Человек из Кемерово

Простите, что мы сегодня весь день о Кемерово, но это важно. Просто этот пожар был настолько ярок, что пламя осветило всю Россию. Дорогая редакция хочет об этом поговорить. Не об эмпатиях и антипатиях, не беспокойтесь. О том, что стало очевидным после этого пожара — и не было бы таким без него.

Игорь Востриков — человек, у которого в пожаре погибли трое детей, жена и сестра. И мотор протестов в Кемерово. И самый частый персонаж репортажей оттуда.

Сейчас по сети бродят скрины с его странички «ВКонтактике», на которой видно, что Игорь Востриков — обычный скучный «ватник». Стандартные извержения российского патриотизма — угрозы США, лоснящаяся радостью и ботоксом ряха вождя, ракеты, весь мир в труху, вот это всё. Много картиночек, мало текста.

Заурядный, но относительно успешный российский обыватель, потребитель путинского социального договора «одобрямс в обмен на блин с лопаты». Человек, которому неделю назад и в голову не пришло бы повысить голос на губернатора. Человек, который неделю назад назвал бы другого, повысившего голос на губернатора, идиотом или предателем.

Теперь он увидел другую сторону этого договора. Но только после того, как его семья стала щепкой, которые летят, когда рубят лес. Они погибли потому, что его страна сейчас вот такая. Потому что на пожарной безопасности сэкономили. Потому что двери кинозала оказались заперты. Потому что охрана сбежала. Потому что пожарные ехали вразвалочку, не считая нужным ускоряться. Потому что кто-то вместо помощи детям обносил магазины на первом этаже «Зимней вишни».

Всё это — норма, а не нарушение. И он это знает. Это могло произойти в любой момент с любым, и он об этом догадывался, но не видел повода бунтовать, высовываться, бузотёрить. Надеялся, что это произойдёт с кем-то другим. У него же всё было хорошо.

Он знает, что это не изменится. Потому что вся страна такая.

Он знает, что за это накажут в лучшем случае несколько «стрелочников». Потому что так заведено.

Теперь, потеряв всё, он выглядит удивлённым и растерянным. У него с глаз упала пелена. Он видит обнажённость королей, он понимает абсурдность происходящего и он — пока ещё в шоке — может этому удивляться и об этом говорить. Он в состоянии «как же так?».

Это уже не «как же так получилось, что погибла моя семья?». И даже уже не «почему именно со мной?».

Это уже «как же я мог не замечать? Как же так оказалось, что я всю жизнь прожил в вымышленной стране?».

Это как от шока временно отойти от галлюциногена. Спрыгнуть с иглы Останкинской телебашни и обнаружить вокруг себя настоящую, а не вымышленную, Россию.

И он бунтует. Как умеет.

Любят русские люди бунтовать!
Встанут на колени перед барским домом и стоят подлецы!
И ведь знают, что бунтуют, и всё равно стоят!

М. Е. Салтыков-Щедрин

Но он такой один, человек из Кемерово. А миллионы других Востриковых в Костроме, Таганроге и других городах, воспетых Гребенщиковым — таких же, как он, но не вытащивших короткую соломинку — обсуждают, «хохлы» ли это сделали или «пиндосы». И как этим пытаются Путина очернить.

В Кемерово отчаявшихся хватило для начала протестов. Хватило людей, которые почувствовали, что терять уже нечего — нужно требовать призвать хоть кого-то к ответу, нужно хоть как-то сделать повторение ситуации менее вероятной. Но, кажется, бунт не сработал.

– Меня не выбирали, а назначили, — заявил протестующим кемеровчанам человек-кабан Тулеев, бессменный хозяин области уже более двадцати лет.

Это переводится как «идите вы на…», и слушатели это понимают.

Тулеев — тоже характерная для тех широт «фауна», и он тоже переживает некоторый катарсис. Ему себя жаль. Его жизнь была размеренной и рассчитанной, с поста губернатора он планировал уйти разве что ногами вперёд. А тут такой форс-мажор. И не виноват же, а ответить может.

Но при этом ведёт он себя как верный вассал великого хана: полагаясь на его милость и посылая холопов с их мёртвыми детьми гулять лесом. Не потому, что ему их совсем не жаль. А просто потому, что должен показать хану: здесь пахнет пожаром, но не демократией. Нельзя давать холопам увериться в том, что они что-то решают. Их нужно быстро осадить, иначе будет только хуже для всех.

Поэтому он выходит и, фактически, говорит: не вы мне ярлык давали — не вам и отбирать. Моя власть не от вас, а от Солнцеликого. И он решит.

Тулеев знает, что делает.

Его не отправят в отставку. Во всяком случае сейчас.

«Сейчас он [Тулеев] остаётся на своём месте», — сказал один из собеседников РБК. Если отставить главу Кемеровской области по горячим следам, после пожара, то это будет выглядеть как решение, принятое под давлением, поясняет другой близкий к Кремлю источник. «Путин, как известно, не любит принимать кадровых решений под давлением, он не сторонник показательных отставок», — говорит собеседник РБК.

Понимаете?

Тулеева не отставят именно потому, что холопов нужно осадить. Что если его отставят — они подумают, что отставки губернатора можно добиться митингом. А это — покушение на основу. На скрепу.

И вот сейчас смотрят эти люди на Тулеева — и тут догадываются, что пошло не так.

Потом они смотрят уже на приехавшего Путина. По телевизору. Потому что пустить толпу к президенту — немыслимо. И он «почитает память погибших», отгородившись тремя заслонами от их родных. И «встречается с пострадавшим», лежащим на свежей больничной постели в одежде.

И они вновь что-то понимают.

И про бутафорию догадываются: какая же часть их ежедневной реальности на самом деле была постановкой, в которую они сами убедили себя поверить.

И про демократию. Догадываются, почему «демократия» — это не ругательство, не подвид извращения развратного Запада. Догадываются, зачем она и откуда произошла. Из того самого чувства беспомощности, которое они испытывают сейчас. Как средство борьбы с этим чувством. Как результат очень долгих и кровопролитных войн за то, чтобы его не испытывать.

Кемеровчане, родственники жертв и просто сочувствующие, растеряны. Они чувствуют себя героями какого-то ещё не снятого фильма Звягинцева. Они не знают, что делать дальше и как приспособиться, уже раз увидев изнанку собственной страны и став абсолютно беспомощными против несправедливости.

Могу предположить, что некоторые из них убедят себя, что им померещилось. Продолжат жить дальше. Кто-то сопьётся. Кто-то начнёт себе вредить. Кто-то, возможно, станет оппозиционером, а кто-то, напротив, так постарается себя убедить, что всё на самом деле закономерно, что превратится в верного охранителя.

Но Россия переварит эту капельку прозревших, как переваривала сотни и тысячи других. Мы же сейчас просто можем наблюдать за этим.

Это даст нам понять, с каким удивительным — и чудовищным — феноменом мы имеем дело.