Гражданское общество и проблема «безбилетника»

Если рассматривать протестную деятельность гражданского общества с чисто экономической точки зрения (выгоды и/или издержки), то многое в поведении и целых групп, и отдельных персонажей остановится гораздо понятнее. Вначале несколько бытовых примеров для иллюстрации.

Если вы, когда перегорает на вашей лестничной площадке лампочка, не дожидаясь коммунальной службы (которая во многих ЖЕКах не торопится прийти на помощь), равно как и реакции соседей по этажу, сами покупаете и благородно вкручиваете её, то вы разом увеличиваете общественное благо, но и тем самым повышаете свои издержки. Когда вы видите, что от ветра поломаются деревья вокруг коммунального дома, выходите и так же благородно подвязываете их без посторонней помощи (пока ваши соседи, возвращаясь с работы, просто смотрят на ваш труд рыбьими глазами, как если бы вас там и вовсе не было), то вы опять инвестируете в глубоко совместное (общественное) благо своё время, энергию и т.д. И, наконец, если вы устали ждать, пока коммунальные службы дома сделают и поставят у парадного удобную всем лавочку, мастерите или заказываете её сами и потом устанавливаете (к вящей радости подростков с гитарами и пивом), то вы, понятное дело, — большой молодец и Гражданин с большой буквы...

Так происходит несколько раз по разным случаям, пока однажды, возвращаясь уставшим с работы и не в самом добром настроении, вы вдруг видите ваши деревья, поломанные кем-то, разбитую в пьяном угаре вашу лавочку и опять эту голимую перегоревшую лампочку... Тогда, прислонившись в тёмном дорогом пальто к выбеленной мелом стене парадного, тихо задумываетесь: «А какого лешего я занимаюсь всей этой муйнёй, а...?! Я что, один такой рождён, чтоб сказку сделать былью?!». Затем, послав всех в Собор Парижской Богоматери молиться, впадаете в непроизвольную, но глубокую медитацию... И только знание цитат из добреньких советских фильмов, где комсомолка со слезами на глазах вопрошает коллектив безразличного класса: «Мне что, это больше всех надо..?», — постепенно примиряет вас с действительностью, и вы всё начинаете сначала или, как уже сделали все ваши смышлёные соседи, передаёте, не без облегчения, эстафету вместе с пожеланиями заниматься всем этим кому-нибудь другому...

Таким образом, если кто-то производит общественное благо, ему следует знать, что это благо будет обладать двумя существенными признаками:

- оно (как красиво говорят экономисты) неконкурентно в потреблении. То бишь им будет пользоваться все кому не лень (вы не можете воспрепятствовать кому-то постороннему пользоваться этим, если, конечно, не установите охрану и ещё более увеличите свои издержки (но тогда это благо перейдёт уже в вашу частную, а не коммунальную собственность));

- оно неисключаемо из доступа. То бишь этого блага от совместного пользования не становится меньше (ну разве что амортизационно оно захереет со временем). И не совсем понятно, как и почему должен восстанавливать свой ресурс или издержки активист, если вокруг него одни «зайцы-безбилетники»?

Вы увидели уже абсолютную аналогию с социальными (не очень массовыми) протестами?

Самые неравнодушные, часто самые думающие о будущем своём и своих детей, а часто и самые смелые, то есть те, кто идёт в первых рядах авангарда, — они не только несут на себе крест перемен, и не только встречают бешеное сопротивление «старого мира». Тяжкое бремя всеобщего равнодушия усугубляется ещё и фактом того, что «застрельщики перемен», пробивающие своим лбом стену, рискуют оказаться в соседней камере заключения, а не на открытом пространстве, обдуваемом ветрами всего нового, чистого, как романтически думалось им в начале пути...

