Рассказывают о самых страшных пытках, об изнасилованиях молчат

Во время войны на Донбассе погибли почти 500 женщин, из них лишь две были украинскими военнослужащими. Более 1200 стали вдовами, почти 2 тысячи потеряли своих сыновей. Около 900 тысяч женщин были вынуждены покинуть свои дома.

В феврале 2017 года миссия ООН по мониторингу за соблюдением прав человека в Украине опубликовала доклад о сексуальном насилии в зоне конфликта: с марта 2014-го по январь 2017 года были зафиксированы более 200 случаев изнасилования — как женщин, так и мужчин. Это происходило и на неподконтрольных Украине территориях, и там, где действовали украинские военные и добровольческие отряды.

Число уголовных дел об изнасилованиях в зоне конфликта крайне мало. Одна из причин — отсутствие юридических механизмов для расследования военных преступлений. Первый международный документ, в котором чётко определены различные формы сексуального насилия, которое совершается во время вооружённых конфликтов, — это Римский статут Международного уголовного суда. Украина его до сих пор не ратифицировала.

Документацией нарушений прав человека в зоне военного конфликта занимается правозащитная организация «Евромайдан SOS», которая во время революции помогала участникам Евромайдана и родственникам Небесной сотни. О том, как войну переживают украинские женщины, мы поговорили с основательницей «Евромайдан SOS», председателем Центра гражданских свобод Александрой Матвийчук.

—​ Какое количество женщин, по вашим оценкам, все ещё остаётся в заложниках? Расскажите, как происходит реабилитация освобождённых.

— Тяжело говорить о количестве женщин, которые находятся в заложниках, потому что тяжело говорить вообще о количестве заложников. Мы, когда проводили исследование с коллегами, идентифицировали 143 места, незаконных места несвободы, их называют «подвалами».

В чём мы точно уверены? В том, что женщины, к сожалению, среди этих пленных есть. Мы опрашиваем людей, которые вышли из плена, и среди них много женщин. К примеру, мы опросили и издали такой отчёт, который называется «Прошедшие через ад». И это абсолютно не метафора, к сожалению. Мы опросили 157 человек, каждый второй гражданский был подвергнут пыткам, и 12% людей, которые были подвергнуты пыткам, — это были женщины. И пытки — это, знаете, это не просто били. Я говорила с людьми, которым отрезали части тела. Например, Ирине Бойко пытались выдавить ложкой глаз, слава Богу, он не вытек, но ей отрезали фаланги пальцев. Я говорила с людьми, которых заколачивали в деревянные ящики. Я уже молчу о каких-то имитациях расстрелов или принудительных работах.

Конечно, очень большая проблема — сексуальное насилие, как в любом военном конфликте, о нём не хотят говорить ни женщины, ни мужчины. Они готовы рассказать о самых страшных пытках, а об этом они молчат. Но всё равно информация есть. Например, один из людей, которых мы опрашивали, — это врач-ветеринар в Луганске, который сидел несколько месяцев, поэтому он многое видел. Он сказал, что однажды привезли девушку, девочку, ей приблизительно 13-14 лет, он так сказал, за какое-то дисциплинарное нарушение. «На подвал» можно попасть за что угодно, ты просто дорогу перешёл перед каким-то так называемым ополченцем — это ему не понравилось. И он говорит, что эту девочку несколько дней возили как подарок бойцам на передовую. Ну, по сути, в сексуальное рабство. 14-летнего ребёнка. Либо он говорит, рассказывал о том, что женщина, которую на ночь забирали как бы на допрос, но когда она возвращалась, было понятно, в чём допрос состоял. И часто бывает так, что мы даже знаем, что это были за люди, мы говорим с этими людьми, они не вспоминают об этом. Но я могу их понять.

Мы проводили исследования, как матери ищут своих детей, которые пропали в вооружённом конфликте. И мы это исследование назвали «Ради имени одного». И это абсолютно не метафора. То есть эти матери, они делают огромное количество вещей просто, которые невозможно себе представить, что человек может сделать, обыкновенный человек, ради того, чтобы хотя бы узнать, где сын.

