Есть несколько участков, где существует опасность вторжения России

Президент Владимир Зеленский обратился к Сенату США с просьбой предоставить Украине новое вооружение. Недавно американская сторона заявила о намерениях увеличить финансовую помощь для Украины, в частности, предоставить нам больше летального вооружения. О том, какое именно оружие мы можем получить из США, а также, какие образцы мы уже можем разрабатывать самостоятельно, «Апострофу» рассказал директор информационно-консалтинговой компании Defense Express Сергей Згурец.

— Сергей, недавно состоялись испытания украинских ракетных комплексов. Когда мы получим украинский комплекс противокорабельных ракет «Нептун»? В каком сейчас состоянии этот проект?

— Речь шла об испытании трёх разных изделий — это «Ольха-М», «Ольха-Р» и комплекса «Нептун». Индекс «Р» означает, что это ремонтная машина, но де-факто речь идёт о том, что в снарядах типа «Смерч», которые хранятся на наших складах, есть блоки управления, которые не подлежат ремонту. Вместо этих советских блоков устанавливается блок управления, который разрабатывался для комплекса «Ольха». Таким образом, заменяя только один блок, мы существенно увеличиваем количество боеспособных снарядов РСЗО «Смерч» и даём этим снарядам совершенно другие возможности. В частности, каждый из этих снарядов сможет уничтожать чётко определённую отдельную цель, а не накрывать площадь. Думаю, что будут ещё испытания, после которых начнётся изготовление этого блока и его поставка для Вооружённых сил.

Когда мы говорим о комплексе «Ольха-М», то это направление, которое связано с увеличением дальности ракеты. Управляемая ракета комплекса «Ольха», которая уже принята на вооружение, работает в радиусе до 70 км, а «Ольха-М» должна доставать до 120 км. Определённый цикл наработок позволил руководству Министерства обороны заявить о том, что в сентябре-октябре мы выходим на государственные испытания.

Теперь поговорим о комплексе «Нептун». Я в своём видео на Facebook объяснял, что именно было сделано за это время. Было сделано по меньшей мере пять элементов — это новый стартовый двигатель, новые крылья и рули, новый блок гироскопов, новый приёмник системы GPS и новый радиовысотомер, который позволяет ракете лететь на значительно более низких высотах, чем это было на предыдущих испытаниях. Здесь так же поставлена задача выйти на государственные испытания в сентябре-октябре. Затем начинается серийное изготовление. По моим оценкам, таких батарей (противокорабельных ракет «Нептун», — «Апостроф») нужно, как минимум, пять. Условно говоря, три — будут прикрывать Чёрное море, а две — акваторию Азовского моря. Когда мы получим такой потенциал, то мы обеспечим нашим военно-морским силам совершенно другие возможности, в сравнении с теми, что есть на сегодня.

Думаю, что следующий год будет решающим, и существенное значение будет иметь финансирование этих проектов. Если новое политическое или военное руководство вдруг решит, что это нам не нужно, то это будет подножка под этот проект. Думаю, что это неприемлемое решение ни для Генерального штаба, ни для Министерства обороны, ни для политического руководства страны.

— А какие решения ожидаются в отношении этих проектов? По вашему мнению, будет ли дальше поддерживаться эта ракетная программа, ведь её движущей силой был бывший секретарь СНБО Александр Турчинов, а теперь уже эту должность занял другой человек?

— В 2014 году был принят Указ Президента Украины, а президент Украины – это не фамилия, а должность в том смысле, когда мы говорим о вооружениях. Это был секретный указ, который определял приоритеты. К таким приоритетам как раз и относилась активизация работ по созданию ракетного комплекса «Нептун» и систем залпового огня «Ольха».

С 2014 до 2016 года у нас была пауза. Финансирование проектов началось в 2016 году, как раз благодаря решающей роли секретаря СНБО Александра Турчинова, который взял это под собственный контроль. Именно благодаря ему удалось преодолеть тот путь, который мы прошли в десять раз более быстрыми темпами, чем это было даже в Советском Союзе. Если ракету «Нептун» мы завершили с 2014 по 2019 годы, то, например Советский Союз свою ракету Х-35 начал делать в 1983 году, а на вооружение она была принята в 2003 году. То есть, 20 лет и 5 лет. Темпы несравнимы.

