Война в Хорватии: ретроспектива

Материал к размышлениям

Приближается конец июля, когда исполнится некруглая годовщина операции «Лето-95», в которой хорватам, после нескольких лет затишья в затянувшейся войне, удалось отрезать «ополченцев» самопровозглашённой Сербской Краины от собственно Сербии и открыть для последующего удара их «мягкое подбрюшье» — что, в конечном итоге, заложило основы победы хорватов в августе того же года.

Когда рассуждают о том, когда и как Украина сможет вернуть юго-восточные территории, любят проводить аналогии с войной за независимость Хорватии 1991-1995 годов: мол, хорватам удалось, должно получиться и у украинцев. На мой взгляд, параллели с той войной обманчивы — у ситуации в Хорватии так же много общего с ситуацией в Украине, как много и отличий, делающих параллели некорректными. Тем не менее, в отдельных деталях тамошний опыт может оказаться поучительным.

Насколько я помню, в начале 1990-х годов большая часть украинской прессы, писавшей о хорватской войне, была на стороне «православных братьев», то есть сербов, руководствуясь при этом не столько логикой или практическими соображениями, сколько чисто эмоциями — многие всё ещё воспринимали себя как граждане Союза, чьё пространство резко сузилось, а тут вот и других славян тоже «запад обидел».

И подобным образом среднестатистический украинец воспринимал не только войну в бывшей Югославии. Точно так же можно вспомнить, как украинские добровольцы вместе с российскими «казаками» и частями регулярной армии РФ «защищали» приднестровскую Молдову от молдован. Не сразу дошло, что натворили и какой опасный криминальный анклав создали на собственной границе, но — что было, то было.

Сейчас, спустя четыре года после аннексии Крыма и начала агрессии на востоке, война хорватов уже воспринимается иначе, хорваты уже выглядят как «наши». Но сказать, что возросло понимание той войны, пока трудно. «Братья-славяне» в глазах среднего читателя — такая же экзотика, как американцы. Нет, пожалуй, даже большая экзотика. Американское кино и литература — хочешь, не хочешь, вот они вокруг, никуда не денешься. Хорватские, сербские, боснийские фильмы — многие ли из нас их видели? Если кого и смотрели, то в основном Эмира Кустурицу — который и не скрывает, что грустит о развале Югославии; хотя и весьма осторожен в том, кто в его фильмах «хорошие» или «плохие», но всё равно это просербский взгляд, а другие нам неизвестны.

Попробуем посмотреть на ту войну в свете того, что знаем сейчас.

Предыстория

Различия между народами бывшей Югославии — это тема для отдельной статьи, скажу лишь, что аналогия с русскими, украинцами и белорусами даже близко не лежала, там совсем другой случай, «на пальцах» эти реалии объяснить трудно. В целом, южнославянские народы так же легко отличают друг друга, например, по фамилиям, как долго они сосуществуют и притом постоянно смешиваются между собой.

Возьмём языки. «Черногорский язык», с формально-лингвистической точки зрения — всего лишь один из диалектов сербского. Литературный хорватский язык также складывался на основе «штокавских» диалектов, принесённых из Сербии, а вовсе не местных «чакавских» или «кайкавских» говоров, тоже, к слову, имевших богатую литературную традицию, но на свою беду уж больно узкорегиональных и малопонятных в других регионах Хорватии.

Так же непросто и с религией. Боснийцы — по происхождению те же сербы, но при османах принявшие мусульманство (а значит, на тот период и надолго потом перешедшие в статус «врагов» и «предателей»). Черногорцы — православные, как и сербы, но хорошо отгородившиеся в своих горах и потому особенные. Куда интереснее случай с хорватами — они католики, но при этом чётко отличают себя, например, от сербов-католиков. Последние — это сербы, которые переселились в Хорватию, возможно, даже лет 100 назад или больше, и приняли католицизм, но всё равно так и не стали для местных хорватами (образ жизни другой, кланы другие — местные обязательно перечислят кучу причин). Вот в Сербии подход скорее похож на российско-имперский: если ты православный и не сильно выпендриваешься по поводу своей идентичности, и при этом не цыган — значит, ты серб. Просто есть сербы из более-менее влиятельных кланов, или худший случай — вовсе без клана.

