Сталин, Вторая мировая война и Катынь

Когда гитлеровцы вторглись в Польшу, в Советском Союзе началась подготовка к так называемому «освободительному походу». Были созданы два фронта — Белорусский и Украинский, которые быстро пополнялись частями из других округов и оперативными единицами НКВД (их личный состав был доведён с 465 тыс. в середине сентября до 1,5 млн. к началу октября). Впрочем, начинать наступление в Кремле не спешили, ожидая, когда немецко-нацистские войска выполнят всю «грязную» работу. Документы прекрасно демонстрируют так называемую «миротворческую» политику Советов. Когда 9 сентября в немецком коммюнике было упомянуто о возможных переговорах с поляками о перемирии, Молотов на следующий день, 10 сентября, заявил германскому послу в СССР В. Шуленбургу, что такой ход событий перечеркнёт план перехода польской границы Красной Армией. Он должен быть обоснован распадом польского государства и необходимостью «помощи» украинскому и белорусскому населению. Если же Германия заключит перемирие (ввиду разгрома польской армии), «СССР не сможет начать новую войну». Эти беседы продолжались почти ежедневно. 14-го Молотов заявил, что, пока Варшава защищается, советское правительство не может обосновать ввод своих войск «распадом польского государства». Проще говоря, большевики боролись вовсе не за сохранение мира, а пытались приобрести новые территории при минимальных потерях и сохранении мнимого нейтралитета. Целью их политики было временно удержаться от вступления в мировую войну, чтобы потом вступить в неё последними, на своих условиях.

16 сентября в Москве было получено послание И. Риббентропа, в котором рейхсминистр предупреждал: «Если не будет начата русская интервенция, неизбежно встанет вопрос о том, не создаётся ли в районе, лежащем к востоку от германской зоны влияния, политический вакуум… Без такой интервенции со стороны Советского Союза… могут возникнуть условия для формирования новых государств», то есть намекало на возможность создания западноукраинского государства. Через несколько часов Молотов в ответ на заявление Риббентропа сообщил Шуленбургу, что Красная Армия собирается перейти границу «завтра или послезавтра». Вместе с тем он сказал, что «Советский Союз считает своей обязанностью вмешаться для защиты своих украинских и белорусских братьев и дать возможность этому несчастному населению трудиться спокойно». Такой аргументацией Советы оправдывали своё вторжение как в ноте польскому послу, так и в ноте другим странам, направленным в тот же день.

Отметим, что в течение всего 1939 года польское командование готовилось к войне с Германией и приняло решение укреплять оборону на западной границе. Советский Союз, как они считали, сохранит нейтралитет и будет благоприятствовать Польше и западным державам. Поэтому было решено перебросить части с восточных территорий на западные границы. Даже несмотря на подписание пакта Молотова – Риббентропа, агрессии со стороны СССР не ждали. К моменту вторжения Красной армии 17 сентября польское командование имело на восточной границе только корпус охраны пограничья. На всей протяженности советско-польской границы в 1400 км на каждый километр в среднем приходилось десять слабовооружённых пограничников. Кроме того, в восточной части страны находились остатки разбитых немцами частей, потери в которых достигли 70%, группы мобилизованных, но пока не обмундированных и слабовооружённых новобранцев (50 тыс. чел. на Белорусском фронте и 300 тыс. чел. на Украинском фронте). Почти половина вообще не была вооружена. Советские танковые колонны быстро решали поставленную задачу.

