Прикладное героеведение

Катерина "Тави" Назарчук

Меня зовут Катя, я езжу в военные госпитали с гитарой. Хожу по палатам, играю, пою, треплюсь за жизнь. Если погода хорошая – играю на улице.

За время поездок поняла, как бойцам страшно не хватает общения, поддержки и даже минимальной терапии этого треклятого посттравматического синдрома. Специалистов не то что не хватает, их капля в море. А раненых очень много. Как и все прочие проблемы, эту начали решать волонтёры, и я машу руками и зову вас подключиться. Вы очень нужны, это несложно и практически не требует денег.

Знаю, что многие хотят поехать в госпиталь, выразить свою благодарность и поддержку, чем-то помочь. Но боятся, не знают, как себя вести и что делать. Решила написать небольшую статью. Это то, что я рассказываю своим впервые едущим знакомым по дороге к госпиталю. Не профессиональная методичка, а смесь из собственных впечатлений и подслушанного у психологов и других волонтёров. Ликбез, чтобы знать, чего ждать и зачем вообще ехать. Я бы не решилась писать, если бы таких материалов было много. Но их мало, а из новостей вообще не понятно, как живут люди в госпиталях. Показывают либо что-то душераздирающее, либо героическое. А там обычные живые люди, которым не с кем выпить кофе и потрепаться. Итак, что из важного не покажут в новостях?

1. С войны покоцанными возвращаются все. Даже Майдан повлиял на психику людей, что уж говорить о долгих месяцах на настоящей войне. Впечатления - сильные и яркие - сидят у каждого внутри. Стоят перед глазами, приходят во сне. Плюс военные привычки, необходимые для выживания, другой образ мысли. Вобщем, если вы ожидаете увидеть обычных собеседников, как в гостях или на фейсбуке – то нет. Они другие.

Мне попался только один раненый, в общении неотличимый от мирного человека. Оказалось, в АТО он просто не успел доехать до места дислокации – их колонну накрыло «градом" на марше. И дядька с осколком в ноге попал в Киев, не успев побывать на войне.

2. В госпиталь нужно ехать с целью помочь. Если вы хотите попиариться – найдите другое место. Если хотите узнать, "как там на фронте" – это не в госпиталь. Здесь вам расскажут свои кошмары, то что жжет, то что врезалось в память. Не расскажут даже хохмы из армейской жизни – только то, что тревожит. К настоящей обстановке в зоне АТО эти рассказы имеют такое же отношение, как сон, основанный на реальных событиях, – к самим событиям. Если хотите острых ощущений, душераздирающих историй и мужских слёз – вам тоже не сюда, а к телевизору. В госпитале, если вы всё сделаете правильно, рассказы тоже будут. Но не те, какие вы ждёте, а те, после которых вы сами получите маленький кусочек посттравматического синдрома. Потому что живые истории будничнее и больнее любых ожиданий. Я изо всех сил стараюсь абстрагироваться, и всё равно в каждой палате слышу что-то, что пробивает мою личную броню. 

Так для чего ехать? Во-первых, поднять настроение. Приезд девушек - это уже приятно. Во-вторых, проявить заботу, показать что они нам очень-очень нужны и важны. В-третьих - отвлечь от новостей и коньяка. В четвёртых - помочь с вещами, лекарствами, одеждой и едой, решением сотни проблем. В пятых - побыть слушателем, дать выговориться. Поработать тазиком, в который будет выблёвываться внутренняя боль. В-шестых – дать раненым желание жить дальше, подарить веру в себя, в то что они не "трутни беспомощные" (вам смешно, а они так думают), а мужики, которые йохохо как полезны, татышо какие мужики, огого сколько всего могут.

Парням из гражданских, кстати, лучше не приезжать: сразу возникает вопрос "а ты что тут делаешь, почему не на фронте?" Раненые не в том состоянии, чтобы понимать все тонкости мобилизации или целесообразности работы в тылу, у них всё очень просто, это одна из особенностей витального мышления.

3. Желание выговориться. В одной палате мне попался боец, пробывший в зоне АТО с апреля (!!!) по конец января. Он вообще не сидел на месте, его подбрасывало на кровати, по палате он метался кругами, курил на балконе, бегал по коридору. Всё это со сквозной дыркой в ноге. И говорил, говорил, говорил. Мы с волонтёрами только успевали вставить "угу", "надо же" и "ничего себе".

Когда болью делятся, она значительно уменьшается. Так что если вам начали что-то рассказывать – вы съездили не зря, и по крайней мере одному человеку стало немного легче. Теперь ваша задача – не запостить услышанное в фейсбук, иначе многие прочитают и отравятся, а нам нужно уменьшать количество фигни в обществе, а не увеличивать.

4. Нельзя сюсюкать. "Давай я всё сделаю", "ах ты бедненький" и отношение к ним как к больным внукам делает из воинов мягкие тряпочки. Начинается давление на жалось, пьяные сопли, хватание за женскую юбку и прочее иждивенчество.

