Крымская война и современность

Крымская, или Восточная война 1853-1856 годов интересна во многих отношениях, но более всего любопытна ввиду удивительных, а местами и поразительных исторических аналогий с современностью. Тут впору уверовать в цикличность исторических процессов, по крайней мере, в отношении отдельно взятых государственных образований

Рискнём предположить, что в широком общественном сознании Крымская война представляется малопонятным военным конфликтом между Российской империей с одной стороны, и Францией, Англией и Турцией — с другой. В ходе этого конфликта технически отсталая Россия потерпела поражение, несмотря на героическую оборону Севастополя, после чего император Александр II начал реформы и даже освободил крепостных крестьян. Попробуем дополнить это в целом верное представление о Крымской войне некоторыми малоизвестными подробностями, а главное, проанализируем причины конфликта, так как здесь нас ждёт самое интересное.

Бери ношу по себе, чтоб не падать при ходьбе

К концу 1840-х годов политическая карта Европы представляла собой довольно любопытное зрелище — западные страны, пережив революции 1848-1849 гг., активно развивались. Буржуазия, почти повсеместно пришедшая к власти, внесла в политику коммерческий прагматизм и энергию, что вкупе с промышленной революцией не могло не дать своих результатов, Европу ждали большие потрясения. В то же время, обратив свой взор на восток, наблюдатель увидел бы совсем другую картину — гигантская Российская империя, включавшая тогда Финляндию и большую часть Польши, раскинулась от моря до моря.

Николай I — богопомазанный самодержец всероссийский, твердою рукою правил своим государством, и государство ему безропотно подчинялось. Дворяне служили, духовенство творило обряд, а безграмотное крепостное крестьянство, составлявшее большинство населения империи, усердно трудилось на бескрайних полях отчизны. Заграничные революционные бури не тревожили эту идиллию, правящее сословие было довольно жизнью и наслаждалось стабильностью, а если где-то и пробивался вдруг росток свободомыслия, то III отделение (пращур КГБ) работало исправно, и вольнодумец, как правило, не успев ещё толком оформить свои идеи, уже ехал на вечное поселение в Сибирь.

Своя сакральная война

Нужно отметить, что Николай I испытывал живейшее отвращение ко всякого рода переменам и революциям. То ли это было врождённое, то ли тут виноваты декабристы, испортившие ему коронацию, сказать трудно, но только более усердного блюстителя устоев (или, если хотите, скреп) во всей Европе найти было сложно.

В то же время император был большим поклонником военного дела и армии, и здесь он проявлял кипучую энергию — постоянно проходили парады и смотры, мундиры военных сияли и были регламентированы до мельчайших деталей, численность вооружённых сил (по крайней мере, на бумаге) составляла без малого миллион солдат — колоссальная по тем временам цифра.

Кроме того, у этой армии была теперь своя сакральная легенда — война 1812 года. Дело в том, что в российском общественном сознании этот конфликт со временем приобрёл очертания, имеющие мало общего с действительностью, зато приятные патриотически настроенному обывателю. Отступление через всю страну теперь представлялось как нечто героическое, Бородинская битва из поражения обернулась победой, а Наполеон, оказывается, был изгнан из России, а не ушёл сам, обескураженный необъяснимым поведением противника. Тот факт, что и до, и после 1812 года с Францией, кроме России, воевала почти вся Европа, тоже как-то отошёл на второй план — русская храбрость и жертвенность сломила мощь Наполеона, и точка. Одним словом, «дед воевал» — оригинальное издание.

Духовная наследница Византии

Некоторые энтузиасты пошли ещё дальше и решили, что у Российской империи особый православный путь, и только Россия способна спасти Европу, погрязшую в революционной ереси. Назвались эти люди славянофилами. Кроме всего прочего, они считали, что Россия как духовная наследница Византии имеет полное право на турецкую столицу Константинополь (Стамбул) и многие другие земли, входившие некогда в состав Восточной Римской империи. Вот что писал тогда по этому поводу Тютчев — так сказать, рупор славянофильского движения:

Москва, и град Петров, и Константинов град –
Вот царства русского заветные столицы…
Но где предел ему? И где его границы –
На север, на восток, на юг и на закат?

