Моя страна стала для меня реальностью

Тимофей Стьожка

1.

Я почувствовал свою страну. Я начинаю её понимать. Я наслаждаюсь этим моментом.

Меня всегда обижало, когда меня называли «хохлом», когда меня обзывали «селюком» только потому, что я говорил по-украински (скорее все-таки на суржике, чем на чистом украинском).

Потом я выучил русский язык, несмотря на то, что на уроки русского языка я не ходил – я занимался самообразованием: запоем читал книги на русском, старался говорить на чистом русском (без «шо» и «гэ»). У меня получилось. Некоторые даже думали, что я из России. Чем больше я говорил на русском языке, тем больше я забывал украинский – мне уже сложно было подбирать слова на украинском, если того требовала ситуация (уроки укр. мовы и литературы, например). Я все больше затирал свою идентификацию. Просто стал таким себе городским парнем, который стеснялся всего украинского. Потом вообще перестал озадачиваться идентификацией.

Когда мне было 14, случился первый Майдан, еще бескровный. Как ни странно, я поддержал сторону Януковича. Сразу. А потом были рождественские праздники и прекрасный украиноязычный Львов. Вернулся из Львова я уже другим. Я четко ассоциировал себя с «оранжевыми» (за что, кстати, получил пару раз от сторонников Януковича). В школу в знак солидарности с «оранжевыми» и Майданом я ходил строго с оранжевой ленточкой на самом видном месте – с левой стороны груди. Я не снимал её ни при каких условиях. Молодые и прогрессивные учителя поддерживали меня и не заставляли снимать ленточку на их уроках. Но кроме этих учителей были еще и другие – старые маргиналы. В их число входила директриса школы, которая преподавала физику. Вот с ней и случился главный конфликт в моей жизни, который предопределил дальнейшее развитие моего бунтарского характера.

2.

Она велела мне снять ленточку, я отказался. Она повторила свою просьбу более настойчиво, я снова отказался её выполнить. Потом её приказы – уже не просьбы – стали звучать в ультимативной форме, но я оставался непреклонен. Весь класс затих. Все ждали кульминации. После того, как я отказал ей в снятии ленточки в пятый раз, она ушла в свой кабинет, при этом сказав мне зайти к ней через пять минут (это все происходило во время урока). Я решил идти до конца и поэтому не сбежал, а пошел к ней в кабинет. Там уже, кроме нее, были секретарь, завуч по воспитательной работе и историк (он, кстати, был из молодых, прогрессивных учителей). Директриса потребовала объяснить свое поведение и непослушание. Я сказал ей, что ношением ленточки я выражаю свою позицию. Она парировала, сказав, что школа – не место для политики (что, в принципе, справедливо). Я ответил, что я никого и ни к чему не склонял и не агитировал, ленточка была просто символом. После пары этих моих фраз она начала «приседать» мне на уши и рассказывать про Януковича, про «Партию Регионов» и про то, какие нас ждут молочные реки и кисельные берега в случае его избрания президентом, и про то, какие нечестные «оранжевые», и как их поддерживает Америка, и что на Майдане все наркоманы проплаченные, и как нам будет хорошо вместе с Россией. Ну, в общем, все те истории, которые мы слышали и про Майдан-2014, только в лайт-версии. На что я ей справедливо заметил, что школа не место для политики и агитации, но, тем не менее, сейчас это и происходит. После этих слов она как взбесилась: начала кричать на меня и требовать снять ленточку, или она сама её сорвет. Меня поддержал историк. Он сказал, что я был прав. В конце концов, она таки сорвала ленточку и бросила её на пол, приказав мне идти на уроки. Я, со слезами на глазах, поднял ленточку и ушел. После этого обо мне как об ученике успевающем пришлось забыть. Я потом даже школу сменил, но это уже другая история. Это происшествие очень сильно меня потрясло. После этого я принял для себя решение всегда твердо придерживаться своих взглядов и не отступать от них. Кроме того, я понял, что быть украинцем – это тяжело, но круто.

