Потерянное поколение 2.0

Михаил Штейнбок

Солдаты, возвращённые отчизне,

Хотят найти дорогу к новой жизни.

(с) Эрих Мария Ремарк. «Возвращение»

Война не проходит бесследно для человека. Она забирает близких и самых лучших, покрывает страшными  ранами тело страны, оставляя зияющие воронки там, где раньше были дома, тлеющие пепелища – в тех местах, где раньше дымились трубы заводов, руины – там, где раньше буйно цвела жизнь. Лик войны страшен. Она увечит людей лишая их конечностей, здоровья, оставляя страшные шрамы.

Но самые глубокие раны остаются внутри человека. В его душе. Люди, уцелевшие в горниле сражений, носят на себе печать войны всю жизнь. Ты всегда можешь сразу заметить следы от ранений, ампутированные части тела, седину в 25. Но другие увечья трудно разглядеть, ибо они скрыты внутри. Глубоко. Их выдают колючий взгляд, оценивающий, враг ли ты, какую ты можешь представлять опасность, привычка доверять лишь проверенным в бою товарищам, полное неприятие официальных заявлений высоких чинов – все это не бросается в глаза с первого взгляда. С виду здоровый, еще молодой, сильный мужчина. Ветеран. Попадая в его общество, ты сразу чувствуешь непохожесть, но, лишь услышав это слово, ты начинаешь задумываться о том, что пережил этот человек.

Целая плеяда великих писателей ХХ века посвятила свое творчество выражению мироощущения людей, прошедших пекло войны. Хемингуэй, Фолкнер,  Фитцджеральд, Ремарк – фабулой их произведений были стремление обрести себя заново, непонимание и презрение «мелочности» обыденной мирной жизни от солдат, вышедших живыми из «мясорубки» Первой Мировой. "Все вы – потерянное поколение, вся молодежь, побывавшая на войне. У вас ни к чему нет уважения. Все вы сопьетесь", – так Гертруда Стайн отчитывала своего шофера, молодого парня, вернувшегося с фронта и относившегося с легким пренебрежением к ворчанию старой перечницы. «Потерянное поколение» – это стало их девизом, их кредо, их проклятием. Побывавшие в аду, заполненном грязью, кровью, болью и смертью, эти ребята всегда с трудом находили общий язык с теми, кто не был там. Им были чужды ценности оставшихся в тылу. Смешны взгляды на жизнь.

Мы живем в большой стране. Сидя здесь, в наших теплых, уютных квартирах, вдалеке от боевых действий, мало кто из нас задумывается о том, что сейчас там, на востоке, в зоне АТО, формируется наше собственное «потерянное поколение». Потерянное поколение 2.0. Как и сто лет назад, мы читаем сводки с полей сражений, а в вечерних новостях смотрим репортажи про отважных бойцов, держащих оборону под обстрелами. Мы гордимся нашими «киборгами», находящимися в окружении и отбивающими каждодневные атаки. Эти люди герои. Им кричат «УРА!!!» при возвращении на ротацию. Патриотизм народа крепчает с каждым новым рассказом о подвигах бесстрашных защитников отечества. Просматривая эти репортажи, я вспоминаю разговор со своим товарищем, кадровым офицером артиллерии в отставке. «Есть такой вид обстрела – называется стрельба на изнурение. В настоящее время не применяется. Последние случаи, я помню, были в Ирано-Иракской войне.  Характерно для позиционных боев времен Первой и Второй мировых войн.  Ведется огонь одним орудием, с интервалом в одну минуту. Представляешь, на протяжении трех дней каждую минуту на  окопы твоей роты падает снаряд. Многие сходят с ума».

И вот я начинаю думать: что переживают бойцы в условиях «перемирия», сидя на своих позициях месяцами, под дождем  из минометов, ливнями из «Градов», моросью из гаубиц?.. Когда волна патриотизма разобьется о скалы мирной жизни по окончании этого конфликта, кто позаботится об этих людях, привыкших к смертельным осадкам и говорящих о том, что им страшно, когда тихо и не падают вокруг снаряды? Как они будут жить, когда все это закончится, привыкая к мирной жизни? Не окажутся ли они никому не нужными изгоями, как и герои писателей «потерянного поколения» сто лет назад, как и ветераны многих других войн позже? Что делает наше государство для этих  людей?