Император Николай не то чтобы полностью разделял взгляды славянофилов, но некоторые их идеи явно находили отклик в его сердце. Да и правду сказать, Николай царствовал уж больше четверти века, располагал, по его мнению, сильнейшей армией на континенте, а до сих пор не совершил никаких по-настоящему достославных военных подвигов.

Нужно учесть также тот факт, что общался император в основном со своими придворными, которые с завидным единодушием разделяли взгляды самодержца. Не было в России ни парламента с его говорильней, ни оппозиции, чтоб расстраивать царя сомнениями — все были с ним заодно. Даже генерал-фельдмаршал Паскевич, который пользовался непререкаемым авторитетом у императора, не рисковал ему перечить. И хотя этот достойный потомок полтавских казаков вовсе не разделял воинственных настроений царя, он, тем не менее, тоже играл свою придворную роль, восклицая, бывало, после смотра войск: «Подавай Европу сюда!»

В поисках врага

Масла в огонь подлила история с Австрийской империей. В 1848 году венгры, входившие в её состав, устроили революцию, а после нескольких побед над австрийскими войсками в 1849 году объявили независимость. Австрийцы обращаются за помощью к Николаю, и тот мановением руки вводит в Венгрию 150-тысячное войско. Венгры после недолгого сопротивления сдаются, ввиду очевидного неравенства сил, а российский император понимает, что он играючи спас одну из самых могущественных и влиятельных европейских монархий.

После этого Николай окончательно почувствовал себя подвыпившим здоровяком в трактире, который обводит посетителей взглядом, выбирая, на ком бы испытать свою удаль. И взгляд самодержца ожидаемо остановился на Османской империи — турецкое государство лихорадило всю первую половину ХIХ века.

В 1821 году против владычества турок восстали греки, и после десятилетней борьбы Греция получает независимость. Только улеглись греческие страсти — строптивый египетский вассал затеял войну с сюзереном и чуть было не взял Константинополь, с огромным трудом и только с иностранной помощью Турции удалось сохранить Египет в числе своих провинций.

Наблюдая за этими событиями, Николай окончательно уверился, что Османской империи недолго осталось существовать, а раз так, то неплохо было бы отхватить у неё лакомый кусок, а именно Константинополь.

Во-первых, раз в Российскую империю входил Третий Рим (Москва), логично было бы, чтобы в неё вошёл и Второй. Во-вторых, отобрав у турок Константинополь и вернув его в лоно православной церкви, Россия защитит угнетаемые мусульманами-турками христианские народы (румын, болгар и пр.) Славянофилы, кстати, очень переживали за притесняемых единоверцев. И, наконец, в-третьих — кто сможет помешать русскому царю взять силой то, что его по праву? Уж точно не инфантильные европейские монархии, которые даже эти нелепые революции задушить не смогли.

«Друг мой»

Приняв это решение, Николай решил заручиться дипломатической поддержкой будущего предприятия. В своих сухопутных соседях — Австрии и Пруссии — император был уверен: к прусскому королю он относился как к своему ученику, а в верности Австрии после венгерской истории сомневаться не приходилось.

Правда, имел место один тревожный звоночек. Дело в том, что на трон Франции в 1852 году взошёл Наполеон ІІІ — племянник того самого, «битого» Наполеона. Пришёл он к власти в результате переворота, что среди старых европейских династий считалось серьёзным моветоном.

Так вот, прусские и австрийские дипломаты предложили Николаю в поздравительных письмах именовать новоиспечённого императора не «брат мой», как было принято среди уважаемых властителей, а «друг мой», намекая тем самым на то, что Наполеон не может рассчитывать на отношение к нему как к равноправному монарху.

