Зрада чи перемога? (Об экономическом дисбалансе)

Представьте себе такую ситуацию: идёт война и войска накануне генерального сражения. Вдруг утром к командующему приходит офицер и докладывает, что вчера ночью во время проведения рекогносцировки обнаружено, что противник опасно приблизился к правому флангу, несколько обойдя его. Местность там такая, что враг может скрытно продвинуться ещё дальше, зайдя нашему правому флангу в тыл. Поэтому было бы желательно принять меры, укрепить правый фланг, перегруппировать войска и т.д. и т.п. В ответ на это командующий начинает топать ногами и орать: «Вы паникёр, трус и, вообще, предатель! Я вас под трибунал отдам! Я не позволю подрывать боевой дух наших славных войск распространением панических слухов! У нас всё хорошо и позиция наша безупречна!».

Украина тоже ведёт войну. Война продолжается уже пятый год и непонятно, когда кончится. В такой войне важнейшую роль играет устойчивость экономики, её способность развиваться, несмотря ни на что. Основной показатель развития экономики — это рост ВВП, то есть суммарной стоимости всех товаров и услуг, произведённых резидентами страны за календарный период. (Здесь и далее все данные взяты с сайта Государственной службы статистики Украины.)

Как вы видите, темпы роста нашей экономики хотя и не плохие, но не такие, как, я в этом уверен, могли бы быть. Для сравнения скажу, что в 2017 году ВВП Польши возрос на 4,6%. Темпы роста нашей экономики в 2017–2018 годах существенно меньше тех, которые были в 2011-м. Сразу замечу, что никакой заслуги злочинної влади в этом нет. Скачок экономики в этот период был вызван компенсацией после мирового кризиса 2008-го, когда наша экономика обвалилась на 15%. Рост цен на мировых рынках после кризиса и компенсационная реакция внутри страны позволили тогда почти восстановить достигнутое в 2008-м значение ВВП на душу населения. Если в 2008-м этот показатель был немногим менее 4 100 долларов, то в 2013-м мы имели почти 4 000. Однако именно во время Януковича чиновничий беспредел достиг максимума за всё время независимости Украины, что, как видно на графике, быстро придавило экономический рост до отрицательных значений. Это стало одной из важнейших причин Майдана и Революции Достоинства.

Тем не менее, и это очень тревожно, мы не смогли пока достигнуть уровня 2013 года и вряд ли выйдем по результатам прошлого года свыше 3 000 долларов. Опасения вызывает также структура роста ВВП, то есть то, за счёт чего наша экономика растёт. Так вот, при суммарном увеличении ВВП в районе 3% обрабатывающая промышленность за 11 месяцев выросла всего на 1,2%. Это означает, что доля промышленности в нашей экономике снижается, причём, к сожалению, это долговременная тенденция. Мы живём в материальном мире, и все вещи, которыми мы пользуемся, производит обрабатывающая промышленность, то есть это основа экономики. В нашем ВВП доля обрабатывающей промышленности на 9 месяцев прошлого года составляет всего лишь 11,2%. Для сравнения, в Польше — около 22–23%. Наибольший вклад в нашу экономику вносит сельское хозяйство, его доля в ВВП по итогу 9 месяцев составила 16,2 % (в Польше — 2,1%). В 2008 году доля обрабатывающей промышленности у нас была 17,4 % а сельского хозяйства — 6,9%.

Основной прирост ВВП в прошлом году дала оптовая и розничная торговля, которая расширилась на 6,2%. При этом наша торговля в сильной степени зависит от импорта. По итогам трёх кварталов прошедшего года экспорт Украины составил 38 797,8 млн долл. США, импорт — 46 747,6 млн долл., отрицательное сальдо — 7 949,8 млн дол. Отметим, что показатель покрытия импорта экспортом падает. Так, если за три квартала 2017 года коэффициент покрытия импорта экспортом был 0,88, то за этот же период в прошлом году — 0,83. Это предопределяет слабость гривны. Спрашивается, за счёт чего Украина оплачивает импорт товаров? Главным образом за счёт денег, которые наши заробитчане переводят своим семьям. А таких денег в прошлом году было порядка 11 млрд долл.