Но как бы не обманывались в своих ожиданиях наши волонтёры, — а речь, понятное дело, именно о них, — как по мне, они на порядок правее, честнее и самостоятельнее тех миллионов хитромудрых, «всезнающих заранее» обывателей-безбилетников, которые сидят возле любимого детища (телевизора или в инэте) и спокойно парят ноги (не паря себе мозги), пока эти «майданутые» борются за то, чтобы у них (обывателей) была иная жизнь, жизнь не в полицейском государстве, непохожая на жизнь в ласково-стальных объятиях Большого Брата (по Дж. Оруэллу) — нашего северного соседушки...

У них (у обывателей) при этом беспроигрышная позиция — если у активистов не выходит или выходит скверно, тогда обыватель саркастически кривится: «Да знал я заранее, что это бесполезно. Какие же они (волонтёры) все идиоты!». Если вдруг получается — обыватель бормочет себе под нос: «Чистая случайность, сама фортуна на их стороне!».

О каких бы закрытых или открытых группах не шла речь, люди исходят из старой, как мир, и вполне обывательской, рациональности: если некое благо нужно всем, то кто-то обязательно произведёт его без их участия.

Однако мы намерены покончить также с мифом о том, что все со всеми везде уже в мире объединились, и только мы такие разрозненные, несознательные, антисоциальные («моя хата скраю...», «на двух козаков — трое гетьманов») ну никак не можем! В позапрошлом и прошлом веках была прекраснодушная идея объединить всех мировых пролетариев — пока не срослось. То ли пролетарии оказались «не те», то ли буржуазия оказалась шибко хитрой — не дала, проклятая...

Люди, увы, как правило, нигде не хотят объединяться, не очень хотят заниматься волонтёрством. Мы все в том или ином смысле — «безбилетники» (куда нас только не заведёт теперь эта «free-rider problem», а ведь так всё хорошо начиналось!).

Это не наша национальная проблема, потому как повсюду в мире люди рассуждают очень схожим образом: «Ну вот вложимся мы, потратим силы, а дальше что? Все остальные будут пользоваться результатом, да ещё и смеяться над нами! Ну раз мы пожертвовали собой, ну два, но не всё же время?! Мы ж нормальные с вами люди, или как?». И опять всё те же издержки — у людей, которые несут их при создании публичного блага, они не окупаются. А благом пользуются все. В общем, у нас никакого исключения из правил (см. начало статьи).

Так что же объединяет людей? Главный стимул, без сомнения, — всё та же «осознанная необходимость». Люди вынуждены объединяться по самым разным поводам: начиная от установки домофона у себя в подъезде, объединения коллективных усилий в корпорации по захвату новых рынков или борьбы с конкурентами, и кончая массовым, всеобщим объединением перед лицом экзистенциальных опасностей для жизни и выживания рода.

Понятно, что решать проблему «безбилетника» легче всего в малых группах (даже при условии, что у некоторых будут иные взгляды на проблему). Возвращаясь к примеру установки домофона, ясное дело, жильцы рано или поздно договорятся между собой. Особенно, если эти группы однородны. Сюда же мы отнесём и кассы взаимопомощи, и разные небольшие кредитные союзы. У нас, к сожалению, это не слишком развитый вид социального взаимодействия, а вот «там у них» — весьма распространённый. В США 20% потребительского кредита обслуживается кредитными союзами, в Ирландии — 90%, в Квебеке (Канада) — 100%. Почему так? Потому что люди знают друг друга, доверяют и экономят на этом свои издержки (ух, много у нас сегодня в этой статье об издержках). Эти потребительские кредитные союзы делают то, что не может сделать банк. Я как-то в одном посёлке в Италии (у нас раньше назывались такие пгт — посёлок городского типа) спросил своего друга: «Ну а если кредит всё же кто-то не отдаёт?». Он мне: «Да ему в нашем городке жить тогда невозможно будет, он по улице пройти не сможет...». Облико морале — вещь нешуточная...

Конечно, людей очень цементирует между собой и некая благородная миссия, которая со временем становится национальным достоянием. Примером может служить действующее у столь любимого нами северного соседа, ненавидимое властями гражданское общество «Мемориал», которое, несмотря на бесчисленные гонения, продолжает собирать и выявлять новые и новые жертвы сталинских репрессий. Ну и, конечно же, наши родные активисты — добробаты и волонтёры в первую очередь.