Николай с готовностью согласился и подписал своё письмо «друг мой», а австрийский император и прусский король в последний момент передумали и сообщили Наполеону, что он их «брат». Поступили они, честно сказать, нелицеприятно, прямо как булгаковский Коровьев, который предложил злосчастному поэту Бездомному вместе кричать «караул» на Патриарших прудах, а сам потом промолчал. Однако русский царь хоть и расстроился из-за такого переменчивого поведения коллег, но особого значения этому не придал и продолжал считать, что на западе он граничит с верными союзниками.

«Поделить соседей»

Отдавая себе отчёт в том, что оккупация столицы другой империи понимания среди европейских монархов не найдёт, Николай решил привлечь к мероприятию подельника. Вызвав к себе британского посла, он прямо заявил, что империи из Турции, в общем-то, не вышло, а раз так, нужно её поделить. И предложил Лондону забрать себе Египет в обмен на лояльность к России в вопросе с Константинополем.

Британцы, оторопев для начала от столь тонкой дипломатической игры, от предложения, конечно же, отказались — контроль России над Константинополем означал бы и контроль над Дарданеллами — проливом между Чёрным и Средиземным морями, что сделало бы Чёрное море «русским озером», а это Лондон категорически не устраивало.

Николай не смутился и решил действовать соло, рассудив, что с Турцией он справится одной левой, Австрия и Пруссия его союзники, а Франция и Англия в одиночку связываться с могучей Российской империей не захотят. Союз же между Англией и Францией царь считал абсолютно невозможным, так как последние лет пятьсот более принципиальных противников земной шар, пожалуй, не видел.

Далее ситуация развивалась совсем как в карточной игре с повышением ставок. Николай отправляет в Константинополь послом князя Меншикова, известного своей саркастичностью и острым языком, князь выдвигает турецкому султану очень серьёзные требования, к тому же ведёт себя почти оскорбительно. Султан колеблется, но английские и французские дипломаты, проявив неожиданное единодушие, обещают ему поддержку — он отказывается полностью удовлетворить претензии России, и Меншиков демонстративно покидает Константинополь.

Начало войны

Николай разрывает дипломатические отношения с Османской империей и вводит войска в Дунайские княжества Молдавию и Валахию, которые входят в состав турецкого государства, но находятся под протекторатом России. Английская и французская средиземноморские эскадры направляются к Константинополю.

В Вене собирается конференция при участии Англии, Франции, Австрии и Пруссии, составляется нота, компромиссная для всех сторон. Николай готов принять её, но тут заупрямился ободрённый дипломатической поддержкой султан и решил внести в ноту свои изменения. Николай, не считая султана ровней, эти изменения выполнять не хочет и отказывается выводить войска из Молдавии и Валахии. 16 октября 1853 года Турция объявляет России войну, 1 ноября Россия отвечает тем же.

Через месяц российская черноморская эскадра атакует турецкую, стоящую под защитой береговых батарей у города Синоп. Русские корабли подходят вплотную к турецким, становятся на якорь и открывают пальбу из всех орудий. Турецкая эскадра превращена в груду пылающих обломков, вместе с ней сгорает и город, гибнет гражданское население. Английские газеты живописуют мучения невинных турок, а также утверждают, что русские варвары добивали турецких моряков в воде.

Английская и французская эскадры входят в Чёрное море, Наполеон III, который, кстати, вовсе не забыл истории с «братом/другом», предъявляет Николаю ультиматум — требует очистить территорию Турции и вступить с ней в переговоры. Николай от выполнения ультиматума отказывается и ищет поддержки у Австрии и Пруссии, но те заявляют о своём строгом нейтралитете, а неблагодарная Австрия даже настаивает, чтобы российские войска покинули Дунайские княжества.

Англия и Франция объявляют России войну. Вот так, в результате описанной выше «многоходовочки», император Николай I «всех переиграл», а Российская империя оказалась в состоянии войны с Англией, Францией и Турцией, причём вообще без союзников.

