Деколонизация

Сегодня Юрочка вместе со своим лучшим другом по имени Jim Beam будут рассказывать вам...

Девушка, и лёд, пожалуйста! Моему другу нужно охладиться…

…А, так вот. Будут рассказывать вам теорию относительности России. Поехали. Ну, или поплыли. Я вот лично поплыл…

…Так, стоп. Собрались. Джим, держись. Согласно общей теории относительности, тела, обладающие массой, искривляют вокруг себя пространство и время. И чем большей массой обладает тельце, тем больше искривление, вплоть до твоей мате… тьфу, вплоть до чёрной дыры, которая комкает пространство наглухо, да и время там останавливается. Итого: чем больше масса тела, тем больше оно искривляет пространство, и тем больше тел с меньшей массой оно притягивает. (В таких местах физики обычно приводят пример с теннисным шариком на поверхности батута, но я не физик, поэтому мой пример будет понятнее). Итак, [пример удалён за сексизм]. Ну, или чтобы совсем понятно: допустим, [пример удалён за расизм]. Иногда можно даже сравнить этот эффект с [пример удалён за разжигание ненависти к лицам, не достигшим совершеннолетия] Так вот, в геополитике и психологии масс происходит примерно то же самое. Рядом с нами — огромная трёхцветная дыра, затягивающая в себя нашу нацию столетиями. Мы как космический кораблик, который носится вокруг России по орбите.

Р-р-раз — нырнули в поле притяжения, вынырнули, опять нырнули, опять вынырнули…

Но каждый вздох над водой, каждое выныривание из российской орбиты чего-то да стоит нам. Как и каждая секунда в российской зоне притяжения. В орбите мы теряем язык и культуру. Стараясь выбраться из зоны притяжения, мы теряем жизни. Тысячи жизней. Как сейчас. Сейчас нам кажется, что мы давно и почти наглухо оторвались от России, вышли из её орбиты влияния. Но эта видимость обманчива и опасна сразу по нескольким причинам.

Во-первых, времени в фактической независимости от России прошло чуть-чуть — всего несколько лет.

Во-вторых, разрыв с Россией больше похож на разрыв с сигаретами — всегда возможен рецидив.

И в-третьих, мы всё ещё мыслями там. В орбите. В трёхцветной дыре. Украина долгие годы — столетиями — была то провинцией, то колонией империи (под определение которой целиком подходит и Советский Союз). Мы были в их языковом поле. В их культурной орбите. Под их принципами, законами, нормами. Мы слушали тосты Сталина про «великий русский народ», который, конечно, равен прочим народам СССР, но вообще-то равнее, чем другие. Мы слушали их песни, их сказки, их идеи. И мы теряли частичку себя. Каждый раз. Теперь мы пытаемся всё это восстановить — через гиперкомпенсацию, через мгновенный отрыв от всего российского. И это более чем правильно — это неизбежно. Только через столетия независимости, настоящей независимости от России мы станем воспринимать её нейтрально, как других соседей — Польшу, Румынию, Болгарию. Только тогда нам станет на неё наплевать. А пока мы всё ещё в орбите российского влияния. Да, по инерции — но это ещё на годы.

Русский шансон. Русский рэп. Русский рок. Хайп. Антихайп. Газманов. Кобзон. «Ирония судьбы». Тупая привычка дописывать в названиях ресторанов твёрдый знак после согласной, чтобъ получалосъ какъ въ Имперіи. Московский патриархат. «Голубой огонёк». Салат «оливье». «Оппозиционный блок». «С вас три рубля сдачи было». Улица Суворова. Улица Кутузова. «УкрАинский». Навальный — норм чувак, он против Путина. «А доедать Пушкин будет?» Деды воевали. Скажи нормально, по-русски. Мы один народ. Славянск. Краматорск. Дебальцево. Иловайск. Донецк. Луганск. Война. Всегда война.

У бывших колониальных стран всегда две проблемы. Первая проблема на виду — это устоявшиеся связи с метрополией. Алжир торгует с Францией, Ирландия — с Британией, Украина — с Россией. В метрополии практически всегда выше зарплаты и лучше образование, и этот разрыв не компенсируется за год или два — в результате молодёжь и малообразованные слои продолжают уезжать в уже бывшую метрополию десятилетиями. Но эта проблема на виду. Вторая проблема менее заметна и становится таковой только в случае открытого конфликта между бывшими колонией и метрополией. Это культурная зависимость, проявляющаяся практически во всех аспектах жизни, от самых банальных («Назови пять современных украинских и пять российских писателей») до менее заметных. Если присмотреться, то метрополия есть везде. Во всех сферах жизни — от шрифтов до макроэкономики. От метрополии хрен куда денешься вот так сразу. Теперь должны пройти поколения, чтобы фамилия «Пушкин» воспринималась украинцами примерно как фамилия «Байрон» или «Бодлер»: какой-то образ в голове есть, и поэт великий, конечно, но вот ни одного стиха вспомнить не могу, да и как выглядел, не помню, простите.

Даже моё поколение (СССР развалился, когда мне было три с копейками) с детства помнит и «Мой дядя самый честных правил», и «Златая цепь на дубе том», но не помнит почти ничего из Шекспира, не говоря уже о Шевченко. Я помню кретинские сказки про Колобка и Ивана-дурака, он же альтер-эго Ивана-царевича, но почти не знаю сказок украинских. Я по инерции следил за российскими новостями даже до войны. Я читал российские книги. Я слушал российскую музыку в значительно большем объёме, чем она того заслуживает. Я был обычным человеком постколониальной страны, старательно потребляющим культурные плоды метрополии. Из этого текста не будет вывода или призыва к действию. Никаких «кайдани порвіте». Мы уже провели декоммунизацию, и это было безумно важно, но в сравнении с деколонизацией это были так, цветочки. В конце концов, Россия была на наших землях значительно дольше, чем не продержавшийся и столетия СССР. Но деколонизацию нужно проводить внутри себя. В первую очередь понимая, что Пушкин, конечно, неплох, но только если его учить с детства, так, чтобы он с его дубами и котами на дубах откладывался на подкорке. Во всех остальных отношениях Пушкин разгромно проигрывает множеству иностранных поэтов, а по актуальности в украинском XXI веке — ещё и Тарасу нашему незабвенному Шевченко, недаром же его портреты регулярно появляются на любой украинской революции, не говоря уже о войне.

Иногда ты просто видишь наследие эпохи колонизации. Видишь все эти «РесторанЪ «Война и миръ». Видишь памятники Пушкину при полном отсутствии памятников Шекспиру. Слышишь про «три рубля» на рынке и про «рюмку водки» на столе… тьфу ты, в радиоэфире, и просто понимаешь, что это — колониальное наследие. Больше ничего не надо, достаточно понимания. Тогда вы будете рассказывать детям сказки по Франко и Роулинг, а не по Пушкину. И песни будут другие, и слова иные, и всё… другое. Может, не сразу своё — но не колониальное, а значит, несистемное. Там — Шекспир, там — Леди Гага, там — южноафриканские Die Antwoord, а там — японские мультики Миядзаки. А потом — очень потом! — в этот ряд спокойно станет и российская культура. И тогда мы увидим, сколько она заслуживает места без государственной цензуры. Где Бёрнс и где Лермонтов, где французский шансон и где российский. А пока — медленно, но уверенно прочь от России. Впереди годы деколонизации. И мы — в кои-то веки — вышли на вторую космическую скорость и уходим в уверенный отрыв от бело-сине-красной дыры. Чао, Пушкин. Привет, Верлен. Дай, Джим, на лапу счастье мне.