Я точно для себя решил, что хочу быть украинцем, несмотря на то, что отец у меня украинец (вся его семья была украинской и вела свои корни от какого-то казацкого рода «Стэжка», они были достаточно зажиточными и, когда пришла советская власть, их семью раскулачили), а по материнской линии была сплошная путаница: её дед был корейцем, бабушка – полячкой, соответственно, плодом их любви (мама моей мамы) – была светло-русая девочка с немножко раскосыми глазами и фамилией «Билявська». Мужем той девочки (а соответственно, моим дедом по материнской линии) стал крымский татарин с Сиваша («Гнилое Море»), ни имени его, ни фамилии я не знаю, так как видел его один раз, а маму мою записали как русскую (вот и думай теперь, кто такие «русские»).

И я задумался: «Что значит быть украинцем? Что меня делает украинцем?» На то время ответ для меня был почти очевидным – украинский язык. Принял решение досконально выучить украинский язык и говорить только на нем. Для этого я стал менять свой информационный фон. Если раньше я потреблял русскоязычный продукт, то теперь я перешел исключительно на украиноязычный, что было не так легко, как с русским, потому что украинского продукта было катастрофически мало.

3.

Я старался слушать только те радиоволны, которые хоть иногда пускали в эфир украиноязычные песни. Когда появилась возможность купить себе плеер (тогда мог позволить себе только кассетный) прикупил себе сразу же несколько аудиокассет, а именно альбом «Океана Ельзи» «Глория» с маленькой девочкой на поле с цветами на обложке, альбом Русланы «Дикі танці», альбом Тартака «Перший комерційний». Я эти аудиокассеты хранил потом, как реликвию, пока в бесконечных переездах где-то их не «прожарил». Была еще такая возможность запастись украиноязычным продуктом: идешь в гости к другу, у которого есть бумбокс с возможностью записи с радио на аудиокассету, вставляешь кассету в бумбокс, включаешь радио и ждешь песню на украинском языке. Заказать песню по телефону и записать её, дозвонившись на радиостанцию, было дорого для меня в то время. Потом были книги на украинском языке. Как ни странно, несмотря на то, что во время «Савеццкого Саюза» на украинском языке книг печаталось больше, чем в современной Украине, найти что-то интересное, как «савеццкого» производства, так и украинского, для подростка было тяжело. Поэтому некоторые интересные книги, которые удавалось найти, я перечитывал по 4-5 раз. Где-то в то время я захотел купить себе флаг Украины и большую карту, чтобы можно было повесить все это дело на стену, вместо постеров с Бритни Спирс и крутых тачек. Но, в городке, в котором я жил в то время, между прочим, численностью населения - 16 тыс. ч., я не смог найти даже намека на флаг, разве, что маленькие флажки, которые не олицетворяли мои желания, да и денег тоже особо не было в то время. Так что отложил я эту затею с флагом до более благоприятных времен.

Через год меня забрал к себе отец в Черниговскую область, где я получил еще один когнитивный диссонанс. Во-первых, в той местности все говорили на украинском, но со своим диалектом, вот аж прямо в память врезалось одно слово: «засмажка». Как вы думаете, что значит это слово? По-русски это звучало бы как «пассированный лук», по-нашему, по-простому - «зажарка». А во-вторых, вся молодежь, от 13 до 28, не то что бы ненавидела Россию и россиян, но, если где-то кто-то узнавал, что россияне поблизости (до границы с Россией было не очень далеко), то их мутузили чуть ли не всем селом. В общем, там я провел незабываемых полгода. Было здорово (нет, не потому что мы мутузили россиян), а потому что там очень все колоритно было.

Следующей моей остановкой был Днепропетровск. Чуть больше, чем полностью русскоязычный город. Здесь я поступил учиться в училище на отделочника строительного (малярка, штукатурка, плитка). В училище я редко говорил на украинском языке, но постоянно спорил с преподавателями по вопросу языка изложения предмета. Вы себе только представьте: почти весь печатный материал (учебные книги, методички) был на украинском языке, а обучение велось на русском языке. Можете себе представить какой был винегрет в головах учащихся? По окончанию учебы я настоял на том, чтобы диплом я писал и защищал на украинском языке. И таки защитил, да еще и диплом с отличием получил.