В ожидании лёгких побед

Российскую общественность, нужно отметить, перспектива войны сразу с тремя империями не ужаснула, настроение в салонах царило крайне приподнятое, и после Синопской виктории все с нетерпением ждали новых побед. Особенно взбудоражились славянофилы, они предрекали повсеместное восстание угнетённых христианских народов и воссоединение всех славян под российским скипетром. Тот факт, что в Османской империи христиан никто решительно не притеснял и подниматься на борьбу они не хотели, славянофилов не смущал.

Однако, кроме аморфности угнетённых единоверцев, были и другие обстоятельства, ставящие под сомнение триумф русского оружия. Так, например, военный флот России почти полностью был парусным, в то время как у Англии и Франции большую часть кораблей составляли пароходы, что давало союзным судам большое превосходство.

На суше дела обстояли тоже не блестяще — российские солдаты (за редчайшим исключением) были вооружены гладкоствольными ружьями, стреляющими круглыми пулями, прицельная дальность которых не превышала 150 шагов — в точности как при «дедах». Французы же с англичанами массово использовали штуцеры — нарезные ружья, бившие на 800 шагов.

Те союзные солдаты, кому штуцеров не досталось, всё равно имели преимущество над русскими в дальности стрельбы, так как использовали не круглые, а конические пули. Казалось бы — налицо серьёзная проблема, однако российских генералов она не волновала, ведь ещё непогрешимый Суворов сказал, что «пуля — дура, штык — молодец!» Поэтому рекрутов обучали строевому шагу и приёмам штыкового боя, для обучения же стрельбе на одного солдата выделялось по три патрона в год. Вообще, если к ружейной пальбе в русской армии относились почти с презрением, то вокруг штыковой схватки образовался некий культ — «русский штык» фигурировал в стихах, в песнях, им грозили недругам и гордились как некоей национальной особенностью. Вот, например, строки из патриотической песни, написанной в начале войны:

Ура! На трёх ударим разом,
Недаром же трёхгранен штык!

Между тем французы и англичане, не слушая грозных песен о трёхгранном штыке, погрузились на корабли и отплыли в Чёрное море. Когда союзный флот прибыл, по свидетельствам очевидцев, он напоминал бесконечный лес мачт. Российский черноморский флот не посмел приблизиться к этой армаде, поэтому союзники беспрепятственно высадились в Евпатории и направились прямо к Севастополю.

Путь им преградила армия под командованием всё того же Меншикова. Российские войска серьёзно уступали союзным в числе, однако заняли и укрепили довольно сильную позицию вдоль реки Альма. Тем не менее, французы и англичане решительно пошли в атаку, несмотря на сильный огонь русской артиллерии.

Сразу же сказалось превосходство союзников в дальности и меткости ружейной стрельбы, русские солдаты истреблялись целыми ротами, не имея возможности ответить врагу. Один полк дорвался-таки до штыкового боя. Однако оказалось, что у британцев и пуля, и штык — все молодцы, и полк вышел из боя, потеряв две трети состава.

Довольно быстро русская армия была сбита с позиций и вынуждена отступать, причём некоторые части бежали в беспорядке, чего давненько уже не случалось.

Когда адъютант Меншикова поведал об этой конфузии Николаю, император попросту отказался в это поверить и выгнал адъютанта вон — настолько невероятным казалось ему такое посрамление трёхгранного штыка.

Оборона Севастополя

После поражения на Альме Меншиков, по русской военной традиции, отступает вглубь страны, однако союзники, памятуя о неудачном опыте Бонапарта, не преследуют его, а идут к Севастополю и берут его в осаду, так как город и был основной целью их Крымской кампании. Черноморский флот не решается выходить в море, а чтобы враги сами не добрались до него, вход в Севастопольскую бухту блокируют, затопив там часть кораблей, их командами и орудиями усилили оборону города. Так началась Севастопольская эпопея, продлившаяся почти год.

Обе враждующие стороны во время осады города проявили большое мужество и упорство, и эту кампанию, без сомнения, можно назвать достославной и для союзников, и для Российской империи.

