Очень красная «десятка»

Утро. Завтрак, кофе, сигарета. Едешь на работу. Вправо, влево, светофор, подрезали, поматерился, подрезал в ответ.

Зачем подрезал — чёрт его знает. Автоматически, не задумываясь. Око за око, нервы за нервы. Вот тебе, сука! А? Нравится? То-то же.

Красная «десятка», которую я подрезал, могла бы въехать в мою машину, что означало бы полностью потерянный день, разборки с полицией и страховщиками. Но об этом не думаешь сразу. Сначала делаешь. Потому что не запрограммирован иначе. Не можешь по-другому. Ты прав, он неправ, надо ему показать — что неясно-то?..

Ладно, подрезал и подрезал. Подумаешь.

Подумаешь. Вечером, дома, после работы, когда ребёнок уложен спать и можно спокойно выкурить сигаретку на балконе, а потом поработать на себя. Набросать план новой главы для учебника по истории Украины, почитать документы по истории Первой мировой войны, которая на наших землях переросла в Украинскую революцию. «Визвольні змагання» — по-украински это звучит правильнее. Ещё правильнее будет «Перші визвольні змагання» — потому что прямо сейчас идут уже третьи по счёту.

Термин «визвольні змагання» означает, что идут соревнования за освобождение Украины — как от внутренних, так и от внешних противников. Петлюровцы против махновцев, махновцы то вместе с большевиками, то против них, петлюровцы с махновцами вместе против белогвардейцев, потом наоборот — и это не то что неполный перечень разборок, это даже не двадцатая их часть. Все против всех. Хаос.

И все уверены в своей правоте. Все, сука, до единого. И все в чём-то правы — вот в чём беда.

Скоропадский, ставший гетьманом после переворота, был прав — Центральная Рада, то бишь парламент, работал ужасно, реформы шли странные, народ им не доверял, как не доверяли и полу-союзники, полу-оккупанты — немцы. Значит, переворот. Долой Центральную Раду!

Винниченко и Петлюра, сбросившие Скоропадского после короткого, но кровавого конфликта, были тоже правы: Скоропадский даром что провёл определённые реформы, вёл страну куда-то не туда, а немцы, на которых он опирался, выдаивали страну. Долой Скоропадского!

Прав был Махно, воевавший (с перерывами) против армии Петлюры. Очевидно же, что Петлюра неправ в экономических вопросах — только анархизм, только система Советов, только «государство без государства» станет спасением для Украины. А значит, долой Петлюру!

Правы были украинцы, поддержавшие большевиков. Ведь большевики обещали землю и мир, а всякие там петлюровцы вводили непонятные народу реформы с непредсказуемыми результатами. А земля, тем более даром, крестьянину завсегда нужна. Поэтому — долой всех, кроме красных!

Правы были и те, кто поддержал белогвардейцев. Ведь все эти непонятные гетьманы и атаманы уже в печёнках сидят, они непредсказуемы, от них только кровь и хаос. А при царе был порядок! Так что — долой всех, кроме белых!

Все они правы. Прав атаман Григорьев, воевавший то за Петлюру, то за большевиков, то против всех (и каждый раз он был прав — на то были свои резоны). Права Чёрная Маруся. Прав атаман Ангел. Прав атаман Зелёный. Правы бойцы Галицкой армии. Правы поддержавшие поляков. Правы поддержавшие Антанту. Правы крымские татары. Правы закарпатские венгры. Правы красные, чёрные, белые, зелёные, правы сине- и серожупанники.

Все правы.

Все отстаивали свою правоту. Каждый заслуженно воевал против других в 1917-1921 годах (а многие и ещё несколько лет после этого). Все молодцы.

Результат все помнят. Разборки украинцев с третьей попытки смело красным морем. Море красных флагов в итоге стало морем крови. 1921 год привёл за собой 1932-й с голодом и 1941-й с немцами. Это последствия. Ожидаемые последствия. Последствия, которые можно было предсказать с определённой долей вероятности — примерно как можно предсказать красную «десятку», влетающую в бок подрезавшей её машины.

Но — нет. Не прогибаться. Не договариваться. Только я прав. Только так будет. Только так должно быть.

А потом общее поражение, расстрелы, террор, голод, мировая война и десятки миллионов тел. Вопрос масштабов. Там — помятый металл, потерянный день и много нервов, а тут помятая история, потерянное государство и много трупов.

Сейчас у нас идут третьи освободительные соревнования. Первые мы проиграли после Первой мировой войны. Вторые — во время Второй мировой, когда одних только УПА было две штуки (и воевали они друг против друга, конечно). А сейчас идут третьи. И грабли, на которые мы уже наступили дважды за последние сто лет, снова маячат впереди. Атаманы, оппозиционеры, антикоррупционеры, блокадники, деблокадники, партии, фракции… Каждый снова прав и не хочет уступать. Государство, какое бы оно ни было, пока держится, а значит, держится и фронт. Но это, как показывает история, может закончится в считанные дни. И я этого не хочу. Не хочу, чтобы история оказалась правой, чтобы она снова доказала, что мы лучше перегрызём друг другу глотки, чем сядем за один стол договариваться. Не хочу оказаться правым в своих страхах. Не хочу, чтобы этот семнадцатый год повторил другой семнадцатый. Хочу ошибиться. Хочу ошибиться больше всего на свете.

Потому что за грохотом внутренних разборок семнадцатого года приходит могильная тишина тридцать третьего.