Теперь главный вопрос заключается в том, чтобы новое политическое и военное руководство не уменьшало финансирование. Потому что, по моим пессимистичным оценкам, в следующем году государственный оборонный заказ может быть уменьшен. И есть риски, что новое руководство того же СНБО чётко не понимает важности этих оборонных проектов. Это же не только оборонные проекты, это проекты промышленные. За каждым из них стоит цепочка предприятий, которые за это время получили новые компетенции (секретарь СНБО Александр Данилюк уже заявил, что Украина не собирается отказываться от ракетных наработок).

— Сейчас у нас есть наземная платформа комплекса «Нептун», а под него разрабатывается ещё морская платформа. То есть надо строить, по меньшей мере, ракетные катера. Какие у нас есть перспективы в этом вопросе?

— Концепция флота различна. Командование ВМС выступает за классический подход, когда у нас есть все виды боевых возможностей — корветы, катера, тральщики, морская пехота, авиация и подводные лодки. Это классический подход и он исходит не от прихотей командования ВМС, а от того, что те обязательства, которые возложены на ВМС и прописаны управляющими документами, нельзя выполнить, если не иметь всего этого арсенала. С другой стороны, есть финансовые возможности и оптимальные стратегии защиты. Если мы понимаем, что сегодня у нас есть несколько участков, которые опасны с точки зрения высадки десанта, то наиболее эффективный способ — это уничтожать десант противокорабельными комплексами. Наличие этих комплексов по всей береговой линии Чёрного и Азовского морей существенно уменьшает риск высадки десанта.

Вопрос наращивания возможностей зависит от финансовых возможностей. Хотя в ближайшее время вновь встанет вопрос возобновления программы «Корвет» за счёт сотрудничества с мощным зарубежным партнёром , который хочет закупить целую серию таких кораблей, которые разработаны нами. И за счёт этого состоится реанимация проекта «Корвет» в Украине.

Возникает вопрос обеспечения вертолётной составляющей, то есть морской авиации. Так же будут вопросы о помощи со стороны Соединённых Штатов в дополнение к тем катерам, которые мы получим в ближайшее время. Но это действительно так: наши военно-морские силы и их потенциал сегодня являются наиболее уязвимым местом, учитывая те риски, которые провоцирует Российская Федерация.

— Было сообщение Посольства Украины в США о том, что американская сторона в будущем году планирует увеличить финансовую помощь для Украины до $300 млн. И в этот перечень могут быть включены противокорабельные ракеты и средства береговой обороны. Есть ли у вас данные о том, что ещё может быть включено в этот перечень?

— Действительно, финансовую помощь Соединённые Штаты собираются увеличить, но эта помощь не учитывает то, что мы хотим и то, что нам предлагают. Не всегда эти вещи совпадают. Украинская сторона хотела бы увеличить количество противотанковых средств с использованием комплексов Javelin, а также существенно улучшить управляемость войсками за счёт использования станций Harris. Потому что Harris — едва ли не единственный образец, который способен эффективно противостоять российским средствам РЭБ. Система управления и контроля является решающей на поле боя. Ты можешь иметь абсолютно уникальное вооружение, но не слышать командира, и тогда смысл вооружения просто теряется.

После рассмотрения в Конгрессе этих вопросов перечень будет согласован. Хотя, тот перечень, который предварительно направила украинская сторона, насколько мне известно, американских противокорабельных ракет не предусматривал. Я понимаю, что желание американской стороны помочь, возможно, связано с пониманием того, что Украина достигла определённого прогресса в этом направлении. Тогда они посчитали, что пусть лучше они используют наши ракеты, чем создают потенциал, который мы потом не сможем контролировать.

Кстати, вскоре прибывает мощная американская делегация, которая будет знакомиться с нашим оборонно-промышленным потенциалом. Думаю, что нужно очень чётко подойти к тем вопросам, которые интересуют американскую сторону, и к тем вопросам, которые связаны с нашей национальной безопасностью и с выживанием ключевых отраслей нашей оборонной промышленности.

— Вы говорили о том, что есть интерес к украинскому проекту «Корвет» у иностранных заказчиков. Можете рассказать, что это за заказчик?

— Думаю, что я не уполномочен.

— А относительно противокорабельных ракет из США. Если о них будет идти речь, то это будет ПКР «Гарпун»?

— Противокорабельная ракета — это комплекс. Если мы берём чужое вооружение под «Гарпун», то нам нужно будет обеспечить обслуживание, обучение персонала и прочее. Мы попадаем в зависимость. Зачем нам этим заниматься, если мы сделали существенный прогресс в создании собственного образца и начали подготовку собственных офицеров? «Нептун», в принципе, способен решать те же задачи, что и «Гарпун». Есть другие образцы, где у нас такого потенциала нет. Зачем дублировать то, где у нас уже есть свои наработки?