Длительности обороны очень способствовал тот факт, что за время осады Севастополь никогда не был блокирован полностью, в противном случае осада вряд ли бы продлилась дольше месяца — в гарнизоне попросту закончился бы порох.

Но так как союзники не располагали силами для полного окружения города, противники сражались на ограниченном участке местности на южной стороне Севастополя, подвозя к этой горячей точке припасы и подкрепление.

Нужно сказать, что перед английскими и французскими генералами стояла архисложная задача — обеспечивать столь значительные силы на таком большом удалении от родных берегов.

К тому же союзникам откровенно не везло: ещё во время плавания из Европы в войсках вспыхнула эпидемия холеры, забравшая тысячи жизней; союзная армия не пошла на штурм Севастополя сходу, когда он был практически беззащитен; осенний шторм пустил на дно десятки кораблей с припасами и тёплой одеждой и так далее. Однако, несмотря на все трудности, союзникам удалось наладить снабжение, и они продолжали осаду, подбираясь всё ближе к севастопольским бастионам.

В российской же логистической системе наблюдалась совсем другая картина — казнокрадство достигло прямо-таки библейских масштабов. Например, когда бросились строить укрепления, оказалось, что деньги на инструменты давно украдены, и лопаты пришлось срочно закупать в Одессе (видимо, на Привозе).

Если союзные солдаты мёрзли вследствие того, что их тёплые вещи утонули, то русские дрожали без полушубков, так как те к зиме сгнили на складах — настолько качественно они были сделаны. Союзники всю осаду обильно поливали город огнём, гарнизон же почти всегда находился в режиме строгой экономии пороха и ядер.

Откаты среди армейских снабженцев носили почти официальный характер, огромные суммы, выделявшиеся на войну, беспардонно разворовывались — да и как ещё могло быть в стране, где были расхищены деньги на мебель для Зимнего дворца. Так и получалось, что пока одни гибли на севастопольских бастионах, другие в тылу всё дальше отодвигали пределы алчности и цинизма.

Тем временем русская армия, пытаясь помочь гарнизону Севастополя, атакует союзников у Балаклавы, а затем при Инкермане, однако успеха достичь не может, а при Инкермане дело оборачивается большими потерями. Император Николай просто не может поверить в происходящее — его огромная армия, которую он всю жизнь так холил и лелеял, оказалась просто бессильна помешать иноземцам.

Союзники уверены в своих силах, в начале 1855 года к антирусской коалиции присоединяется Сардинское королевство (Италия) и в Крым прибывают 15 тысяч итальянцев. Русские предпринимают атаку на занятую турками Евпаторию, но снова терпят поражение.

Новая попытка

Для Николая евпаторийская неудача служит последней каплей, и царь, судя по всему, решает покончить счёты с жизнью, тем более что пенять ему было не на кого. Император в февральском Санкт-Петербурге начинает носить летнюю шинель и ездить в открытой карете, он подхватывает сильную простуду, однако железный организм побеждает болезнь. Дело явно идёт на поправку, и вдруг 2 марта 1855 года Николай скоропостижно умирает. В Петербурге ходят упорные слухи, что император приказал своему лейб-медику дать ему яд, однако пролить свет на эту историю не удаётся — придворный эскулап спешно покинул пределы России сразу после смерти самодержца.

На престол всходит Александр II, который решает, что, возможно, ему больше повезёт на ратном поприще, чем августейшему отцу, и настаивает на новом наступлении. Князь Горчаков, сменивший князя Меншикова на посту командующего армией, ведёт свои войска в атаку, происходит сражение на реке Чёрной. Русские атакуют очень сильные и хорошо укреплённые позиции союзников, что в условиях тотального огневого превосходства последних приводит к самым плачевным последствиям.

Полк за полком идёт в атаку и так же поочерёдно истребляется. Итог — десять тысяч убитых и раненых без какого-либо результата, потери союзников мизерные, настроение в русских войсках — соответствующее. Император Александр начинает понимать, что проблема немного глубже, чем неправильный вензель под текстом указа.