Главнокомандующий польской армии Э. Рыдз-Смиглы подписал роковой для сопротивлявшейся армии приказ: «Советы вторглись. Приказываю осуществить отход в Румынию и Венгрию...» и отдал распоряжение не оказывать сопротивление Красной армии. Русская псевдоисторическая пропаганда любит писать, что в Польше встречали Красную армию хлебом и солью. Из оперативных сводок Генштаба РККА, которые публиковались с 17 по 27 сентября 1939 г., только первая содержала фразу о восторженной встрече советских частей населением. В последующем этого, вмонтированного и в первые кинохроники, сюжета почти не было. Его заменили полосы журналистских репортажей о достигнутых рубежах, занятых городах со средним темпом марша 30-40 км в день, о количестве захваченных пленных. Красноармейцев встречали с приветствиями, ожидая, что они пришли на помощь в борьбе против немцев. Например, в Копышинце представитель властей, выступая с балкона городского совета, заявил: «Господа, поляки, солдаты! Мы теперь разобьём немцев, раз нам помогут большевики». Потеря политической ориентации наблюдалась даже в частях Красной армии. Решение о переходе польской границы было неожиданным для неготового к этому советского общественного мнения. К тому же со времени договора с Германией, которая в течение многих лет была основной мишенью политической пропаганды, пришло менее месяца, а поэтому все последствия этого шага вряд ли были глубоко поняты в широких массах страны. Советские солдаты, которые вошли в Тариополь, кричали проходящим отрядам польской армии, что они идут сражаться с фрицами, и, вероятно, они действительно верили этому. Красную армию встречали как союзника в борьбе с нацистской Германией, но очень скоро поняли, что это ещё один оккупант.

«Освободительный поход» Красной армии сопровождался не только репрессиями, но и массовыми казнями военнопленных. Учитывая, что польские войска практически не оказывали сопротивления советским войскам, потери КА были сравнительно небольшими (737 убитых и 1862 раненых). В то же время потери польской стороны составляли около 20 тыс. военных и гражданских лиц. Это было связано не только с активным участием гражданского населения в ряде мест в оборонительных боях, но в значительной степени с массовыми расстрелами, как гражданских лиц, так и военнопленных. 3 октября 1939 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение, в соответствии с которым Военным советам Украинского и Белорусского фронтов предоставлялось право «утверждать приговоры трибуналов к высшей мере наказания по контрреволюционным преступлениям гражданских лиц Западной Украины и Западной Белоруссии и военнослужащих бывшей польской армии». Что надо было совершить, чтобы тебя причислили к контрреволюционерам, не уточнялось.

В результате разгрома почти миллионной польской армии в сентябре-октябре 1939 года гитлеровские войска взяли в плен более 18 тысяч офицеров и 400 тысяч солдат. Часть польской армии смогли уйти в Румынию, Венгрию, Литву, Латвию. Другая часть польских войск сдала оружие Красной армии. В сентябре 1940 года были опубликованы частичные данные об их численности — 181 тысяча солдат, примерно 10 тысяч офицеров. Польская литература (в стране и в эмиграции) называет от 220 до 250 тысяч, гитлеровские материалы — даже до 300 тысяч интернированных. Цифру 300 тысяч называл и первый премьер-министр польского эмигрантского правительства генерал В. Сикорский. Советское правительство в июле 1941 года её опровергло.

Приказом Берии от 3 октября 1939 г. часть «военнопленных солдат украинцев, белорусов и других национальностей» была распущена по домам. Однако всего через десять дней был отдан другой приказ: «Из числа отпускаемых военнопленных из Западной Украины и Белоруссии отобрать хорошо одетых, физически здоровых 1700 человек и подготовить к отправке на работы в Кривой Рог эшелоном 16 октября…» В течение октября-ноября 1939 года из советских лагерей было отправлено по домам 42400 украинцев, белорусов, поляков и других национальностей. Однако принцип отправки «на родину» последовательно не выполнялся, в частности было дано указание не отпускать людей — новых граждан СССР — со строительства шоссейной дороги на Львов до завершения её первой очереди (до декабря 1939 года). Но их не отпустили и позднее, хотя это вызвало массовое недовольство, побеги (бежало более 1,4 тыс. чел.)