Наверное, основная разница — всё же культурно-историческая. Хорваты были долгое время восточным фронтиром католического мира; в периоды агрессивного противостояния с османами хорваты были храбрыми воинами, в относительно мирные периоды пользовались преимуществами нахождения в итало-австрийской торговой и культурной сфере. Хорватские города — жемчужины средневековой архитектуры. Сербы же довольно долго были бедной периферией Османской империи, и не случайно массово мигрировали на территории, подконтрольные австрийцам, в поисках работы и земель. В XVIII-XIX веках, в основном при помощи австрийцев, сербам удалось выбить со своей территории османов и получить независимость, большой кровью (тот же Белград несколько раз переходил из рук в руки, с обязательными репрессиями в отношении побеждённых). Проавстрийская ориентация династии Обреновичей подтолкнула в XIX веке торговый и промышленный прогресс в Сербии. Именно к их правлению относится всплеск идей панславизма, когда хорватские и сербские просветители обсуждали вопросы общего литературного стандарта и общего культурного пространства. Австрийцы к панславизму на том этапе относились пока ещё благосклонно, как к перспективам расширить пространство империи (к подданным-хорватам добавить ещё сербов и боснийцев? Почему бы и нет?)

На беду Обреновичей, их правление отметилось разгулом коррупции и закручиванием гаек в плане гражданских свобод. Сербы терпели до начала ХХ века, когда заговорщики расправились с королевской семьёй. С гражданскими свободами стало существенно лучше, однако смена правящей династии означала и новую политическую ориентацию — пророссийскую. Последнее означало, что австрийские земли, населённые не только сербами, но и вообще братьями-славянами, в глазах сербской монархии стали объектом притязаний, будущим «югославянским миром» с центром, разумеется, в Белграде. Соответственно недавние «братья»-хорваты, поскольку в Австрии им было хорошо, из братьев превратились в пособников врага, а значит — тоже стали врагами. В Первой мировой войне сербы потеряли примерно столько же мужчин, сколько призвали в 1914 году, а наградой стало присоединение Хорватии, Боснии и Словении (что последние восприняли совсем не однозначно). Сербы стали проводить грубую централизаторскую политику, радикальные хорваты в ответ вооружались и готовили реванш. К началу Второй мировой места для умеренных в местной политике уже не было — только для радикалов.

В обмен на вооружённую поддержку Гитлер подарил хорватским радикалам-усташам «Великую Хорватию», о которой они и мечтать не могли — территорию, на значительной части которой хорваты не то что не составляли большинства, но вообще исторически не жили. Ситуация цейтнота, когда срочно нужно было «переварить» огромную и крайне недружелюбную территорию, на мой взгляд, и дала в Хорватии карт-бланш, что называется, отморозкам из отморозков. Всего за четыре года националисты-усташи уничтожили на территории Хорватии почти всех евреев и цыган, а также несколько сот тысяч сербов. Некоторым давали шанс окатоличиться, но в целом сербы были лишними. Напротив, в оккупированной Сербии нацисты держали местных сербов-коллаборантов на крайне коротком поводке: может, те и хотели проявить жестокость, но нацисты не доверяли.

Противостоявшее и нацистам, и усташам, и сербским националистам коммунистическое партизанское движение по своему составу было не чисто сербским, а смешанным, и пользовалось поддержкой местных крестьян и в Сербии, и в Боснии, и даже в Хорватии. Сам Тито, как известно, был наполовину хорватом, наполовину словенцем, и к «великосербским» идеям относился отрицательно. Идеалом Тито был разумный баланс между этническими группами на федеральном уровне, между кланами — на местном.