Вскоре после сражения на реке Чёрной союзники готовят очередной штурм Севастополя. К тому времени все, кто реально руководил обороной города и вдохновлял его защитников — адмиралы Корнилов, Нахимов и Истомин — были убиты. Все они приняли смерть на бастионах города, однако никакие потери не могли отвратить неизбежного. 8 сентября 1855 года французы, после жестокого штыкового боя, берут наконец Малахов курган — ключ к обороне города.

Дальнейшее сопротивление не имеет смысла, русские войска оставляют южную сторону Севастополя, остатки черноморского флота затоплены, оборона Севастополя закончилась.

Итог войны

На других театрах военных действий дела обстояли следующим образом. Российский балтийский флот хоть и насчитывал в своём составе 26 (!) линейных кораблей, не рисковал покидать Кронштадт, где и простоял всю войну, союзники же не имели достаточно сил, чтобы штурмовать эту мощную крепость.

На Кавказе война проходила с переменным успехом, но скорее в пользу русских, однако в условиях полного господства союзников на Чёрном море это никак не влияло на общий ход войны. Также особого значения не имели боевые действия в Северном море и на Дальнем Востоке, все главные события этой войны происходили в Крыму.

После взятия Севастополя союзники начали продвигаться к Николаеву, англо-французская эскадра атакует крепость Кинбурн, причём французы впервые в мире используют бронированные плавучие батареи, от которых русские ядра попросту отскакивали, гарнизон крепости сдаётся.

Австрия выдвигает России ультиматум и грозит присоединиться к антирусской коалиции, Александр колеблется, но, понимая всю бесперспективность дальнейшей борьбы, идёт на переговоры. 30 марта 1856 года в Париже заключён мирный договор, главным условием которого был запрет Российской империи держать военный флот и военно-морские базы на Чёрном море. Так закончился николаевский проект «Русский Константинополь».

Подводя итоги, можно смело сказать, что Крымская война является серьёзным примером переоценки собственных сил, недооценки сил противника, а также грубейших дипломатических ошибок и просчётов. Император Николай I на ровном месте затеял авантюру, следуя лишь собственным умозаключениям и честолюбивым фантазиям. Именно он развязал эту войну и позорно проиграл её. И если в начале 50-х годов XIX века Российская империя имела статус супердержавы, с которой считалась вся Европа, то к концу Крымской войны все увидели, что Россия даже не колосс на глиняных ногах, а полностью глиняное образование, норовящее развалиться от первого же серьёзного напряжения.

Со временем, правда, горечь поражений забылась и «славу русских моряков» продолжают идеализировать, несмотря на крайне скромные их достижения в ту войну. Ведь, разбив более слабую турецкую эскадру, русские моряки так и не решились бросить вызов по-настоящему грозному противнику, предпочтя утопить свои корабли — вполне объяснимое решение, непонятно только, в чём тут слава.

Затопленным судам даже был поставлен памятник, хоть и неясно: чем же были так восхищены его создатели? Тем, что корабли не достались врагу? Ну тогда, следуя этой логике, можно увековечить, например, винтовки, которые красноармейцы топили в болотах летом 1941-го, перед тем как сдаться в плен.

Если же проводить параллели между теми событиями и нынешней внешней политикой России, не могут не броситься в глаза многие совпадения. Судите сами — снова Крым, снова явная переоценка своих сил, отсутствие реальных союзников и конфронтация со всеми цивилизованными государствами. Снова истерия по поводу своей духовности на фоне грехопадения Европы, снова какие-то угнетённые (теперь по языковому вопросу), которых нужно срочно освободить и которые снова не хотят, чтобы их освобождали. Снова, наконец, мракобесие по поводу сомнительных военных успехов «дедов», только тогда это была война 1812 года, а теперь Вторая мировая.

Россия потерпит поражение и в этот раз, только вряд ли их нынешний вождь так же эмоционально отреагирует на свой конфуз, не та школа. Ну, ничего, история такая хитрая штука, всегда всё расставляет на свои места.