Моё сидение в палате длится обычно минут 40, горло от разговоров и песен пересыхает, и мне предлагают чай или кофе. Я всегда соглашаюсь. А дальше сижу на кровати, перебираю струны и болтаю ножками. А раненые моют мне чашку, ставят чайник, лезут за сахаром... На костылях, на простреленной ноге. Угощают конфетами, которые им принесли волонтёры. Мне приходится засовывать свою совесть куда-то очень далеко, чтобы сидеть вот такой принцессой. Но я считаю, что им очень полезно помогать кому-то. Например мне, раз больше в данный момент некому. Вообще заметила, что очень болезненно реагируют на попытки помочь с инвалидной коляской, дверями, порогами. Шипят "я сам!" Так что, если не попросили о помощи прямо, - лучше не лезть, и предоставить сильным мужчинам быть сильными мужчинами.

5. Мы не равны. Те, кто не был с ними плечом к плечу, не воспринимаются как равные, как свои. Я им не боевой побратим, я не могу их понять и не могу заявлять «да, мужик, я тебя понимаю». Мы вообще из разных миров, ничего друг другу не должны, и приходится потрудиться, чтобы объяснить зачем я вообще пришла в палату.

У меня хорошо работает честно сказать: "Тук-тук, можно к вам? Здравствуйте, я волонтёр, у меня нет ни мандаринок, ни шоколадки, но я очень хочу как-то помочь. Вот, пришла с гитарой. Хотите, я вам поиграю?"  И если нет – то нет.

6. В госпитале большая текучка. Постоянно приезжают новые, кого-то выписывают, кого-то переводят в другой госпиталь. Кто-то лежит уже шесть месяцев, а кто-то только-только "оттуда". В центральном госпитале раненые лежат совсем мало, прооперировали – в Ирпень, прооперировали – ещё куда-то, освобождают место для нового борта с ранеными. Для меня это означает, что никогда не знаешь, кто находится за дверью палаты и в каком он состоянии. Нужно постоянно импровизировать. А ещё постоянно бывает так, что разговоришься, познакомишься – а его уже переводят куда-то, и нужно расставаться навсегда, при этом улыбаясь.

Когда приезжаешь в госпиталь, очень хочется обойти всех, каждому помочь. Мне приходится смиряться и довольствоваться 3-4 палатами за раз, на большее не хватает заряда позитива.

7. Коньяк. "Бальзам для душевных ран", как они шутят. Занимает серьёзное место в культурной программе населения палат. "Мы понимаем, что это не выход, но помогает забыть", - говорит боец. "Моего товарища завтра выпишут, и он там дома один сопьётся", - говорит другой. "Мы удрали в Ирпень и устроили драку в кабаке", - рассказывает третий. Медперсонал просит хотя бы срочникам не наливать.

Читать лекции о вреде алкоголя бессмысленно. Пока коньяк будет единственным способом справиться с тем, что сидит внутри – ничего не сделаешь. Это одна из причин, по которым я хожу в госпиталь и пишу эту статью.

8. Они очень переживают. В госпитале появляется время читать новости – и раненые читают всю нашу фейсбучную панику. Звонят своим, знакомым своих, страшно волнуются. Плачут в подушку от бессилия. Особенно тяжело тем, у кого ранения не боевые, а в результате несчастного случая. Эти грызут себя дополнительно. 

Страшно болезненно реагируют на действия правительства и штаба. Спорить нельзя, логика и восприятие разные, а отношения можете испортить, и вообще ну его, эти споры о предательствах, и кто кого слил. Теплее от них не становится.

Когда меня пытаются втянуть в разговор о политике, я рассказываю о том хорошем, что эти бойцы защитили такой ценой. О том, сколько, оказывается у нас людей, которым не пофиг друг на друга. И что, может быть, этого не видно, но если копнуть в любой области – там уже сидит волонтёр и потихоньку меняет страну к лучшему. Рассказываю конкретные примеры (это важно). Вы бы видели, как светлеют лица. Людям очень важно знать, что они не одни такие сумасшедшие, что остальные тоже вкладываются в проект "Украина". Надеюсь, это подтолкнёт и к мысли о том, что в тылу люди не только "баб портят и бабки зашибают".

9. Они замечательные. У них колоссальный запас чувства юмора, а со страшными ранами они держатся так, будто там вообще ничего особенного. Я даже поверила и сама перестала обращать внимание на их дырки в ноге или торчащие шурупы от аппарата Елизарова. 

Когда кто-то из раненых начинает унывать, я рассказываю, что мне очень страшно от новостей. Но что когда я прихожу в госпиталь и вижу, какие люди у нас в защитниках, то успокаиваюсь. Слушают и светятся. Госпиталь - отличное место для искренних слов восхищения.

10. Необходимость держать дистанцию. Если в ваши планы не входит найти себе в госпитале любовь с посттравматическим синдромом, придется быть осторожной. Короткие юбки, открытое декольте, сильные духи будут восприняты либо как заигрывание, либо как откровенное издевательство над раненым человеком, который много месяцев был лишен женского общества.

Если я вас не напугала, и вы хотите помочь – можете подойти к волонтёрам ближайшего военного госпиталя. В каждом госпитале свои порядки, только местные волонтёры знают все нюансы, и присоединиться к их команде – отличное решение.