—А чего ждать в этом году на Азовском и Чёрном морях? Можно ли считать, что Россия окончательно закрыла для нас Керченский пролив?

— Если говорить жёстко, то блокировка наших портов состоялась. Мы начинаем терять деньги, то есть, несём экономические убытки из-за блокировки портов. Поэтому первое, что мы сейчас должны сделать — это полностью минимизировать риски десантных операций, которые существуют. И для этого нам очень нужен комплекс «Нептун» и другие мероприятия. Я думаю, что будет происходить насыщение Чёрного моря другими видами вооружений. Так же нам нужны и бесшумные и малогабаритные подводные лодки, чтобы создавать угрозу для российской стороны. Своими ракетными катерами нам будет очень трудно справиться с мощью России в формате непотопляемого авианосца «Крым».

— Была речь, о том, что США нам подарят ещё два катера типа Island. Но мы пока не можем перегнать из Балтимора даже те катера, которые нам уже передали...

— Вы говорите о количественных подходах, а это ошибочно. С количественными подходами мы всегда будем проигрывать. У нас не будет такого количества вооружения, которое есть у Российской Федерации. Это значит, что надо искать варианты, где количественные показатели отходят на другой план. Эти катера нам помогут, но не принципиально. Мы говорим о том, что система защиты морских границ у нас была на втором плане и сейчас мы «выгребаем» за игнорирование проблем моря. И когда началось строительство Керченского моста, уже тогда надо было, наверное, принимать меры, чтобы этот мост не был построен. Взрывать, не взрывать — это уже другой вопрос. Но сейчас мы имеем другую реальность и надо искать выходы из ситуаций, которые порой даже кажутся патовыми.

— Вспомним ту американскую помощь, которая уже поступила. Это комплексы Javelin. У нас есть 210 ракет и 35 пусковых систем. Этого мало?

— Потребность больше.

— В несколько раз? Порядок цифр можете назвать?

— В несколько раз, да.

— Продолжая тему вооружения. На киевской выставке «Оружие и безопасность» в октябре прошлого года была показана пусковая установка оперативно-тактического ракетного комплекса «Гром-2». Какое у нас развитие есть в этом смысле?

— «Гром» проходит испытания на территории инозаказчика. В частности, несколько пусковых машин носятся по пустыне и один из шейхов, который впервые посидел в этой машине и проехался по пустыне, был в восторге. Потому что, как он сказал, такого плавного хода и таких возможностей он никогда не видел. Это означает, что те наработки, которые были сделаны по поводу этой ходовой, действительно являются уникальными. В этом смысле, пользуясь возможностью, скажу, что очень важно, чтобы этой ходовой заинтересовались наши гражданские предприятия, которые изготавливают краны и другое оборудование. Потому что за счёт гражданских заказов мы существенно удешевим этот проект и не будем вынуждены закупать те же платформы для гражданской техники в других странах. Так что прошу обратить внимание на это направление, потому что ходовая действительно классная.

Постепенно мы готовимся к испытаниям боевых частей, тоже на территории инозаказчика. С учётом результатов, за которыми наблюдают Министерство обороны и представители заказчика, будет существенно удешевлена закупка этого комплекса для Вооружённых сил. И это несмотря на то, что требования к комплексу, который нужен для нашей армии, гораздо выше, чем того комплекса, который мы предлагаем для экспорта.

— Его тактико-технические характеристики будут расширены по дальности?

— Есть вещи, которые его делают защищённым от противоракетной обороны. Есть и другие средства, которые, на самом деле, инозаказчика не интересуют. А те наработки существенно обеспечивают способность ракеты выполнять задачи в условиях систем РЭБ или противоракетной обороны врага.

— Владимир Зеленский уже сделал определённые назначения в военной сфере. В частности, Руслан Хомчак стал начальником Генерального штаба Вооруженных сил Украины. Он действительно является кадровым военным. Но с другой стороны, он участвовал в трагических для ВСУ событиях под Иловайском. Сможет ли Руслан Хомчак дать что-то новое Вооружённым силам?