Как оказалось, эта группа может быть совсем не такой уж и малой, и очень разнородной по составу, но всё равно чрезвычайно эффективной (прибирая под себя нашу «безбилетную» проблему). На примере нашего волонтёрского движения, к счастью, стало совершенно очевидным, что людей может неожиданно объединить и пафосная идея высокого служения! (А не только «Пиво — членам профсоюза!», как в классическом буфете где-нибудь на предприятии в СССР; или, ещё точнее, в романах Ильфа и Петрова.) Идея служения, прошедшая глубокую профанацию и полное забвение в Совке.

Всё это здорово, но что делать волонтёрам и нашему, не сильно твёрдо стоящему пока что на ногах, гражданскому обществу с государством, которое уверенно выступает не только «стационарным бандитом» (М. Олсон), но и огромным нагловатым «безбилетником»?! (Вот куда нас ненароком завела эта скользкая «безбилетная» тропинка.) Современное нам государство не намерено заниматься значительным количеством функций, которыми заниматься было бы должно, но оно с радостью перекладывает их на кого угодно — хотя бы на тех же волонтёров, и при этом прекрасно себя чувствует!

И здесь мы упираемся в проблему, которую наша «гибкая» социально-политическая система, похоже, забетонировала. Всё дело, как оказалось, в так называемом социальном капитале (если по-простому, то социальный капитал — это сами люди и их потенциальная готовность к действию ради всеобщего блага).

Здесь речь пойдёт о доверии, и надо отдельно проинформировать просвещённых читателей, что существует два вида социального капитала: первый — это бондинговый капитал (от англ. bond — связь), когда люди доверяют друг другу только в ограниченных группах, так сказать «свой — своему» (это группы знакомых, криминальный мир (о наша бессмертная мафия!), иные замкнутые группы, малочисленные коллективы); второй вид — бриджинговый (от англ. bridge — мост), когда доверие растёт и распространяется на широкие общественные коалиции.

Какой вид социального капитала из них наш родимый? Правильно, бондинговый, но, к сожалению, как показала полувековая история самых различных стран, этот вид капитала никак не содействует ни социально-политическому, ни экономическому развитию. Увы, мировая практика именно такова. Только при бриджинговом капитале, когда высок уровень взаимного доверия в обществе и издержки коммуникации резко снижаются, люди гораздо больше готовы к коллективным действиям. Экономисты и социологи называют это плотностью социального капитала. Чем плотнее социальный капитал, тем более эффективна и интенсивна коллективная деятельность, и, следовательно, тем больше производится значимых общественных благ.

Следующая проблема, которую тянет за собой проблема «безбилетника» — это, как не удивительно со стороны, проблема права. Или точнее прав... Кто из субъектов кому эти права делегирует, кто их на себя берёт и как за них отвечает. Например, «безбилетники» по умолчанию («с моего молчаливого согласия...», как говорят все те, кто не хочет брать на себя наименьшую ответственность) делегируют как бы все свои права, — не желая ни во что встревать, — активистам. Окэй! То есть часть общества (неактивная) делегирует другой его части (активной) право распоряжаться всем социально-политическим пространством по усмотрению этих активистов. Активисты (свiдомі) — костяк и резон гражданского общества — предпринимают то или иное действие(я), как вдруг поднимается шквал критики от остальной части типа: «Да что же вы такое делаете?!». И волонтёры должны оправдываться, рассказывать, что они и зачем это они так. А могли бы, вероятно, этого и не делать. А ответить: «Простите, пока вы сидели на диванах и судачили, как всё идёт к чёрту, мы (к примеру) обули армию, пытаемся изменить налоговое законодательство и учредить Антикоррупционный суд»...

