Бабочка в подворотне: История советской этики

В СССР не было нужды во внеклассовой, универсальной для всех этике — при, выражаясь языком Карла Маркса, азиатском способе производства, когда эффективность определялась количеством рабов как орудий труда, и нравственным считалось то, что полезно делу победившего пролетариата. То есть уничтожение врагов. Одно время врагов, правда, исправляли и перековывали, как, например, Лихачёва на образцово-показательном Беломорканале. К слову сказать, дневная пайка образцового строителя коммунизма состояла из 500 г хлеба и баланды с морскими водорослями (столько же получали солдаты на передовой внутри ленинградского блокадного кольца в ноябре-декабре 1941-го). Но исправлять и перековывать было хлопотно, долго и нерентабельно: врагов и так много, а защитников пролетариата мало.

Естественно, потому, что обострение классовой борьбы по мере осуществления пролетариатом своего дела требовало превентивных мер защиты от врагов, могущих внезапно наплодиться, и незримые защитники днём и ночью защищали советских людей, осторожно дыша в затылок.

В 1934 году один из авторов книги «Канал имени Сталина» в письме наркому Г. Ягоде находит у последнего человеческие качества, заключающиеся «в прекрасной работе над исправлением человека и создании лучших условий жизни для трудящегося народа. Любая иная человечность и гуманность является ложью», — пишет литератор. Эта удивительная книга была не только произведением советского авангарда с фотографиями великого А. Родченко. Она искренне воспевала рабский труд, и совершенно незаслуженно забыта, так как идеальный романтический герой её — по сути, чекист. Но эту песню не задушишь. В народном сознании даже после публикации «Архипелага ГУЛАГ» идеал культурного героя остаётся незамутнённым. И в начале 1990-х сотрудница моей знакомой испытывает невероятные душевные муки, когда по мере развития отношений узнает, где работает её «принц». Она всерьёз опасается, что он не сможет женится на простой лаборантке, потому что сам работает «в таком месте... в таком месте...». «В каком?» — спрашивает моя знакомая. «В Комитете безопасности!» — отвечает несчастная лаборантка, охваченная благоговейным трепетом.

Можно долго и плодотворно выводить стилистику и нравы ныне действующего в Московии режима из путинской подворотни, и она там, несомненно, присутствует, но не менее важно другое. Вылезшая из подворотни зависть необратимо приводит к ненависти, а кровавая ненависть, какой бы хладнокровной и взвешенной она сама себе не казалась, ведёт к слепоте, и у незрячей эмоции развиваются хватательные рефлексы, которые вновь приводят к зависти. Тот внутренний процесс, который называется у христиан покаянием, а в условиях современной орды — десталинизацией, становится невозможен, потому что прежде «новый человек» вынужден брать на себя ответственность уже за собственный путинизм.

Это поддаётся описанию, но вряд ли лечится. Ведь из куколки не рождается бабочка, если куколка не умирает, а из козявки вырастает не наполеон, а просто большая козявка. Большая ли?

Как в гоголевской «Шинели» карлик Акакий становится в посмертии усатым великаном, наконец-то дорвавшимся до чужой верхней одежды, так всенародный Путин после смерти вождя всех народов видит в волшебном зеркале, как искажается пространство огромной питерской площади, и от страха её пустоты превращается в «значительное лицо» лагерной зоны особого назначения.

Однако ни сращивание спецслужб с оргпреступностью, ни многократно описанная средневековая психология никак не объясняют искреннюю любовь жителей осаждённого града к шоу, зрелищам и спектаклям как таковым. Возможно, именно здесь, на зрелище как жанре, сходятся эстетические вкусы мента, бандита и просто хорошего человека из депрессивного региона, а через ограниченное число театральных амплуа описываются и пламенный Соловьёв, и проникновенный Познер.

Не то чтобы визуальная коммуникация убедительнее текста, но то, что она быстрее производится, а также эффективнее влияет на нетронутые скептицизмом сердца, несомненно. Косвенно это подтверждает и популярная легенда о выборе государственной религии в «Повести временных лет»: князь Владимир принимает решение о крещении на основании восторженных отзывов вернувшихся со службы в Константинополе разведчиков, которые, дескать, не ведали, где они были — «на небе или на земле».

Картинка, а тем более живая, становится не только источником знания, но и формирует картину мира, а движущаяся лента ярмарочного райка приобретает статус исторического документа. В этом контексте я бы не относил высказывание Ленина «из всех искусств для нас важнейшим является кино» именно к кинематографу, но понимал бы шире: любое наглядное зрелище — от цирка до свадебного кортежа — предпочтительнее текста, для восприятия которого надо учиться грамоте и иметь несвойственные населению навыки.