Давайте подытожим. В Украине происходит деиндустриализация, то есть сокращение промышленности. Доля сельхозпродукции в экспорте достигла 38,2 %, но при этом доля готовых продуктов питания составляет лишь 6,1 %. То есть основная масса сельхозпродукции или вообще не подвергается переработке (например, зерновые — 14,4 % в экспорте), или проходит минимальную обработку (например, растительные и животные жиры — 9,4 %). Люди, которые могли бы работать на промышленных предприятиях, уехали за кордон, а на присылаемые ими деньги мы закупаем импортные товары, многие из которых мы могли бы производить сами, если бы у нас открывались новые промышленные предприятия. Это очень тревожная тенденция. Только прошу вас, не утверждайте, что деиндустриализация — это глобальная тенденция и мы, таким образом, лидеры в этом процессе. Деиндустриализация — это этап в развитии самых экономически развитых и богатых стран. Что-то я не знаю ни одной постиндустриальной страны со среднедушевым ВВП ниже 3 000 долларов, у которых снижение доли промышленности в экономике сопровождается ростом доли сельского хозяйства.

Почему же так происходит? В рыночной экономике, как в здоровом организме, всё, что нежизнеспособно, погибает. Медики утверждают, что в любом организме постоянно появляются раковые клетки, но здоровый иммунитет их уничтожает. Так и в рыночной экономике банкротство неконкурентоспособных предприятий — залог здоровья экономики. Люди, которые жалуются, что после приватизации закрылось много предприятий, этого не понимают. Эти предприятия существовали в СССР только потому, что их искусственно поддерживало государство, а значит, их нерентабельность тяжёлым грузом ложилась на всю советскую экономику, и в конечном счёте это её и утопило. Но в здоровой экономике параллельно с закрытием неконкурентоспособных предприятий открываются новые, и люди из закрывшихся предприятий могут устроиться там на работу. Почти всегда банкротство предприятий — результат несостоятельности их менеджмента. Банкротство — это механизм отбора лучших предпринимателей. Это обязательная составляющая рыночной экономики. Но, повторю, обанкротившиеся предприятия должны замещаться новыми, менеджмент которых работает лучше.

Почему же в Украине не замещаются обанкротившиеся производственные предприятия новыми? Главным образом, это результат плохой работы государственного аппарата. Чиновники делают всё возможное, чтобы помешать предпринимателю. Нужно им это для вымогательства взяток. Кроме того, за время развития рыночной экономики в Украине многие чиновники обросли связями с работающими предприятиями, получая с них деньги. Многие стали владельцами и совладельцами таких предприятий. Поэтому они давят конкурентов, не давая им встать на ноги. Для этого у них есть масса возможностей, ведь Украина — государство чиновников. Причём помешать развитию промышленного предприятия гораздо проще, чем торгового. Промышленному предприятию для начала работы нужно гораздо больше согласований с чиновниками, земельный участок нужен, а это опять чиновники. Далее, плохая работа правоохранительных органов, судов имеет следствием слабую защищённость прав собственности. В этих условиях многие боятся рисковать своими деньгами. Кроме того, высокая инфляция делает ставки по кредитам неподъёмными именно для промышленных компаний с их медленным оборотом. Причина высокой инфляции в наших условиях монетарная, то есть эмиссия денег. Главная же причина эмиссии — слабое развитие экономики, вследствие чего бюджет перегружен социальными обязательствами. Все эти факторы лишают промышленный сектор инвестиций, а они особенно нужны для промышленности, где капиталовложения на порядок больше, чем в торговле. В результате, хотя есть у нас свои Джобсы и Возняки, Apple-ы не появляются. Есть масса других причин сокращения промышленного производства в Украине, но сопротивление чиновников и отсутствие денежных средств — базовые, то есть основополагающие. Именно углубление процессов деиндустриализации доказывают, что нельзя наши проблемы списывать на войну. Наоборот, перераспределение средств через военный бюджет должно было бы увеличить долю промышленных предприятий, ведь почти все военные заказы — это заказы промышленной продукции.