С этими вопросами я обратился к волонтерам, которые занимаются проблемой психологической реабилитации бойцов АТО.

Отвечает волонтер Психологической Кризисной Службы Алла Сокол:

Вопрос:

- Анонсировалось создание реабилитационных центров во Львове, в Луцке, а также на базе госпиталей для ветеранов. Есть ли у Вас информация о том, реализовываются ли эти проекты и уделяется ли в них внимание психологической реабилитации и адаптации к мирной жизни участников АТО?

Ответ А. Сокол:

- В настоящее время в среде коллег  и психологов, и  реабилитологов, и абилитологов, и нейрологов – постоянно слышу о необходимости создания таких центров. Слышала, что в Харькове относительно недавно открылся реабилитационный центр для раненых в АТО.  Насколько я поняла, он  открыт после ремонта на базе подобного же профильного  медицинского учреждения. Эта  информация у меня от раненого, который там реабилитировался. В Украине есть достаточно таких центров, есть хорошие реабилитологи,  смежные специалисты, но психологи, как я понимаю, работают не во всех центрах. Не могу сказать, что изучила этот вопрос досконально, но по собственному опыту работы с ранеными, как психолог, знаю, что Украина, имея хороших специалистов, не выработала стандарты для комплексной реабилитационной системы.  Верю, у нас есть все необходимое для этого – теоретические знания, профессиональные реабилитологи, соответствующее оборудование, но это, как правило, разрозненно…

Вопрос:

- Насколько остро стоит проблема реабилитации по Вашей оценке (относительно нужного количества центров)? Какие могут быть последствия в близкой и долгосрочной перспективе в случае не оказания участникам АТО своевременной помощи?

Ответ А. Сокол:

- Не могу сказать по количеству. Сейчас не понятно, сколько еще времени будет продолжаться такая вялотекущая война и, соответственно, сколько еще раненых мы получим. Мое мнение, как психолога, работающего с ранеными с апреля 2014 года, – нам нужно создать межведомственную структуру, на базе существующих центров, вместе с психологическими, социальными службами и центрами занятости.

Вопрос:

- Как сейчас проходит лечение и реабилитация?

Ответ А. Сокол:

– Как правило, останавливается на определенном уровне физического состояния раненого. Дальше - раненый возвращается или в АТО, или домой – так сказать, «долечиваться». Если в АТО – там с ними работают и военные психологи, и психологи-волонтеры. Не абсолютно во всех случаях, но – в большинстве.  Если возвращается в семью - сталкивается с проблемами психологического характера. Вне семьи - с проблемами социальной адаптации. Решением этих вопросов сейчас не занимается никто. Часто, уезжая к месту постоянного проживания, комбатант  остается один на один со всеми своими проблемами. Особенно, если раненый проживает в небольшом городке или в селе. Там нет ни психолога, ни социального работника. А если и есть социальный  работник, то он, как правило, где-нибудь в районе или области и  занимается неблагополучными семьями и брошенными детьми, а не вернувшимися из АТО с ранением, посттравматическим стрессовым расстройством или с необходимостью оформления инвалидности. Я уже не говорю о такой проблеме, как найти новую работу. Раненым часто нужна психологическая адаптация, юридическая помощь, переквалификация, помощь в поиске подходящей работы.  Наша Психологическая Кризисная Служба регулярно информирует раненых о бесплатной для них юридической помощи. Мы сотрудничаем и с Министерством социальной политики. Делаем, что можем, обращаемся ко всем, кто по роду деятельности способен помочь, и сотрудничаем  в решении задач, с которыми сталкиваются комбатанты, вернувшись к мирной жизни.

В случае если мы – общество и государство – не справимся с правильной адаптацией комбатантов в мирную жизнь, то, как показывает опыт других стран, – будем иметь серьезные проблемы. В Хорватии, например, в мирное послевоенное время (после  т.н. «югославской войны» вначале 90-х), по количеству погибло почти столько же людей, прошедших боевые действия, сколько было убитых в течение самой войны.  В США после Вьетнама многие ушли в алкоголизм и наркоманию, были созданы даже отдельные поселения из комбатантов, которые не могли привыкнуть к мирной жизни в обществе, и вынуждены были уединяться. Надеюсь, наши национальные особенности в общении помогут нам обойти «острые углы» в  этой проблеме, и все у нас будет по-другому, хорошо.

