Уроки позабытого императора. Часть III. Падение

В разгар войны и бравого расползания по карте персы уничтожили пограничную арабскую державу Лахмидов. Тогда это не выглядело чем-то серьёзным. Небольшое буферное государство…

Вот именно — буферное.

Его гибель ускорила объединение арабов под зелёными знамёнами того, что тогда ещё считалось христианской сектой под предводительством некоего Мухаммада. Новая идеология в течение одного поколения превратила разрозненные племена в единую и могучую боевую машину. Был создан Арабский халифат и началось великое исламское завоевание.

Обе империи оказались под ударом тех, кого ещё недавно рассматривали несущественными. И, как назло, обе империи, которые в обычном своём состоянии отмахнулись бы от «очередных варваров», после страшной войны друг против друга ещё не были готовы дать достойный отпор.

Опустошённая Персия была раздираема гражданскими войнами, правители сменяли друг друга и гибли от заговоров и восстаний. Так погиб и Шахрвараз — казавшийся неуязвимым на поле брани, на престоле он сумел выжить лишь полтора месяца. Его сын примкнул к византийцам, а позже бежал к арабам, предложив им помощь в захвате собственной страны, но халиф Умар решил, что такой союзничек будет приносить несчастья и лучше его сразу казнить, от греха подальше. Без него бы справились.

И таки справились.

Арабы фактически покорили империю Сасанидов за 11 лет — с 633-го по 644-й. Пала мировая держава, ушёл в прошлое огромнейший пласт зороастрийской культуры. Огни, горевшие столетиями, были залиты — и в переносном, и в буквальном смыслах (вечный огонь — обязательный атрибут зороастрийского святилища).

Персидская цивилизация прекратила существование. Из её останков произрастала новая Персия — уже мусульманская.

А что же Восточный Рим?

Византийские владения на Ближнем Востоке были разорены, экономика страны кое-как восстанавливалась, но ещё имела очень бледный вид. И всё же по праву победителей византийцы находились во много лучшем положении, чем персы. Могла ли империя противостоять новому врагу?

Могла. Да, она была потрёпана, как солдат, ещё не отошедший от ран. Но у неё была армия, а у руля — император-военачальник, стратегический гений, сопоставимый с Александром Великим. Он мог вновь возглавить армию, привести страну к победе, прогнать арабов на Аравийский полуостров, где они через некоторое время ушли бы во внутренние склоки…

И тут мы подходим к самой трагической части нашей истории.

Ираклий сошёл с ума.

Без царя в голове

Великий правитель повредился рассудком. Да, в самом буквальном смысле этого слова. Не в плане «начал делать глупости», нет — у него обострились навязчивые фобии, он стал страдать фатализмом и комплексом вины, считая, что сам навлёк на себя человеческий и Божий гнев. Среди прочего, он начал до истерики бояться открытой воды. Диагностировать по старым хроникам — дело неблагодарное, так что истинную природу душевного расстройства великого полководца мы вряд ли узнаем. Но, даже помимо очень тяжёлого посттравматического расстройства (может, в традиции лично не возглавлять войско что-то и было?), у него был как минимум один повод поехать кукушкой.

Его сильно не любили в народе.

Да. Как и Маврикия. История запомнила обоих большими молодцами. Народ их, мягко говоря, недолюбливал.

Отсюда урок: мнение потомков может сильно расходиться с мнением современников.

Маврикия не любили за скупость. Ираклия — за ту же скупость, только в его случае вынужденную: направив все силы на спасение государства, он обрезал косты везде, где только было можно. Из-за утраты Египта прекратилась раздача «социального» зерна в столице (да, до этого практиковалась). Резко упали зарплаты гражданских чиновников. Выросли налоги, пошла инфляция, монеты облегчили при чеканке. Всё это уже давало повод кричать, что-де при Фоке доллар был по во… — пардон! — медяк весил на пару граммов больше. Чистая правда, и не поспоришь.