В чём опасность для Украины такого уродливого развития нашей экономики? С наступлением экономического кризиса удар по населению будет намного сильнее, чем в быстро развивающейся сбалансированной экономике. Вот пример: если в результате кризиса 2008–2009 годов экономика Украины упала на 15 %, России — на 7,8 %, Грузии — на 3,7 %, то в Польше выросла на 2,8 %. Во время кризиса резко падает спрос на сырьё, а в экспорте Украины это главная статья. В результате объёмы нашего производства сильно сокращаются, предприятия останавливаются, люди остаются без работы и/или зарплаты. Большое отрицательное сальдо внешней торговли в условиях кризиса ведёт к глубокой девальвации гривны. Рост курса доллара с нашей зависимостью от импорта толкает инфляцию вверх. Всё это очередной удар по населению Украины, по её обороноспособности, очередной повод популистам кричать про зубожіння, занепад держави, нездатність забезпечити гідне життя и т.д.

Опасно для нас то, что большинство экономистов ждёт очередного кризиса в ближайшем будущем. Причины экономических кризисов — один из самых дискуссионных вопросов в экономической теории. Я не буду грузить читателей деталями, скажу только, что единого мнения на этот счёт нет. Ещё во время кризиса 1930-х Кейнс выдвинул гипотезу, суть которой, если говорить очень упрощённо, состояла в том, что с развитием экономики спрос систематически снижается. Снижение спроса вызывает сокращение объёмов торговли, остановку производства, безработицу, падение доходов широких масс и, как следствие, новое снижение спроса. Для лечения этой болезни Кейнс предложил государственными деньгами компенсировать снижение спроса. Государство должно делать заказы частным компаниям на объекты инфраструктуры, здания и прочее. Для этого не нужно бояться делать эмиссию, поскольку во время кризиса доходы бюджета резко падают. Кейнс утверждал, что количество денег в обращении не так важно, как создание спроса. «Money no matter». Это было ново, так как до Первой мировой войны во многих странах существовал свободный обмен банками купюр на золото. Это требовало строго соблюдать лимит бумажных денег в обращении. Теория Кейнса дала политикам инструмент борьбы с кризисом, и самые разные правительства, от Рузвельта до Гитлера, начинают этим инструментом активно пользоваться. Так теория Кейнса стала общепризнанной панацей от кризисов.

Однако в 1970-х произошёл новый великий экономический кризис. Попытки его преодолеть кейнсианскими методами, то есть накачивая экономику эмиссионными деньгами, имели совсем не тот результат, на который рассчитывали политики. Экономика не росла, зато увеличивался уровень безработицы, а инфляция в США перевалила за 10 %, что вызвало разочарование рекомендованными кейнсианством методами преодоления кризиса. Этим воспользовались монетаристы, которые критиковали Кейнса ещё с 1950-х годов. Основоположник монетаризма Фридман предложил свой подход именно как альтернативу кейнсианству. Фридман утверждал, что колебания массы денег в обращении приводят к кризисам. Если денег слишком много, это вызывает рост цен, на какое-то время ускоряет деловую активность, что искажает представления хозяйствующих субъектов о реальности, в первую очередь, финансовых институтов. Банки выдают слишком много необеспеченных кредитов, стоимость ценных бумаг становятся неоправданно высокой, происходит так называемый перегрев экономики. Но рано или поздно наступает коррекция рынка, которая сопровождается паникой, что и начинает кризис. Рецепт монетаристов состоит в том, чтобы центральный банк контролировал массу денег в обращении с помощью учётной ставки. Учетной ставкой он влияет на ставки по депозитам в коммерческих банках. Повышая ставку, центральный банк откачивает деньги из экономики, что ведёт к охлаждению экономики. И, наоборот, снижая ставку, банк увеличивает массу денег в обращении, что ускоряет темпы роста.

В монетаризме именно объём денег в обращении — главный инструмент экономической политики государства. «Money matter», или даже «Only money matter». Монетаристские методы были быстро взяты на вооружение почти всеми странами. Но кризис 2008 года показал, что они также мало дают для ускорения роста экономики, хотя и не ведут к таким плохим последствиям, как кейнсианство. Другие теории, которые могли бы заменить монетаризм, пока не рассматриваются всерьёз политиками.

