ДнепроГЭС: от пропаганды к действительности

ДнепроГЭС должна была стать самой крупной (в то время) гидроэлектростанцией в Европе. Впервые название «Днепрострой» появилось в 1921 году — в Москве был создан проектный институт во главе с профессором Иваном Гавриловичем Александровым. Организация должна была обследовать Днепр около Запорожья и спроектировать «государственную Днепровскую гидроэлектрическую станцию». В том же году Лениным было подписано постановление «об освобождении земель, подлежавших затоплению при сооружении гидроэлектростанции на Днепре». Работы начались только в марте 1927 года — причиной отсрочки были недостаток средств и политическая борьба среди советской партийной верхушки. Сперва идею строительства гидроэлектростанции на Днепре поддержал Троцкий (в 1926) — и Сталин эту идею достаточно жёстко раскритиковал и высмеял: якобы, проект потребует слишком больших средств для его осуществления — «А это всё равно, как если бы мужик, скопивший несколько копеек, вместо того чтобы починить плуг, купил себе граммофон». Но не далее чем через пару лет Днепрострой превратился в программный проект советского правительства, и тот же Сталин обозвал цифры Троцкого «плюгавыми». Как бы там ни было, но средства нашлись. Из союзного бюджета Днепрострой получил на строительство первой очереди Днепрогэса 250 млн рублей (что немало при годовом доходе около 7,5 миллиардов рублей — а доходы территориального бюджета УССР составляли тогда 1,6 миллиарда рублей). Значительную часть этих средств составили «добровольно-принудительные» государственные займы и подписки. В 1927 году трудящиеся внесли в Фонд помощи Днепрострою 1 миллион рублей; в течение 1927-29 гг. было выпущено три государственных займа индустриализации — и только Украина дала по этим займам 325 миллионов рублей (правда, эти средства использовались не только для финансирования Днепростроя). Ещё одним источником были иностранные кредиты — и источником очень важным, потому что для покупки высокотехнологичного оборудования и механизмов требовалась валюта. Но с кредитами было не всё так просто. В сентябре 1928 года Микоян писал Рыкову: «Было бы сильно сказано, что мы уже имеем кредитную блокаду, все-таки, несомненно, что мы имеем начало такой блокады. В лучшем случае, это начало не завершится полной блокадой, и могут быть конъюнктурные улучшения, но нам приходится готовиться к худшему. Возможно, что переговоры с Германией и создавшаяся обстановка максимально обострённых противоречий между великими державами внесут некоторое облегчение, но пока американские банки продолжают сокращать кредиты. Разговоры о неразрешённых хозяйственных затруднениях СССР и о хозяйственном кризисе, усиленно муссирующиеся в заграничной прессе и, в особенности, в банковских и промышленных кругах, создают значительное напряжение и затруднение. Надо готовиться к худшему, а у нас резерва для этого нет». Ещё одним важнейшим источником валюты был экспорт. А одним из важнейших экспортных товаров был хлеб. Но, возвращаясь к тому же письму Микояна «…у нас нет запасов. За июль—август план недовыполнен». И вставал не очень приятный выбор — нужно было пожертвовать или валютой, или нуждами населения. Советская власть выбрала второе — и катастрофические последствия этого в полной мере проявятся в 1932-33 годах…

Задачей ДнепроГЭС было обеспечить народное хозяйство дешёвой электроэнергией, а также сделать Днепр полностью судоходным и способствовать проекту орошения полей юга Украины. Стройка вызвала огромный энтузиазм — массы людей добровольно отправлялись на великую стройку, идя на немалые лишения (об этом ниже) — не всегда, правда, полностью осознавая свои перспективы. Хотя, несмотря на духовный подъем, «стройка века» вызывала энтузиазм далеко не у всех. «Классик соцреализма» Фёдор Гладков хорошо описал этот подъем в «Письмах о Днепрострое»: «Они, одушевлённые своим делом люди, держали экзамен на первоклассных строителей гидротехнического сооружения… Они — советские инженеры — вкладывают всю душу в это создание циклопов! Ведь отвечают перед страной, перед миром за каждый шаг, за каждую формулу, за каждый выплеск цемента именно они, советские инженеры. О них будет говорить не человек этого дня, а культурная история».