От одной войне к другой

Конструкция, построенная Тито по результатам военной победы, оказалась изначально хрупкой, потому что в её основе лежала неэффективная экономическая система. Хотя югославский социализм по степени гибкости даже опережал Венгрию и ГДР, не говоря уж о бывшем Союзе — он всё равно страдал от тех же проблем неэффективности и дефицита, как и другие «социалистические» экономики.

Формально государство в экономику не вмешивалось — всё решали на местах «объединённые организации труда», контролируемые партийцами скорее на местном, чем на общесоюзном уровне. Тем не менее, ещё в 1950-е годы по стране прокатилась национализация, наиболее вкусные куски оказались в руках наиболее лояльных (и периодически перераспределялись). Пока наверху был сильный вождь, система не очень эффективно, но работала. Когда Тито постарел и решил ввести «коллективное руководство» страной — вместо желанного баланса это привело к сумятице и подковёрной грызне, перетягиванию канатов между влиятельными кланами. Внешне, тем не менее, страна выглядела успешно, и я помню, как в последние годы советской перестройки «Известия» и «Правда» любили ссылаться на югославский опыт: вот, мол, и коммунисты при власти остались, и промтоваров в стране много, давайте и у нас так же. Советские газеты, правда, молчали об исключительно высокой безработице (четверть трудоспособного населения) и растущем астрономическом внешнем долге без возможности его чем-нибудь закрыть. Вопрос с безработицей Тито и преемники решали просто: кто хотел — уезжал в Европу, а потом присылал родным валюту.

Беда Югославии была в том, что полностью индустриальной она так и не стала. До самого распада социалистической Югославии ряд её территорий рассматривались правительством как «неразвитые». Даже общеюгославская мегастройка — шоссе «Братство-Единство» — выглядела очень скромно на фоне автобанов у западноевропейских соседей (скажем, если на нём ломалась машина, это был затор на полсуток). Большая часть развитых предприятий была сосредоточена в бывших австрийских владениях — то есть Хорватии и Словении.

Вы уже уловили, откуда запахло жареным? Оттуда же, откуда и в СССР — когда в центре решили, что подстегнуть экономику можно путём приватизации. Сам по себе шаг был правильным, и как видно с точки зрения нынешней ситуации, пару десятилетий спустя приватизация решила многие проблемы, иными способами не решаемые. Однако всякое эффективное решение имеет свою цену (и своих жертв). Как и в случае СССР, приватизация означала, что местные влиятельные кланы, партийцы и военные захотели взять под свой контроль наиболее интересные куски, а их интересы столкнулись. Поскольку иерархия Союза коммунистов стремительно теряла значение, для влиятельных партийцев было разумным как можно скорее конвертировать ускользающую власть во владение крупной собственностью, расположенной на подконтрольной территории.

Риторика на тему «не дадим ихним грабить наших» была поначалу лишь побочным эффектом приватизации, но довольно быстро вышла из-под контроля и стала самостоятельным фактором (который из кланового постепенно приобрёл этническую окраску). А когда в Хорватии и Словении зашла речь о реституции (то есть о возврате имущества, принудительно национализированного или конфискованного коммунистами после Второй мировой) — тут и возникли поводы для будущего военного конфликта.

Влиятельные военно-партийные кланы, выигравшие когда-то от национализации при коммунистах, от реституции существенно теряли. В армии среди генералов преобладали хорваты, но вот уже на офицерском уровне — сербы, они же и подняли бучу: как так, служили стране не щадя живота, а тут кровное из рук уплывает, да ещё потомкам проклятых усташей? Не забудем, не простим, не отдадим!