— Мне трудно оценивать события в Иловайске. Я считаю, что когда ты что-то оцениваешь, то должен иметь определённый опыт и понимать ту ответственность, которую несёт начальник Генерального штаба или должностное лицо на конкретном участке фронта. Когда-то меня приглашали принять участие в комиссии в составе экспертов для расследования этих событий. Я отказался. Но в любом случае, я считаю, что людей, которые имеют боевой опыт такого уровня, у нас не так уж и много. И к ним надо относиться, как минимум, с уважением. Поэтому у меня нет никаких негативных оценок в отношении Руслана Хомчака или Виктора Муженко. В частности, Муженко смог сплотить Вооружённые силы в самом начале, когда их фактически не было, обеспечил управление войсками и построение обороны. Для этого, собственно, и нужны полководцы.

Чего ожидать от Хомчака? У нас есть планы развития Вооружённых сил, принятые в существующих программах. У нас есть система обороны с принципами, которые уже наработаны. Действия начальника Генерального штаба будут зависеть от того, чего хочет политическое руководство. Условно говоря, армия — это меч, который решает задачи, а формулировки этих задач находятся за пределами Генерального штаба. Если мы и дальше продолжаем окопную войну, то ничего не меняется. Если мы готовимся найти способы более эффективного отстаивания наших интересов на территориях, которые пока нами не контролируются — это другая стратегия. Пока политического формирования новых задач не произошло, а потому спекулировать на теме «что предложит Хомчак» — абсолютно преждевременно.

— Каким путём дальше следует развивать украинскую армию?

— Мы уже дошли до определённого уровня боевых возможностей и дальше этим путём идти нельзя. Сейчас мы должны сделать ставку на повышение управляемости, то есть на связи, управлении, РЭБ, средствах поражения и адаптивных подходах, которые будут вынуждать врага всегда запаздывать. Это означает, что мы должны перейти от тупой прусской системы управления к гибкой британской, где командир на поле боя понимает миссию, которую он должен выполнить, а не чётко расписанный план, по которому он должен отчитываться. Если нам удастся перестроить систему подходов к управлению войсками, это будет честь и хвала именно военному руководству, потому что в таком случае мы сможем переиграть россиян именно благодаря другим подходам к управлению. Нам надо вылезти, условно говоря, из танка, в котором страшно и ничего не видно и увидеть поле боя гораздо шире. Если это нам удастся сделать, это будет один из вариантов, как переиграть российскую сторону.

— Я слышал мнение, что нам надо развивать силы специальных операций, чтобы асимметрично отвечать на различные вызовы со стороны противника.

— Силы специальных операций я не назвал, хотя и считаю их одним из таких компонентов. Повторюсь, связь, управление, РЭБ, средства поражения. Силы специальных операций — это как раз тот прообраз гибкой адаптивной армии. Сохранение существующей массивной стандартной прусской структуры слишком обременительно для нас. Если начнётся серьёзная масштабная война, то мы потеряем авиацию, ПВО, а боевые действия всё равно будут продолжаться и это бремя ляжет на сухопутные войска и силы специальных операций. Так что потеря нескольких родов и видов войск вполне возможна, но это не означает, что потеря определённых компонентов является признаком проигрыша войны. Мы имеем примеры, когда страны с меньшим потенциалом переигрывали более мощные силы.

— Вы сказали о том, что новые политические задачи пока не сформулированы. Как тогда можно оценить общие взгляды нового президента на ситуацию?

— Мне нравится, когда Зеленский говорит, что Россия — агрессор, что это наша территория и это есть те маркеры, которые для меня очень важны. Очень показательным было его выступление на форуме айтишников, где он говорил, если у нас нет дорог, давайте строить дроны, которые могут передвигаться без дорог. Так вот, этот подход должен быть распространён и на армию. Мы должны перескочить те пробелы, заполнение которых потребует времени и денег. Мы должны найти нестандартные подходы. Почему мы, понимая, что живём в цифровом мире, не должны создавать цифровую армию? Потому что цифровая армия — это как раз скорость понимания окружающей обстановки, скорость передачи информации, это помощь в принятии решений. Именно скорость процессов управления — это признак цифрового мира. Не может армия жить по прусским аналоговым принципам, а цифровой мир внедряться в систему управления государством. Президент должен распространить требования к цифровому миру и на армию, ведь доминирование в информационном пространстве тоже является элементом адаптивных вооружённых сил. Когда была пропаганда, солдаты читали только «Красную звезду», где было написано, какие мы молодцы. А теперь через социальные сети размывается присутствие человека на поле боя и он порой чувствует себя дезориентированным, если читает те вещи, где написано только об измене. Раньше был тезис о том, что тот, кто доминирует в воздухе, тот выигрывает битву. А теперь можно сказать, что так же выиграет битву тот, кто доминирует в информационном пространстве. Потому что даже если мы обучим офицера или солдата, дадим ему классное оружие, но не обеспечим защиту его крепкого духа, то мы так же можем проиграть. Об этих вещах тоже должно думать новое руководство.