Любое строительство начинается с проекта. Согласно официальной версии, автором проекта ДнепроГЭС был Иван Гаврилович Александров, глава Днепростроя. На практике… на практике начинается история несоветская и неофициальная. И в ней Советским Союзом была нанята компания американца, полковника Хью Линкольн Купера, прославившегося возведением нескольких дамб в США. Летом 1926 года целая группа инженеров из «Купер Компани» прибыла на берега Днепра и… начала обследовать выбранный советским правительством и Днепростроем участок на предмет его пригодности для сооружения ГЭС. Затем американцы ознакомились с проектом Александрова и — совсем в британских традициях — выразили некоторые сомнения вместо того, чтобы его раскритиковать. После этих сомнений (в 1927) Александрову пришлось отправиться в США, в тур по проектным бюро, плотинам и электростанциям. Там же, в США, было заказано и строительное оборудование на сумму в 1,5 миллиона долларов (на кредитные средства, США же и предоставленные). Дополнительно была заказана строительная техника и в Германии (включая специальные уникальные камнедробильные машины). В общем, западные экономики обеспечивали всё необходимое для строительных работ — от строительной техники и автомобилей до разборных столовых и прачечных. Выполнение работ было поручено «Купер Компани» и «Сименс А.Г.». Правда, американцы и немцы фигурировали в конструкторских бюро и на стройплощадках под скромным наименованием консультантов. Как автор проекта фигурировал И. Г. Александров, главным инженером считался Б. Е. Веденеев, а начальником строительства А. В. Винтер. Управляли они процессом в меру своих возможностей — даже в советском панегирике, посвящённом Винтеру, занятная фраза: «На Днепре знали — за внешней грубостью, невероятной требовательностью, за властностью начальника Днепростроя нет ничего личного»… Хотя, полагаю, для подчинённых Винтера в подобной манере поведения занятного было мало.

Затем оборудование. Оно тоже имело весьма малое отношение к достижениям советской промышленности. Изготовление и установку турбин, генераторов и трансформаторов производили «Дженерал Электрик», «Ньюпорт Ньюс Шипбилдинг» и «Драйдок Компани» (последние две изготавливали 4 турбины, «Дженерал электрик» — турбину и генераторы и ещё пять турбин изготавливались на ленинградской «Электросиле» под надзором той же «Дженерал Электрик»). В общем, единственным чисто советским произведением на ДнепроГЭС был один из двух мостов.

В 1927 году началось строительство. В фундамент ГЭС была заложена пафосная табличка: «1927 года, 8 ноября, в день десятилетия Великой Октябрьской революции, во исполнение заветов вождя мирового пролетариата В. И. Ленина, усилиями трудящихся масс первого в мире рабочего государства Союза Советских Социалистических Республик заложена правительствами СССР и УССР Днепровская гидроэлектростанция, мощностью 650 тыс. лошадиных сил — могучий рычаг социалистического строительства СССР». Грубо это было 478000 киловатт — около 1/5 от двух с половиной миллионов киловатт, которые должны были дать построенные за пятилетку электростанции.

Но соцреализм — это соцреализм; а реальность не была такой радужной. Даже сама идея ДнепроГЭС не получила единодушного одобрения среди специалистов: начиная от сомнений в необходимости электростанции вообще и заканчивая вопросами к её рентабельности (которые высказывал, например, Пётр Пальчинский — один из авторов плана ГОЭЛРО, член Центрального совета экспертов и Научно-технического совета Главного экономического управления и Герой Труда, расстрелянный в 1929 году за организацию заговора против Советской власти и вредительство) — вполне обоснованными, кстати. Отношение же «обывателя» к Днепрострою часто было ещё более отрицательным и несколько недоуменным: «…могучая электрическая установка, которую задумали, не рассчитав ещё, кого, собственно, она будет обслуживать; теперь Кржижановский, академик и творец «науки проектирования», придумывает разные производства, между прочим добычу алюминия, для которой сырье будут возить из-под… Петербурга!! [строительство Днепровского алюминиевого завода было начато в 1930 году]» (И. И. Шитц).