В Днепре я, кстати, таки купил большой флаг и карту. Флаг этот со мной уже больше 6 лет. В Днепре сложно быть украиноязычным, но можно. Я подыскивал себе собеседников, которые владели украинским, и мы время от времени общались, просто так, на разные темы. К тому же вопрос с литературой тоже был уже получше: я покупал себе книжки новых украинских авторов, таких, как Карпа, Люко Дашвар, Жадан, Кузьма и т.д. Ходил в театр одного актера «Крик» с замечательными представлениями на украинском языке, которым руководит замечательный человек – Михаил Мельник. Качественной украинской музыки становилось все больше. То есть я почти попал в зону комфорта относительно украинского языка – укрпродукт был. И как-то с течением времени я перестал особо напрягаться с языковым вопросом: когда была необходимость, общался на украинском, старался блеснуть, где это было уместно, чистым украинским языком и произношением. Иногда вспыхивала полемика относительно второго государственного. Часто парировал, что уместнее было бы сделать крымско-татарский язык вторым государственным, нежели русский. И так жизнь русскоязычного украинца текла себе вполне тихо. До Майдана-2014.

4.

Во время Майдана-2014 я уже был студентом (кафедра заочного образования, политолог) Днепропетровского национального университета им. О. Гончара. Преподаватели, в целом, были склоны к поддержке Майдана, но, как известно – в любой бочке с медом есть своя ложка дёгтя. Были преподаватели, которым уж очень сильно не нравился Майдан, и которые с радостью, наверное, встретили бы приход «русского мира™». Спорил с некоторыми, но это было бесполезно.

Когда начала нарастать эскалация конфликта меж протестующими и властью на Майдане с помощью титушек (очень многих набирали именно в Днепре), я в первый раз подрался за свою позицию (именно подрался, а не получил «лящей», которые остались бы без ответа). Дело было так. В тот день, во вторник, если не ошибаюсь, мы с другом бродили вечером по центру города и обсуждали тему титушек. А так как в городе как раз была футбольная баталия, то почти все заведения были закрыты, потому что боялись, что из-за нестабильной ситуации может произойти что-то из ряда вон выходящее (концентрация ультрас и титушек была очень высока). Город был пустой, и мы говорили очень громко. На совершенно пустынной Европейской площади к нам на встречу вышло два человека. Двигались они прямо на нас. Мы дискуссию свою не прекратили, громкость не убавили. Вдруг ко мне подлетает один товарищ и кричит мне в лицо, что он, мол, титушка (видимо, услышал наш разговор), и бьет меня в нос. Я оторопел, но быстро взял себя в руки, и этот «красавчик» получил ответку. Спустя секунду хлопец этот, ну, который назвал себя титушкой, лежал на мостовой и не подавал признаков жизни. Я малость испугался, но привел хлопца в чувство и передал его успешно сбежавшему на другую часть площади спутнику.

На следующий день вечером мы с другом уже наблюдали на центральной площади им. Ленина, которая потом была переименована в площадь Героев Майдана, падение статуи Ленина. Ленин поддавался с трудом – использовали кран, «болгарки» и всякие другие приспособления, и через несколько часов он рухнул. Всеобщее ликование и громогласное «Героям Слава» оглушило. Люди пили шампанское, махали флагами, отпиливали себе кусочки Ленина на память, проезжающие машины выжимали из клаксонов всю мощь. При этом милиционеров замечено не было.

