоже опция. Нельзя пытаться бороться идеологией против экономики и демографии. Она пластична, а они — жёстки. Как уже говорилось выше, если мир не вписывается в твои представления о нём, это проблема представлений, а не мира.

Даже демократия, которую многие не без помощи многочисленных Фукуям привыкли считать чуть ли не священной формой государственного управления — не Богом данное учение, а лишь наиболее эффективная из форм правления в западной цивилизации ХХ века. При этом мы знаем и страны, преуспевшие без неё или с минимальной её симуляцией. И даже не все они вышли в дамки на ресурсной ренте — извините, что я вам опять несу избитый Сингапур, но всё же. Всего лишь лет двести назад для большинства стран Европы абсолютная монархия не казалась, а была более эффективным вариантом — много бы наголосовало крестьянство с 10-15% грамотности при всеобщем избирательном праве? И будет слишком самонадеянным гадать, каким местом к нам повернётся история ещё через двести лет. Возможно, скоро тех, кто будет цепляться за всеобщее избирательное право, будут дразнить замшелыми ретроградами.

Всего лишь 100 лет назад избирательное право было отнюдь не всеобщим

Главный постулат радикального центризма: не бывает универсальных лекарств и не бывает универсальных ядов. Всё лекарство, и всё яд, в зависимости от конкретной ситуации, конкретной болезни, которая поразила общественно-государственный организм. Если бы медики до сих пор делились на сторонников лечения всех болезней травами в одном углу ринга и желающих лечить всё кровопусканием в другом, а победой бы считался их временный консенсус, медицина бы до сих пор оставалась на плачевном уровне. Странно, что мы до сих пор позволяем себе такое с политикой.

Есть ли у радикального центризма задница? В смысле, слабое место?

Да, безусловно, и немаленькая. Оценивая политические механизмы, как инструменты, слишком легко потерять конечную цель. В идеологических построениях цель всегда понятна. Благо Нации. Или Расы. Или максимальная реализация прав человека. Или построение коммунизма. Или get off my lawn.

RC предполагает, что сначала необходимо определиться с целью. С конечным проектом — а что мы, собственно, хотим здесь построить? И, прикинув разницу между этим и тем, что есть на момент начала строительства, выбрать инструменты и план. Всегда проще работать, когда держишь в голове конечную цель.

Вот только всегда есть шанс не договориться на начальном этапе. Особенно если у тебя, например, Украина, где три мнения на две головы.

Поэтому и у радикального центризма — согласно его же позициям — всё ещё ограничена сфера применения.

С другой стороны, в мире, где с одной стороны — ультралибералы семнадцатой волны квир-феминизма и беспомощный Обама, а с другой — альт-райты, Трамп и тень Путина на горизонте, у ребят, которые призывают просто тщательно подумать головой над каждым вопросом в отдельности, есть если не шанс, то, по крайней мере, привлекательный вид.