— Уже был такой нестандартный ход со стороны главы Администрации президента. Давайте мы инициируем референдум по поводу начала мирных переговоров с Россией. Как вы к этому ходу относитесь?

— Перекладывание ответственности на общество порой создаёт два риска. Первый — это доминирование некомпетентности, потому что так сказало большинство, а второй — размывание ответственности, которая непосредственно лежит на конкретных должностных лицах. Если нарушена территориальная целостность государства, то именно президент и силовые структуры должны обеспечить интересы страны.

Вопрос с референдумом, по моему мнению, как раз выходит в ту зону, где начинает размываться ответственность и возникает риск доминирования некомпетентности.

— То есть, это в большей степени эмоциональное высказывание?

— Это укладывается в схему общения с обществом через кнопку. Но раньше кнопка была в телевизоре, а сейчас мы считаем, что такой механизм можно перенести и на решение глобальных проблем. Если люди давят на «нравится», то это значит, что мы делаем верно, однако это не всегда так. Есть вещи, которые под лозунгом «нравится» могут привести к разрушению базовых системных вещей.

— Обстановка на фронте сейчас несколько ухудшилась. Враг начал активно использовать артиллерию, запрещённую Минскими соглашениями. Чего следует ждать от России в связи со сменой власти в Украине?

— Все ожидают парламентских выборов. Потому что связка президентские выборы и парламентские — она напоминает кавалерийскую атаку. Это сочетание определённым образом противоречит стандартным схемам. Почему важно было разделить президентские выборы и парламентские? Чтобы эйфория от одного мероприятия не влияла на другое мероприятие. Пока что мы живём с ощущением эйфории, которое может иметь совершенно другие последствия, не всегда позитивные.

С точки зрения врага эта кампания ещё не завершилась, и они ожидают, влияют и будут влиять на процесс парламентских выборов. Когда есть угроза распространения хаоса и нестабильности, надо просто ждать. Думаю, что здесь действия российской вражеской стороны абсолютно прагматичны. Как только происходит определённое цементирование или какие-то положительные вещи, будут контрмеры. Вопрос в том, чтобы мы на эти ожидания россиян действовали не реактивно, а адаптивно. Чтобы мы могли обеспечить такие механизмы управления государством, которые были бы опережающими. Можно ли это сделать? Я не знаю, какие люди принимают решения и достаточно ли полномочий у президента, чтобы самостоятельно принимать решения. То есть, у меня вопросов больше, чем нужно. Я просто набираю фактаж для выводов.

— То есть, пока нам не следует ожидать серьёзной эскалации на Донбассе и каких-то продвижений?

— В этом нет смысла, потому что, с точки зрения Российской федерации, если начинать боевые действия, то надо уже идти вплоть до Ла-Манша. Нет смысла играть с одной областью. Если начинать войну, то надо начинать уже серьёзную войну. И на пик боевых возможностей, если взять статистику финансовой программы, россияне выходят в 2020 году. В таком состоянии долго держать организм невозможно, надо пар выпускать.

— Или сдавать назад, или идти вперёд?

— Да, но у нас, кроме нашего направления, сейчас началась милитаризация Арктики. Есть ситуация, связанная с Ближним Востоком. Ещё надо подождать, потому что слишком много точек напряжённости появилось за последнее время, и мы не единственная точка, где может начаться выпуск пара для российской военной машины. Вообще, мы очень часто скатываемся только на оценку огневого компонента противостояния. А есть ещё экономический, политический, информационный компоненты. Я стараюсь всем объяснять, что когда-то армия и пространство было твёрдым, войска выстроились, провели коробочками боевые действия, постреляли и разошлись. Потом перешли в жидкую сферу, когда вода заливает все, угрозы войскам существуют на всём пространстве, но война завершается, и реки входят в берега. Теперь мы перешли в газообразный формат противостояния. Это означает, что война никогда не прекращается, противостояние является постоянным, и оно охватывает все компоненты — от силового и до социальных сетей, которые тоже стали одним из элементов влияния на врага или даже на свои войска. Ведь доступ к информации стал настолько простым, что стал влиять на способность человека правильно оценивать реальность.