И перейдём от политической и экономической реальностей к реальности бытовой. А эта реальность… она была действительно тяжёлой. Конечно, недавние крестьяне (между 1928 и 1932 годом количество промышленных рабочих увеличилось фактически вдвое — и большинство этого нового пролетариата было выходцами из деревни) были привычны к лишениям, но даже для них жизнь была не сахар. Столкнувшись с действительностью жизни «победившего класса» они бежали со стройки на стройку в поисках хоть более-менее приличных условий труда, существования и оплаты, пока… введение в декабре 1932 года внутренних паспортов и прописки не прекратило эти несознательные метания.

Бежали недаром и не из баловства. Техническое оснащение строительства тоже не всегда было на высоте. Хотя… зависит от того, с какой стороны взглянуть; Илья Эренбург, например, смог на отсутствие строительной техники взглянуть с правильной, соответствующей генеральной линии партии, точки зрения — в его «Дне втором» начальник строительства объясняет немецкому инженеру, почему котлованы копают не экскаваторы, а крестьяне с лопатами: «В Германии мы должны расплачиваться валютой. У нас другая экономика. Да и нервы другие. А главное, помимо расчёта, у нас имеется… Как бы вам это объяснить?.. Официально это называется «энтузиазмом» Одним словом, замечательная страна! Поживёте ещё год-другой, тогда и поймёте!» Первые полгода «великой стройки» она осуществлялась «старыми русско-украинскими методами» — при помощи лошадей, телег, кирок и лопат. Никто не хотел ждать, пока из-за границы прибудет заказанная советским правительством строительная техника.

О безопасности никто даже не думал — на социалистических стройках того времени происходили совершенно макабрические случаи: например в Магнитогорске из-за ненадёжности лесов некий клепальщик свалился в трубу, не смог выбраться и ночью замёрз там насмерть. Тем более проблема безопасности труда решалась просто и без лишних расходов: ближайший «бывший» (инженер или управленец с сомнительной дореволюционной биографией) обвинялся во вредительстве и шёл под суд.

С контролем качества тоже не особо церемонились. Темп — это было главным. Левый берег Днепра соревновался с правым берегом Днепра; обязательства следовали за обязательствами как ставки на аукционе (только вместо увеличения сумм — уменьшение сроков); на план сверху — отвечали контрпланом снизу. В итоге бетон, который нужно было изготовлять в течение месяца, укладывался за 10-12 дней. Иностранные консультанты, конечно, были не в восторге от подобного нарушения технологии — но что значило их мнение по сравнению с боевитыми «большевистскими темпами»? В этом плане, правда, Днепрострою ещё повезло — американским инженерам ещё удавалось (хоть и не всегда) убедить «генералов великой армии» (так называли руководителей чудо-строек) выливать несоответствующий стандартам качества бетон; а вот, например, на Кузнецкстрое от контроля качества практически отказались.

Жилищные условия… Они мало отличались от условий на любой советской стройке того времени. В 1929 году вышел альбом типовых проектов жилых зданий для городского поселкового строительства. Основой жилищного строительства были общежития и секционные семейные дома — в них должно было жить 98% населения образцового советского посёлка. Каждая комната (теоретически) была рассчитана на проживание 2-3 человек. Но это в идеале и при постоянном проживании. На стройках в лучшем случае жили в бараках (перенаселённых), в худшем — в таких же перенаселённых палатках и шалашах (зимой 1932/33 г. в Магнитогорске от холода погибло больше 3000 человек, обитавших в палатках). И к этому ещё добавлялись попытки разнообразных активистов коллективизировать быт… Ситуация с рабочими помещениями вполне соответствовала ситуации с жилыми. Когда днепростроевские инженеры подали заявку о предоставлении им отдельного помещения для работы, рабочий комитет отреагировал просто: «Мы вам дворянских клубов создавать не будем».