Но худшим было даже не это, а императорские семейные проблемы. Первая супруга Ираклия, Фабия Евдокия, умерла через два года после его воцарения от приступа эпилепсии. И тут император совершил первую из двух великих ошибок своей жизни: женился по любви на девушке по имени Мартина. Звучит благородно и романтично, если бы не тот нюанс, что Мартина приходилась дочерью его родной сестре. В глазах общества… в общем, совокупление с лошадью посреди ипподрома в день финальных забегов было бы менее вредно для репутации самодержца. Инцест — сомнительный способ укрепления семьи: в глазах граждан правитель своим половым непотребством навлекал беду и на себя, и на империю. Не говоря уже о том, что прямо нарушал закон — как церковный, так и государственный. Возможно, одной из причин того, что император мало времени проводил в столице, было то, что столица не скрывала к нему презрения. К чести новой супруги, та сопровождала его даже в походах и искренне старалась быть ему надёжной опорой.

Отсюда урок: ты можешь быть гениальным полководцем и выиграть великую войну, но в глазах общественности всё равно будешь уродом просто за то, что спишь с кем-то не тем.

Хотелось бы стать в позу современного и продвинутого человека и сказать, что общество было неправо, что плебс зря травил спасителя страны за невинное извращение — да какая им, блин, была разница, кто ему греет койку в дальних землях в промежутке между триумфами.

Нет, не зря. Общество что-то знало, и генетику никто не отменял. Даже в VII веке.

Из девяти детей Ираклия и Мартины первые четверо умерли в младенчестве. Из выживших двое старших родились калеками: один — паралитиком, второй — глухонемым (инвалидность, по тогдашним римским законам, автоматически лишала права на престол). Третий — и первый, имевший возможность заявить права на трон — вместе с матерью вступил в интригу против старшего сына Ираклия от Евдокии. Старший сын Ираклия, рождённый вне законного брака Иоанн Аталарих, вообще попытался поднять восстание против собственного отца. За такое полагалась казнь. Несмотря на настояния придворных, Ираклий заменил её отсечением носа и рук — не из жесткости, но просто потому, что это наверняка вычёркивало из линии престолонаследия, лишая возможности стать знаменем нового восстания.

А вы бы не тронулись в такой ситуации?

В общем, у Ираклия были объективные причины сойти с ума. Сочетание невероятного напряжения в государственных делах с большими проблемами — и даже у по-настоящему умного и волевого человека в какой-то момент просто опустились руки. И он совершил вторую великую ошибку.

Отсюда урок: даже самые крепкие люди ломаются. И сразу же ещё один: семья важна.

Ираклий изменил принципу, который сам же и ввёл. Вместо того чтобы лично возглавить операцию по уничтожению арабского войска, он выслал против него пять армий. Даже в состоянии душевного смятения его вполне хватило на то, чтобы расписать им логичные и правильные ЦУ, поставив задачу по охвату врага с последующим уничтожением его основных сил и деоккупации Южной Сирии, занятой мусульманами.

Общие силы византийцев заметно превосходили арабские.

Но всё пошло не по плану.

Военачальники, вместо того чтобы действовать раздельно, объединили силы для решающего боя. Это уже само по себе создало проблемы: восточно-римская система логистики не была рассчитана на снабжение единой огромной армии. Вдобавок в руководстве не было единства — командующие наиболее крупными соединениями Феодор Трифориус и армянин Ваган (который по первоначальному плану должен был со своим войском сидеть в резерве) вообще прямо конфликтовали друг с другом, взаимодействие между разными армиями не было налажено. Присутствие императора вправило бы этим деятелям мозги, но император был далеко.

Отсюда урок: хочешь сделать что-то хорошо — делай это сам. И другой: численное преимущество без единоначалия — только себе во вред.