Вспомним, что в балтийских странах просоветское меньшинство накануне распада СССР тоже крайне отрицательно относилось к реституции — и латыши с эстонцами проявили чудеса дипломатии, сначала дав лояльным советским проголосовать за независимость, а потом не дав гражданства. С точки зрения «советских» жителей Балтии, это было «кидалово». С точки же зрения местных умеренных политиков, это «кидалово» обеспечило экономический рывок балтийских стран и в конечном счёте более высокий уровень жизни местных русских, чем в среднем в России. Победа местных «интерфронтов», по их мнению, наоборот, превратила бы балтийские республики в подобие современной Молдовы, застрявшей в ситуации «ни туда — ни сюда». Морально ли это — вопрос из той же категории, что и о моральности оккупации балтийских стран в 1940 году.

Ситуация у хорватов несколько отличалась от прибалтийской. На территории республики тоже проживало сербское меньшинство, но не настолько крупное (12%), как русскоязычные в балтийских странах (до трети населения), и даже не настолько, чтобы при прохождении в парламент заблокировать реституцию. Поэтому влиятельные сербы решили заблокировать её по крайней мере на местном уровне, и начались требования «федерализовать» Хорватию — с возникновением соответствующих местных сербских партий.

Впрочем, что там те влиятельные партийцы… Посмотрим на это же снизу. Когда заходит речь о большом переделе имущества, сразу вместе собираются кум, брат, сват, чтобы помочь друг другу. В патриархальной стране с высоким процентом крестьян кланы играли куда большую роль, чем высокие слова или этнические лозунги. Однако исторически католики женились на католичках, православные на православных, и даже когда религия стала при коммунистах вроде бы терять значение, общины сливаться не спешили, особенно в деревнях, потому что переход к другому священнику — это был вынос клановых тайн на исповедь священнику другого клана. Так и получилось, что когда в схватке за имущество стали собираться друг против друга кланы — между ними возникли трещины по старинным этно-религиозным границам, а смешанное проживание сербов, хорватов и боснийцев только усугубило ситуацию.

Хорваты пошли ещё менее дипломатичным и более жёстким путём, чем эстонцы и латыши; их планы дать хорватское гражданство только этническим хорватам стали явными, как только замаячил распад Югославии и раздел крупного имущества. На мой взгляд, именно экономический, а не абстрактный этнический фактор, был основной причиной такого жёсткого подхода. Тем более что хорваты не первый раз шли напролом: в 1971 году, ещё при не совсем дряхлом Тито, случилась «хорватская весна» — волна недовольства и выступлений под лозунгами защиты национальной идентичности. Но одной из причин «весны» была как раз экономическая: перераспределение средств более богатой Хорватии на поддержку «отстающих регионов». Какого рожна, возмущались хорваты, при такой высокой безработице мы ещё и должны башлять на строительство Великой Сербии? (Ведь часть этих денег шла не куда-нибудь, а в Косово).

Война

В 1991 году сербы (формально — югославский союзный центр) решили перейти в наступление. Сначала, впрочем, напали не на Хорватию, а на экономически не менее «вкусную», но при этом более слабую Словению и столкнулись там в основном с гражданским неповиновением (боевые стычки были мелкими и единичными). Впрочем, меньше двух недель «великосербским» стратегам хватило, чтобы осознать опасную перспективу для своих вояк: Словения была территориально отрезана от Сербии, и путь в неё пролегал через всё менее дружественную Хорватию. А хорваты, увидев такой оборот, стали активно вооружаться. В свою очередь, зарубежные кредиторы Югославии без всяких военных угроз просто напомнили союзному центру о долгах и прочих обязательствах.

Чтобы не оказаться в двойной (военной и экономической) ловушке, сербы (формально — пока что общесоюзная Югославская народная армия, но из неё стремительно дезертировали несербы) срочно отступили из Словении. Зато решили отыграться на Хорватии. Поняв, что целиком страну не захватить, они сосредоточили усилия на нескольких регионах с высоким процентом этнических сербов. Эти регионы даже не были соединены между собой территориально, но это не помешало объявить на их территории республику Сербская Краина. Так же, как и в случае с «ДНР» и «ЛНР» на украинской территории, власти Белграда не спешили признавать их официально и дипломатически. Признать — значит дать самостоятельность, а в глазах Белграда это были сербские колонии и плацдармы для построения Великой Сербии. Для хорватов же эта война превратилась в войну за собственную независимость и выживание. Им отступать было некуда, «Великая Сербия» была удавкой на их шее.