Не лучше было с едой — как по уже упоминавшейся выше причине (необходимость продажи хлеба за границу для получения валюты), так и по причине отвратительной организации и логистики. Слово уже цитировавшемуся Микояну: «…мы имеем перебои в снабжении в ряде городов. В особенности трудности с окружающим потребительские города крестьянством, которое, не получая от нас достаточного снабжения хлебом и не успев убрать свой урожай, бросилось в города за хлебом. Из-за этого несколько дней были большие очереди даже в Ленинграде. В ряде других городов очереди за это время стали чуть ли не бытовым явлением. В некоторых же городах всякими обходными путями была введена нормированная продажа хлеба, вынужденная его недостатком. К этому прибавляется нехватка в коровьем масле (в маслозаготовках мы имеем кризис и за текущий год заготовили не более п[рошлого] [года]), отсутствие растительного масла, недолов сельдей и нехватка их на рынке, и нехватка круп, что сильно отражается на деле снабжения рабочих». В результате даже «классик соцреализма» Гладков не сумел обойти вопрос с качеством питания на стройке: «Я бываю на фабрике-кухне и меня тошнит от одного вида гнусного ядева. Я бываю на участках работ, туда пища привозится в термосах. Эта синяя болтушка смердит трупом и выгребной ямой. Рабочие предпочитают только хлеб с водой».

На самом деле Гладков — случайно или намеренно — хорошо уловил суть «строек века»: «Днепрострой — это микрокосм всей нашей страны со всеми её особенностями и противоречиями. Это — как капля, в которой отражаются все сложнейшие процессы жизни Союза Республик». Была, правда, маленькая проблема — этот микрокосм мало соответствовал лаковой пропагандистской картинке.

Первый ток ДнепроГЭС дала 1 мая 1932 года. Торжественное открытие гидроэлектростанции состоялось 10 октября 1932 года. Мощность первой очереди составляла 62 тысячи киловатт (что за год должно было составить 543 миллиона кВт*ч — и это должно было составить около 4% от 13,5 миллиардов киловатт, производимых в СССР в 1932 году). «Правда» (от 8 октября 1932 года) написала от лица днепростроевцев: «Великая победа на Днепре в такие короткие сроки, — одно из самых блестящих подтверждений правильности генеральной линии нашей партии, правильности взятых ею большевистских темпов индустриализации нашей страны». И — в той же «Правде» (от 11 октября 1932 г.) — через несколько дней появились исполненные пафоса слова Калинина: «Сегодня великий праздник всех трудящихся Советского Союза. Сегодня открыта Днепровская гидростанция. На это сооружение, которое является для современной техники чудом искусства, мы потратили огромные материальные ресурсы, затратили много сил и энергии, много труда».

Ни полковник Купер, ни «Виккерс-Армстронг» не упоминались. На самом деле им ещё повезло — стандартная политика Советского государства по отношению к иностранным бизнес-партнёрам была, мягко говоря, циничной: предполагалось, что сперва они вложат средства в развитие какого-то проекта, ну а потом… потом иностранцев под каким-либо предлогом можно будет вышвырнуть. Например, британское золотодобывающее предприятие «Лена-Голдфилдс» в 1925 году получило пятидесятилетнюю концессию на построенный ими же до революции горнодобывающий комплекс (добыча золота, добыча и выплавка цветных металлов) — причём концессия была выдана на довольно жёстких условиях: вложение в развитие предприятий 22 миллионов рублей; постройка нескольких заводов; добыча в количестве не менее семи тонн золота в год, выплавка не менее миллиона тонн меди в год и т. п. Обязательные британцы вышли на запланированные показатели уже в 1926 году (и это было 30% общесоюзной добычи золота!), а в 1930… по скромному выражению советских историков «…между концессией и советскими органами возник серьёзный конфликт, который привёл к прекращению деятельности предприятия».