Вопрос:

- Расскажите немного о Вашей деятельности. Какие трудности и препятствия существуют? Как взаимодействует с волонтерами МОЗ и взаимодействует ли вообще? Как может отразиться неоказание психологической помощи на жизни в дальнейшем самих бойцов и на обществе в целом? Ваша оценка.

Ответ А. Сокол:

- Психология – мое второе высшее образование, я – магистр психологии, кризисный психолог. В Психологическую Кризисную Службу (бывшая Психологическая Служба Майдана) пришла в декабре 2013 г. Сначала работала психологом на Горячей линии Майдан SOS, потом  в здании Киевской Городской Государственной Администрации, а когда началась АТО – пошла психологом в госпитали. Сейчас я координирую сотрудничество Психологической Кризисной Службы с МВД Украины. У нас есть координатор по работе с Министерством Обороны, сотрудничаем и с Минздравом, и с Минобразования. Наша Служба проводит  тренинги, семинары, поэтому актуально согласовывать работу с Минобразования. Наши специалисты регулярно ездят в зону АТО работать с бойцами. Мы работаем и с семьями бойцов, с родственниками погибших, с родственниками попавших в плен, с самими бывшими пленными, с переселенцами, с детками переселенцев. В Психологической Кризисной Службе работают по разным направлениям около 500 специалистов: психологов, психиатров, психотерапевтов.

В течение жизни каждый из нас, так или  иначе, получает какие-нибудь психологические травмы: неразделенная любовь, предательство друзей, проблемы с родственниками…  И каждый понимает, что угроза жизни или угроза физической целостности нашего организма создает человеку наибольший стресс. Комбинированная война (информационная и «подрывная» террористическая) создает еще и новое ощущение: враг  может быть где угодно, где ты его совсем не привык ожидать: среди мирных жителей, среди саботирующих снабжение армии, среди добровольческих подразделений, в проезжающем транспорте на блокпосту, в «гуманитарном конвое», навязанном соседской, якобы «братской» страной – «волком в овечьей шкуре»... Это непривычный, еще «не переваренный»  нашим сознанием вид травмирующей реальности. Приблизительно две трети людей  переживают острый стресс, и он не переходит в хроническую форму. Если, возвратившись с войны домой, человек видит, что его ждали, его любят, его понимают, о нем заботятся, помогая ему привыкнуть к новым условиям  в мирной жизни, - он не накапливает проблемы. В случае, когда человеку, в силу его индивидуальных особенностей,  не  удается самостоятельно адаптироваться к стрессу – стресс переходит в посттравматическое расстройство.  При таком расстройстве страдает память, сокращается объем запоминаемой информации, не выстраиваются новые нейронные связи, человеку тяжело обучаться чему-то новому, не удается держать внимание на деятельности, требующей концентрации. Все это происходит из-за нарушения мозгового кровообращения – оно замедляется, да и сама кровь становится гуще.  В особенно тяжелых случаях уровень мозгового кровообращения может сократиться до 30%.

Считаю, что неоказание психологической помощи участникам боевых действий негативно отразится и на их дальнейшей жизни, и на жизни всего нашего общества. К счастью, самоорганизация и волонтерское движение в нашем обществе настолько сильны,  что у  этого «плохого сценария» нет  ни единого шанса. Мы справимся!

Как видим проблема острая. На сегодняшний день, по разной информации, учитывая три волны мобилизации, в зоне АТО воюет до 100 тысяч человек. Следующая волна мобилизации планирует пополнить ряды еще на 40 тысяч. Никто не знает, когда закончится конфликт. Волонтеры делают большую работу. Но без комплексной государственной программы психологической реабилитации ветеранов наша страна может потерять, в прямом смысле этого слова, целое поколение молодых, трудоспособных мужчин, которым еще придется поднимать экономику нашей страны после окончания этой войны.

P.S.: «Мы собирались воевать против всего, что определяло наше прошлое — лжи, корысти, себялюбия, бессердечия. Мы стали жестокими и перестали доверять всем, кроме ближайшего товарища, не верили ни во что, кроме хлеба, табака, земли, неба и деревьев. И в результате все стало забываться, фальсифицироваться и рушиться. Осталось только бессилие, безразличие, отчаяние и водка. Прошло время великих мечтаний, настало время дельцов, продажности и нищеты»

(с) Эрих Мария Ремарк. «Три товарища»

https://www.youtube.com/watch?v=jhdFe3evXpk