Войну можно условно разделить на три этапа: «до Вуковара», «после Вуковара» и финальные наступления хорватов 1995 года. Городок Вуковар стал своего рода «хорватским Сталинградом» — он отошёл сербам только после того, как полностью остался в руинах. Самым трудным — прежде всего психологически — был момент на исходе сражения, когда руководство Хорватии понимало, что дальнейшее упорство может обернуться слишком дорого, плюс Европа требовала «срочно мириться», а народ, напротив, требовал хотя бы одной победы после череды непрерывных территориальных потерь и обвинял генералов в предательстве. Но формальная победа сербов в сражении за Вуковар стала для них пирровой — особенно после того, как они показательно расстреляли хорватов-пленных. С этого момента война стала для хорватов делом чести и вопросом личного выживания. Какое-то время ушло на то, чтобы Европа «переварила» информацию о происходящем в бывшей Югославии и восприняла хорватов как меньшее зло, а «великосербов» — как большее. К тому же с каждым годом росла и финансовая поддержка Хорватии со стороны многочисленной хорватской диаспоры (ну, по крайней мере, официально; кто на самом деле стоял за поставками вооружения — вопрос отдельный). Воевали в рядах хорватов и добровольцы — в основном из Восточной Европы, но были и выходцы из Украины.

Отдельной историей стала война в соседней республике Босния и Герцеговина, где сторонами были и местные хорваты (при поддержке Хорватии), и местные сербы (при поддержке югославской армии), и разные группы боснийцев. По сути, Босния стала «проходным двором» для всех враждующих сторон, а конфликт не разрешён до сих пор — просто заморожен. Но на эту тему лучше написать отдельную статью.

На волне растущего взаимного отчуждения и хорватские, и сербские лидеры стали активно эксплуатировать в идеологии образы деятелей Второй мировой. Коммунистические партизаны уже были непопулярны ни тут, ни там: отчасти из-за болезненных воспоминаний о недавнем крахе союзной Югославии, отчасти за-за своего смешанного этнического состава. Сербы вытащили из чулана образы четников (сербских националистов), ну а хорваты — пронацистских усташей (а кого ещё? Кто ещё отличился с оружием в руках в борьбе против сербов и мог вдохновить?) Парадоксально, но факт — пламенные речи о героических усташах, борцах за независимость страны, произносил даже президент и главнокомандующий Туджман, сам бывший партизан, перестрелявший немало усташей.

Бесстрастный историк скажет: слава Богу, до уровня жестокости времён Второй мировой ни одна из сторон не дошла. Ну с точки зрения цифр, может быть и так... но от этого не легче нескольким сотням мирных жителей, убитых за этническую принадлежность — кровь таких жертв лежит и на сербах, и на хорватах. В 1991 году сербы массово изгоняли хорватов с «освобождённых территорий» — в 1995 году хорваты отыгрались, сделав свою республику почти моноэтнической (и ещё часть сербов бежала, когда европейские посредники принудили Сербию передать Хорватии остаток занятых территорий в ходе мирного урегулирования). И это не считая десятков тысяч жертв, погибших во время сражений — не только тех, кто держал оружие в руках, но и гражданских, погибших просто «по ходу», от артобстрелов и бомбардировок, например.

И всё же у хорватов в этой войне было некоторое моральное преимущество — они сражались за земли, на которых жили веками, против тех, кто был на их землях просто переселенцами по экономическим причинам. Как была несправедливой «великая Хорватия» во время Второй мировой, так была несправедливой и «великая Сербия», замахнувшаяся на огромные территории, где сербам когда-то приглянулось поселиться без оглядки на тех, кто там уже жил веками.