А потом была ночь перед референдумом. Я испытывал какие-то непонятные чувства. Я до сих пор не могу их идентифицировать. Страх? Нет, не совсем страх. Сожаление? Может быть, немного. Эпохальный исторический момент? Злость? Предательство? Непонимание происходящего? Готовность к войне? Оно как-то все переплелось и наложилось друг на друга. Было странно. Все же была надежда, что референдум провалят, Россия немного побугуртит, и все станет как прежде. Но нет. Не стало. В тот же день я пошел в парикмахерскую и обрился наголо – была уверенность в том, что Украина пойдет забирать Крым обратно и меня обязательно призовут в ряды ВСУ. Даже повестка не пришла. Несколько раз порывался сам пойти в военкомат – так и не дошел. Стыдно. Успокаивал себя, что все же отделаемся легким испугом и неприятной ситуацией. Ошибался.

Потом начался конфликт в отдельных районах Донецкой и Луганской области, потом была Одесса, волнения в Херсонской и Николаевской областях. Опять было то странное чувство. Почему-то именно в эти дни решил выполнить свою давнишнюю мечту – тату в виде контура карты Украины. Начитался новостей и наслушался рассказов о том, что делают с людьми проукраинских взглядов, там куда дотянулся «русский мир™». Было страшно. Но, потом понял, что лучшего момента проявить свою позицию может больше и не представиться, понимал, что рано или поздно нужно будет принять какую-то сторону, потому что не может человек быть и не там, и не там, а где-то посередине. Сделал. На левом предплечье. Делала мне тату мастер девушка с грузинскими корнями и проукраинскими взглядами. Так вот, у нее было 3 (три) тату на украинскую тематику. Она сейчас, кстати, доброволец в ДУК ПС. Сильная и хорошая девушка.

Я не выходил из ленты новостей во Вконтакте, Фейсбук. Информации было много. Получался винегрет. Сложно было структурировать информацию. Потом на глаза попался ПиМ. Очень удачно попался, к слову. Многое встало на свои места. И уже не так хотелось впасть в беспробудную меланхолию, взирая на все происходящее. Стало легче.

Чтобы меньше думать о плохом, начал понемногу вливаться в движение волонтерства. Ну, как вливаться? Выбрал себе волонтера, который действительно занимался делом – харьковский волонтер Роман Доник. Высылал немного денюжек. Потом и вовсе сам стал понемногу с другом ездить по днепропетровским госпиталям. Сигареты возить солдатикам, воду, приколюхи разные, так, по мелочи. Потом сагитировал работников на своем предприятии – собрали немного помощи в госпиталь: мёд, теплые носки, подштанники, чай, печенюшки, всякое такое. Начало отпускать. Все было не так уж и плохо. Не, ну понятно, что там скачки курсов, нестабильная ситуация, гибель ребят на передовой, тэги «цезрада» и «всихзлывають» не добавляли оптимизма, но появилось стойкое понимание, что мы победим. Скоро ли, не скоро, но победим.

Самое главное, что я вынес из всех этих происшествий – это чувство страны. Я почувствовал нашу страну. Она стала реальностью. Раньше она как бы была, но я её не чувствовал. Вся эта шароварщина, чиновники, милиционеры да, грубо говоря, всё – было вроде как напускное и несерьезное. Не вселяло оптимизма. Хотелось чувствовать страну, но чувствовать было нечего. Чего греха таить – где-то за полгода до Майдана я хотел уехать в США. Учить английский язык, а потом, может, и остаться там. Запустил процесс. Собрал все необходимые бумаги, пришло приглашение из университета (Канзас). Пока все эти бумаги собирались – происходило все вышеописанное. Но к тому моменту, когда нужно было сделать последний шаг – съездить в посольство – я понял, что не хочу никуда уезжать. Я понял, что я хочу жить в Украине. Хочу принимать участие в строительстве новой страны, как бы пафосно это не звучало. Я все еще хочу съездить в США, но теперь только в качестве туриста, а не потенциального мигранта. Да я вообще много куда хочу съездить и обязательно поеду. Но кое-что останется неизменным – мое украинское гражданство, и чувство того, что я – украинец, пускай и чаще русскоязычный, нежели украиноязычный.

Я почувствовал свою страну. Она стала реальностью.