Дальнейшая судьба польских офицеров стала одной из мрачных страниц советской истории. 8 августа 1941 года, на фоне начавшейся войны с Германией, Сталин заключает договор с польским правительством в изгнании, в рамках которого всем польским военнопленным на территории СССР объявлялась амнистия и право свободного перемещения по всей территории Союза. Началось формирование армии Андерса. Тем не менее, польское правительство не досчиталось около 15000 офицеров, которые по документам должны были находиться в Козельском, Старобельском и Юхновском лагерях. А спустя два года, 13 апреля 1943 года германское радио сообщило, что найдено место «тайных массовых экзекуций, проведенных большевиками» возле с. Катынь (Смоленская область), где были уничтожены «10000 польских офицеров». Совинформбюро почти сразу же опровергло данное немецкое заявление, заявив, в свою очередь, что летом 1941 польские военнопленные, занятые на строительных работах под Смоленском, были захвачены и расстреляны немцами.

Долгое годы это была официальная советская позиция, а тема катынского расстрела оставалась закрытой для исследований. Значительная часть документов была уничтожена. Смоленский архив НКВД, например, в годы войны захватили гитлеровцы (ныне он в США). В годы войны погибли многие материалы. В советских архивах дважды — в 1947-1948 и 1956-1957 годах — проходила «чистка» фондов по проблеме. Уничтожены многие тысячи документов (например, почти четыре тысячи личных дел из Старобельского лагеря и др.) Известно, что в марте 1959 года председатель КГБ Александр Шелепин в записке первому секретарю ЦК КПСС Никите Хрущеву предложил уничтожить следственные дела поляков, расстрелянных в 1940 году в Катынском лесу и других лагерях и тюрьмах. В том же году эти документы были уничтожены. Как всегда, Кремль скрывает свои преступления. Только в годы перестройки и в начале безцензурных 90-х была опубликована серия документов (ещё уцелевших), которые подтверждали причастность СССР к катынской трагедии.

13 апреля 1990 г. Михаил Горбачёв впервые официально признал ответственность НКВД за катынское преступление и передал находившемуся с визитом в Москве президенту Польши Войцеху Ярузельскому списки польских офицеров, находившихся в лагерях НКВД в 1939-1940 годах. Однако самые важные катынские документы, содержащиеся в так называемом пакете №1, оставались засекреченными. Через два года Борис Ельцин принял решение рассекретить все документы из пакета №1, включая решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года о расстреле 14,7 тыс. польских военнопленных и 11 тыс. заключённых тюрем. 14 октября 1992 года спецпосланник российского президента вручил их в Варшаве президенту Леху Валенсе. Современная научная литература признает их подлинность.

Однако уже в 1995 году появилась небольшая книга малоизвестного тогда Юрия Мухина «Тайна Катынского расстрела» («Катынский детектив»), в которой он заявил, что рассекреченные документы сфабрикованы и предназначены для дискредитации Коммунистической партии и Сталина вообще. В последующие годы эта позиция нашла широкую поддержку среди левых российских нацистов националистов и коммунистов. Отметим, что сегодня Ю.Мухин (кстати, он родился в Днепропетровске) является весьма известным российским оппозиционером. С одной стороны, он критикует В.Путина, с другой — это не мешает эму писать различные псевдоисторические бредни об Украине (достаточно только почитать его так называемое «творчество»). Сегодня версию о фальсификации поддерживают различные одиозные политические деятели нацисты в России, как, например, Николай Стариков, которые сами известны различными фальсификациями истории.

Катынская трагедия — одно из немногих преступлений, которое официально признал за собой, пусть даже неохотно, Кремль. В.Путин неоднократно делал заявления, в которых осуждал расстрел польских офицеров и объяснял его местью за поражение в 1920 году в советско-польской войне. 26.11.2010 Госдума РФ приняла документ «О Катынской трагедии…» Этому противодействовали представители фракции КПРФ. По принятому заявлению Катынский расстрел признан преступлением, которое было совершено по непосредственному указанию Сталина.