На излёте конфликта

Незадачливый строитель «великой Сербии», президент Югославии Милошевич, может быть, и рад был бы присоединить «освобождённые» территории и зачистить их так, как он потом попытался в Косово, но увы. Его «карманы» находились в Европе, которая его победы отнюдь не желала. Запад не давал ему зайти слишком далеко, потому что понимал — если он победит, то большое и агрессивное государство с неэффективной экономикой не остановится, а напротив, дальше начнёт шантажировать соседей, вымогая за мир всё больше и больше. История коммунистов и национально-социальных популистов чему-то всё же мир научила.

А Милошевич на давление Запада ничем и ответить не мог, поскольку и он, и его приближённый клан держали нажитое непосильным трудом на том же проклятом Западе и пуще смерти боялись вернуть эти деньги на родину — а ну как более шустрые «свои» отберут? Секретом Полишинеля были и постоянные закулисные переговоры между Белградом и Загребом всё то время, что продолжалась война, и торговля между ними через третьи страны — потому что на таком узком пространстве быстро всё равно разбежаться не получится. Разве что если вести войну на полное уничтожение друг друга — но до последнего, кажется, не хотели довести дело ни сербы, ни хорваты. Произнося в запальчивости лозунги «сделаем вас, как когда-то усташи», большая часть хорватов всё же воспринимала войну не как битву за полное уничтожение абсолютного зла, а «всего лишь» за то, чтобы навалять от души зарвавшемуся соседу и куму, слишком по-свойски зачастившему на родной огород.

Милошевич ещё мог потянуть время, говорить, что не он не хочет выводить войска, а ополченцы не хотят отступать. Но хорваты не тратили времени зря и не растрачивали силы на показательные атаки, а медленно и методично готовили серию наступлений. Развязка произошла в 1995 году, и довольно быстро.

Закончилась война — через несколько лет хорваты убрали в чулан и «славные образы» усташей времён Второй мировой. Часть населения была этим недовольна, не то слово. Но премьер Санадер поставил вопрос ребром: хотите в Европу, ищите других героев, а кто отметился в геноциде, хотя бы даже и противных сербов — не наш герой. Улицы с именами известных усташей, появившиеся было в 1990-е годы, вновь были переименованы.

Думаю, что в предыдущем абзаце нет смысла искать параллели с Украиной и мечтать об «откате» переименований последних нескольких лет. Сравнение с Югославией будет явно некорректным. Если жестокость усташей ужасала даже гитлеровцев и тем более несопоставима с репрессиями югославских коммунистов, то большевики, воевавшие против УНР, равно как и войска НКВД, воевавшие против УПА, по числу убитых и по масштабу репрессий их заметно опередили — согласно официальной же советской статистике.

Помню, в начале 2000-х, изучая сербский и хорватский языки, я практиковался в интернет-форумах бывшей Югославии. Хорваты в своих форумах сербскую проблематику просто игнорировали, что там происходит в Белграде — мало кого интересовало. Сербы, напротив, постоянно пытались язвить, мол, «какой неправильный язык у этих хорватов» и какие они вообще не такие — пока где-то через 2-3 реплики кто-нибудь не осаждал спорящих: оставьте этих «рватов» в покое, у них своя страна, нам до них нет дела. К слову, так же активно сербы язвили по поводу православных «братьев»-черногорцев. У меня сложилось впечатление (поправьте, если не прав), что троллинг вообще у сербов в крови, а вот среднестатистический хорват — деловит и флегматичен как удав, главное — его не злить, потому что получится быстрее, чем кажется. Но все эти измышления про «национальные менталитеты» — это всё равно дилетантизм, а вот факт, что молодые сербы и хорваты теперь легко ездят учиться, вести бизнес и просто потусоваться на выходные на территории бывшего врага. Об обидах никто не забыл, но держат их для подходящего случая (который пока непонятно, когда наступит, если вообще).