В результате решающая битва при реке Ярмук стала не просто поражением, но разгромом. Римская армия была окружена более лёгкой и хорошо организованной арабской конницей и уничтожена при отступлении. И Трифориус, и Ваган погибли на поле боя.

И ещё один урок: на войне случаются поражения. Даже у великих.

Это окончательно надломило императора. Командиры полезли в бой со всем войском — и погубили всё войско. Новое было взять неоткуда. Арабам была открыта дорога к сердцу империи. По злой иронии, они забрали примерно те же земли, что ранее отобрали персы. Разве что зайти в Малую Азию толком не вышло — местное население, устав, что уже которая по счёту армия по грядкам сайгачит, проявило патриотизм и гражданское мужество. Зато компенсировали северо-западом Африки. Уже после смерти Ираклия пал даже далёкий, но родной Карфаген, из которого он когда-то отправился свергать узурпатора. По итогу наш герой спас страну от одних захватчиков лишь для того, чтобы передать её другим, ещё более чуждым и диким. Как любой ответственный человек, Ираклий винил только себя — хотя, объективно говоря, имел все поводы перевести стрелки на долбоумие подчинённых.

К концу жизни его психическое расстройство обострилось настолько, что он долго не мог даже вернуться в столицу: для этого надо было сесть на корабль, а он уже не выносил вида моря. И вновь императора спас флот на Босфоре: из кораблей навели понтонный мост, усыпав его землёй, чтобы владыке казалось, что он ступает по суше.

Ираклий умер в 640 году от неизвестной, но мучительной болезни. Его династия была проблемной. По его смерти началась борьба за престол между потенциальными наследниками. Арабское завоевание продолжалось, новые земли отпадали от империи. Последний представитель династии Ираклия, его праправнук Юстиниан II, по иронии судьбы, был вторым тираном-отморозком на константинопольском престоле — первым, как мы помним, был свергнутый Ираклием Фока. Остановить продвижение арабов византийцам удалось лишь в следующем, VIII веке. Пойти в контратаку — в X веке.

Это делает Ираклия по-настоящему трагическим персонажем. Возможно, одним из самых трагических в мировой истории. Проявить недюжинную волю и нечеловеческую хитрость. Свергнуть кровавого тирана и выиграть войну у многократно более сильного врага в момент его, казалось бы, триумфа. Спасти от гибели целую цивилизацию, вернуть самую святую из реликвий твоей религии. Примерить мантию лидера сил добра и победить в общепризнанном Апокалипсисе. Чтобы все плевали тебе в спину за племянницу в постели, чтобы твои дети рождались калеками или пытались тебя же убить, чтобы сразу после твоей победы из ниоткуда возник новый, ещё более страшный, враг, чтобы склоки и некомпетентность твоих подчинённых за одну битву умножили на ноль все триумфы твоей жизни.

Наконец, чтобы тебя просто забыли — многие ли сейчас знают Ираклия, сына Ираклия, императора Нового Рима? Многие ли расскажут подробности войны, шедшую на трёх континентах, и великолепную, достойную учебников, победу в ней? Парадокс — он бы остался в истории как один из величайших полководцев, если бы умер на десять лет раньше.

Хотя, возможно, к концу жизни Ираклий и сам был бы не прочь, чтобы забыли его триумфы — лишь бы вместе с ними забыли и перечеркнувшее их поражение.

Отсюда самый главный и страшный урок: правителя всегда помнят по конечному результату. Сколь бы гениален ты не был, каких бы свершений не достиг — оценят тебя лишь по итогу правления, а то и по итогу жизни. И если ты успеешь всё утратить — в лучшем случае о тебе просто забудут, в худшем — тебя же запишут в причины поражения.

И всё-таки будем помнить Ираклия и его время. Во-первых, они заслужили. Во-вторых, мы до сих пор живём среди последствий их действий. И в-третьих, вряд ли мы можем себе позволить не учиться как на чужих свершениях, так и на чужих ошибках.