Да, права, делегирование и обмен правами лежат в основе гражданского общества и его отношений с государством. И права — это ключ к решению поистине огромного количества проблем государства: может ли дымить ТЭЦ почти в центре города, катастрофически влияя на экологию, кто при этом должен оплачивать издержки: неужели люди своим здоровьем (?); может ли население провести мирную манифестацию и не получить при этом дубинкой по голове от усердно работающей полиции?..

Всё, что не вмещает в себя действующая политическая система, не хочет видеть и никак это не переваривает, является неустановленным правом, или иначе — неустановленными правилами социальной «игры» в данном обществе. Мы ещё совсем недавно жили в государстве, которое тянуло на себя всё, что могло утянуть, все функции, кои в соседних странах давно (хоть и не безболезненно) распределились между государством, бизнесом и гражданским обществом. В нашем государстве — легион юристов, но, простите, ни черта не легитимизировано! Есть Конституция, но нет никакого общественного консенсуса! Почти ни в чём. И это один из драматических корней и причина нашей гражданской отсталости. Это мы ещё не копнули право собственности! А это, уверяем вас, просто бомба: оно объяснит нам очень и очень многое в нашей многострадальной стране. Мы это попробуем сделать в следующей статье.

Для многих, возможно, будет парадоксом следующий тезис, вытекающий из предыдущих рассуждений: да, у нас слабое гражданское общество, но государство у нас... ещё слабее!

К. Маркс уже более полтора века назад высказался совершенно определённо по этому поводу: когда имеет место конфликт двух равных прав, то решение принадлежит силе. Государство, которое в сложных ситуациях не ищет каких-то конструктивных выходов, а сразу прибегает к своей излюбленной функции — функции легитимного насилия, действуя полицейскими методами, как слон в посудной лавке, думает, что оно демонстрирует силу. Но всё наоборот: государство демонстрирует здесь свою слабость — да, да, так ведёт себя только слабое государство! Оно не справляется со своими функциями, и вместо того, чтобы хвататься за дубинку, оно должно бы научиться их делегировать — делегировать (звучит сардонически) независимым судам; делегировать обществу, способному решать (со временем) труднопроходимые проблемы на основе многосторонних договорённостей, на основе широких коалиционных соглашений... Ну, это мы уже размечтались!

Вернёмся к реальности. Вы помните, что у нас эссе с экономическим подтекстом? Теперь коротко ещё раз об издержках и будем закругляться.

Так вот, государство не справляется со своими функциями потому, что оно выполняет их с максимальными издержками. Эти издержки связаны с насилием (см. выше). Причём за наши с вами кровные.

А вот гражданское общество смогло бы, без сомнения, издержки эти значительно сократить, поскольку снизилось бы сопротивление. А любое сопротивление — это разные виды трения (социально-политического и прочего), а если перевести на язык экономики — это всё новые и новые транзакционные издержки.

Подведём итоги. Итак, чем же нам так мило гражданское общество с минимально-гипотетическим количеством «безбилетников»? Нам оно мило тем, что гражданское общество способно производить значительное количество общественного блага даже без взаимодействия с государством.

Это происходит в связи с тем, что оно расширяет коалиционные договорённости в обществе и снижает транзакционные издержки. Снижение транзакционных издержек ведёт к укреплению доверия (трений и враждебности всё меньше и меньше); это ведёт к резкому увеличению плодотворной коммуникации между людьми, и в конечном итоге — к увеличению общественных благ, к национальному богатству. Такая вот не очень сложная логика общественного действия.

Мы закончим любопытным замечанием нобелевского лауреата по экономике Джеймса Бьюкенена, который сказал: «Вообще-то, с точки зрения экономиста, политика — это обмен правами и интересами, то есть это игра с положительной суммой». Наши политики, в противовес, понимают игру лишь с нулевой суммой: когда кто-то выиграл, а кто-то проиграл. Так вот, понимание политики как размен прав и интересов, как системы договорных отношений — это путь к уплотнению социального капитала в обществе, и это путь к сердцам многих «безбилетников», когда они вдруг возьмут, да и купят «билеты»! В гражданском обществе почти всем в одну сторону, всем «по пути»...