Выводы

Война в Хорватии, хотя сейчас и вызывает у украинцев чувства «у нас что-то похожее», всё же имела ряд кардинальных отличий. Прежде всего, в отличие от Украины, «гибридная» война против сербских «ополченцев» довольно быстро переросла в открытую войну против существенно более сильной регулярной армии соседнего государства — при том, что мир мог ответить Югославии только санкциями. НАТО напрямую в войне не участвовал, но помог Хорватии и в подготовке боеспособных частей, и в планировании боевых операций. Однако операции проводились со знанием того, что сербы не имели ни оружия массового поражения, ни права «вето» в Совете безопасности ООН.

Ещё одно отличие от Украины — в исторической самодостаточности хорватов. Пусть даже несколько веков их славной истории прошло под властью австрийцев, но завидовать соседям-сербам у них точно не было причин. Имея меньшую территорию и население, в экономическом, технологическом и культурном плане они, скорее, «ведущие», чем «ведомые». Даже такая «мелочь», как алфавит: хорваты как писали латиницей при австрийцах, так и до сих пор пишут, а вот православные сербы, несмотря на конституционный статус кириллицы, тихой сапой переходят на латиницу, и процесс, похоже, уже стал необратимым (в Черногории и Боснии тоже, кстати).

Самодостаточность проявилась и в том, что хорваты ни минуты не рассчитывали на помощь со стороны «прогрессивных сил в Сербии». Её не было и быть не могло. Кто в конечном итоге, уже лет 5 спустя после хорватской войны, сверг Милошевича? Если воспользоваться скользкой аналогией с современной Россией, то это были местные обиженные и обделённые прежней властью «ополченцы» и «новороссы» (то есть великосербы), вроде Гиркина и Эль-Мюрида (Вук Драшкович и Воислав Коштуница), в союзе с местным Навальным (Зоран Джинджич). Во время же войны с Хорватией все они были за «великую Сербию»; ну разве что Джинджич, как сейчас Навальный, поворчал, что война может плохо кончиться (как и получилось), но в принципе вывести сербов из Хорватии, если я не ошибаюсь, не требовал.

Самодостаточность хорватов позволила им трезво оценить свои цели и не замахиваться на несбыточное. Сербы же, наоборот, с самого начала загнали себя в ловушку: взвалив на себя груз строителей «великой Сербии» и наследников Югославии, они взвалили на себя и проблемы с огромным и постоянно растущим госдолгом и инфляцией, и проблемы с меньшинствами на всех тех территориях, на которые претендовали, и даже проблему с фактически непокорной «братской» Черногорией, которая вела себя прямо так же, как лукашенковская Беларусь с Россией. Весь этот огромный груз проблем был на много лет вперёд и «стрелял» по сербам непрерывно всё то время, пока среди них ещё были популярны великодержавные идеи. Самая поздняя, косовская проблема, встала перед сербами во весь рост, когда, казалось, всё уже было позади — с хорватами договорились, инфляцию побороли, экономика начала расти. И тут такое.

Подводя итоги: опыт хорватов ценен и имеет с украинским некоторое сходство, но думать нужно своей головой.

И да, возвращаясь к кинорежиссёрам. Босниец Данис Танович не так популярен, как Кустурица, хотя его кинодрама «Ничья земля» — это шедевр киноискусства о войне. И тем, кому интересна тема истоков войн на территории Югославии, очень рекомендую его фильм «Цирк «Колумбия», где реалии последнего мирного и первого военного года в Югославии показаны на судьбах конкретных людей. Это история о том, как до катастрофы большой войны, казалось, было ещё далеко, но остановить её уже было поздно.

В заключение хочу от души поблагодарить Павла Космачевского за помощь с подборкой фактического материала для статьи.