—​ Например, какие вещи?

— Они, например, едут на оккупированные территории самостоятельно, ищут, собирают информацию. Это то, что мы не можем себе позволить сделать. И, собственно, они так же подвергаются риску, потому что они матери, например, военнослужащих, врагов. И это, конечно, очень тяжёлые расследования.

В принятом национальном плане «Женщины, мир и безопасность» есть целый ряд очень важных положений. Они предусматривают и повышение роли женщин в решении конфликта, и создание системы помощи, и реагирование, например, на насилие, и очень много разных других важных вещей. Но я хотела бы акцентировать на той, над которой мы непосредственно работаем. Не только женщины, конечно, но и женщины в том числе, стали жертвами многочисленных нарушений, которые проходили и, к сожалению, имеют место быть и сейчас в ходе этого международного вооружённого конфликта. И справедливость, восстановление справедливости и наказание виновных — это достаточно важный элемент, в том числе будущего переходного правосудия.

И здесь можно объяснить очень много вещей тем, что украинские национальные органы власти не могут проводить расследования преступлений, совершённых в отношении женщин на оккупированных территориях, что ограничены возможности. А то, что этих преступлений огромное количество, и понятно, что это упало на плечи нереформированных правоохранительных и судебных органов, но есть вещи, которые объяснить никак нельзя. Нельзя никак объяснить, почему на пятый год войны у нас до сих пор норма права не отвечает норме жизни. Что я имею в виду? Я имею в виду наш старый Уголовный кодекс, который не имеет даже такого определения, что такое преступление против человечности, а военные преступления там выписаны таким образом, что их почти невозможно практически квалифицировать органам национального следствия. И очень важно, конечно, и восстановление инфраструктуры, и восстановление разорванных связей. Но восстановление веры людей в справедливость, в частности, женщин, которые пострадали от изнасилований, женщин, который пострадали от похищений и пережили этот весь ужас, — это тоже не менее важно.

И мы разработали вместе с министерством юстиции законопроект, который решает эту проблему. К сожалению, он застрял в правительстве, и даже если его отправят в Раду, мы столкнёмся с той же самой проблемой в парламенте. Потому что есть вещи, которые должны быть на повестке дня и о которых, собственно, политики и высшие должностные лица публично говорят и выступают, но когда доходит до практики, ситуация оказывается совершенно иная. Мы надеемся всё же, что этот законопроект, который позволяет органам национального расследования использовать все необходимые инструменты, чтобы называть вещи своими именами, то есть международное преступление международными преступлениями, будет в самое ближайшее время принят.

— С учётом того, что много мужчин ушло на фронт, большая социальная нагрузка легла на плечи женщин и, может быть, не знаю, можно ли ответить, но как это проявляется, в каких областях, может быть, эта нагрузка проявляется сильнее всего?

— Мне кажется, что нагрузка, в первую очередь, эмоционально-психологическая. И я даже думаю: связано ли это только с войной? К сожалению, украинское общество до сих пор довольно патриархальное, и женщине нужно идти в два раза быстрее, чтобы достичь тех же результатов, что и мужчина. Это эмоционально опустошает. Я по своему примеру могу сказать. Я, в принципе, не могу сказать, что подвергалась гендерной дискриминации, но как-то я села и выписала для себя те аргументы, которые слышала от коллег-мужчин, с которыми была мало знакома, и поэтому, когда у них не хватало аргументов, они позволяли себе такие вещи, они говорили, например: «А вы красивая девушка, у вас красивое платье». Ты говоришь человеку, что аргумент, что это неправильно, он: «А у вас красивое платье». Наверное, в другой любой ситуации мне было бы приятно это услышать, но не как ответ на аргумент. «Вы молода, вы, наверное, не юрист» или какие-то такие вещи.

И ты понимаешь, что есть уже какой-то невидимый стеклянный потолок, и женщинам даже без войны приходится в него стучаться. И тут есть позитивная нота, что это меняется всё же с каждым годом и благодаря выбранному европейскому вектору, и многим другим вещам. Но проблема до сих пор присутствует.