Стоила ли овчинка выделки? Это, конечно, тема не для скромной публицистической заметки, а для целой книги (или даже множества книг, которые, при этом, уже написаны). В какой-то мере да — пользу ДнепроГЭС отрицать невозможно. Но я не могу избавиться от ощущения, что при других обстоятельствах (а точнее, при отсутствии обстоятельства под названием «советская власть») развитие бывших территорий Российской империи происходило бы намного эффективнее. К уровню ВВП 1913 года СССР вернулся только в 1933 году (и ДнепроГЭС был этому немалым подспорьем) — позже этого уровня в Европе достигли только Болгария и Румыния. При этом Германия вышла на этот уровень в 1926-м, не менее значительно пострадавшие от войны Польша, Бельгия и Франция — в 1926-м, 1922-м и (опять) 1922-м соответственно. Темпы роста? Действительно, СССР показывал в конце 1920-х — 1930-х годах высокие темпы роста ВВП на душу населения (4,87% в 1929-1938); но они не того же порядка, что и темпы роста, демонстрируемые в то же время Финляндией (3,09%); и намного ниже, чем в Польше (5,24%), Франции (5,16%) или в Чехословакии (5,04%) в 1920-1929 гг. К тому же, подобные ускорения экономисты сейчас обозначают как «догоняющий рост» — объясняя на бытовом уровне, это соответствует поступлению выпускника вуза (получавшего стипендию) на взрослую работу: в прошлом году он получал стипендию в 100 долларов, а в этом уже получает минимальную зарплату в 200 долларов — колоссальный рост в два раза, но ведь всё равно средняя зарплата по учреждению, в котором он работает, —$350…

Обычно я не размещаю список использованной литературы, но, учитывая то, что любой текст, упоминающий советскую действительность без должного восхваления, вызывает наплыв странных личностей с какими-то дикими аргументами а-ля Шариков, на этот раз размещу: не надо со мной спорить, господа советские, спорьте с исследованиями, дневниками, мемуарами — пишите рецензии, опровергайте приведённые факты, создавайте свои исследования; в общем делом занимайтесь, а не словоблудием в комментариях.

Итак, список литературы:

• «A History of the Soviet Union, 1917-1991», Geoffrey Hosking.
• «Soviet Economic Facts 1917-1981», Roger A. Clarke and Dubravko J. I. Matko.
• «The Cambridge Economic History of Modern Europe. Volume 2. 1870 — to Present», edited by Stephen Broadberry and Kevin H. O’Rourke.
• «The Economic Transformation of the Soviet Union, 1913-1945», edited by R. W. Davies.
• «Western Technology and Soviet Economic Development 1917 to 1930», Antony C. Sutton.
• «День второй», Илья Григорьевич Эренбург.
• «Дневник «Великого Перелома», (март 1928 — август 1931)», Иван Иванович Шитц.
• «За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927-1941», Елена Александровна Осокина.
• «Индустриализация СССР. 1929-1932 гг. Документы и материалы».
• «Инженеры Сталина. Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы» Сюзанна Шатенберг.
• «Иностранный капитал в России и СССР», Александр Герасимович Донгаров.
• «Ископаемое топливо. Факты против вымысла», Алекс Эпштейн.
• «История Украинской ССР. Том 7. Украинская ССР в период восстановления народного хозяйства (1921–1925)», под редакцией Ю. Ю. Кондуфора.
• «Кладбище соцгородов: градостроительная политика в СССР (1928-1932 гг.)», М. Г. Меерович, Е. В. Конышева, Д. С. Хмельницкий.
• «Письма о Днепрострое», Федор Васильевич Гладков.
• «Политическая экономия сталинизма», Пол Грегори
• «Советское руководство. Переписка. 1928-1941».
• «СССР: от разрухи к мировой державе», Джузеппе Боффа.
• «Утопия у власти», Михаил Яковлевич Геллер, Александр Моисеевич Некрич.
• «Червоний виклик. Книга 2», Станіслав Кульчицький

Источник