Кроме этих теорий, объясняющих причины кризисов и дающих на этой основе рецепты борьбы с ними, есть ещё теория циклов. Эта теория не противоречит ни монетаризму, ни кейнсианству, потому что она объясняет не причину кризисов, а определяет время, когда новый кризис начнётся. Основана теория циклов только на эмпирическом наблюдении, что кризисы происходят через определённое время. В самом деле, глубочайший экономический кризис 1973–1974 годов, затем кризис 1987-го, потом 1998-го и, наконец, 2008-го. Очевидно, что следующий кризис должен был быть в 2018-м, но не случился. Поэтому, возможно, он начнется в 2019-м. Именно поэтому экономисты и ждут уже в этом году кризиса. Кроме того, следует сказать, что кризисы не одинаковы по силе. Не имеет пока себе аналогов по глубине Великий кризис 1929-го. С ним можно сравнить только кризис 1970-х. Между этими кризисами прошло 44 года, что соответствует длине волны Кондратьева (45–60 лет). Кондратьевские волны прослеживаются и в ретроспективе, например, глубокий кризис в 1873-м. Есть и другие циклы — Китчина (3–4 года), Жюглара или Лабрусса (8–12 лет) и Кузнеца (20–25 лет). Интервал между циклами неточен, иногда никакого кризиса в это время не случается, иногда он бывает очень слабым и проходит быстро. Но, как правило, кризисы в цикле Кондратьева бывают самыми сильными и глубокими. Если мы прибавим к 1973 году 45 лет, то получим 2018. Однако продолжительность цикла колеблется, и следующий глубокий кризис может случиться и в 2028-м. Тем не менее, чередование кризисов с интервалом около 10 лет (цикл Жюглара или Лабрусса) позволяет с большой долей вероятности утверждать, что в ближайшем будущем нас ждёт очередной экономический кризис. Будет ли он особенно тяжёлым по циклу Кондратьева или нет, мы, я думаю, скоро узнаем. В любом случае, Украина войдёт в кризис с деформированной экономикой, и поэтому его последствия будут для нас тяжелее, чем для многих других стран, как это уже было в 2008-м.

«Ну и что мы можем изменить?» — могут спросить читатели. В том-то и дело, что только вы и можете. Людей, которые по долгу службы должны что-то менять, готовясь к буре, делать этого точно не будут, ведь изменения, которые необходимы, напрямую бьют по их интересам. Нужно дать свободу экономике, отменить ограничения для предпринимателей, создать равные возможности для доступа к бюджетным средствам, сделать реальностью общественный контроль за судом. Пойти на эти меры для чиновника означает перестать получать взятки, откаты и другие виды «неправомерной выгоды» и честно работать за зарплату, для олигархов  — потерю возможности получать сверхприбыли за счёт распила бюджета и других преимуществ от «работы» с чиновниками, а для большинства наших политиков — отказ от хороших денег за пустую болтовню. Смешно надеяться, что они это сделают по доброй воле. Только средний класс, наконец поняв свою ответственность за свою судьбу и судьбу своей страны, может выбрать таких политиков, которые начнут подлинные реформы, в первую очередь в экономике. В этом году выборы будут дважды, так что именно сейчас об этом нужно говорить и думать.

В заключении скажу, что писать о победах обязательно нужно. Люди должны верить в успешный исход борьбы, которую ведёт Украина. Эта вера должна находить подтверждение в фактах реальных успехов. Читать о победах приятно и писать о них тоже хорошо. Каким-то необъяснимым образом свои положительные эмоции при чтении о победах читатели переносят и на автора текста. Кажется, что автор тоже как-то причастен к тому хорошему, о чём он пишет. И наоборот, читать о проблемах никто не любит. Это портит настроение и вызывает раздражение. И тоже кажется, что автор как-то виноват в возникновении этих проблем. Но если писать только о победах, то получится враньё, ведь проблемы реально существуют и с ними что-то надо делать. В связи со всем изложенным, у меня вопрос к читателям, особенно тем, кто привык мыслить в узком диапазоне между зрадой и перемогой: будем ли мы по восточному обычаю казнить вестника плохих новостей или же будем укреплять наш правый фланг?