Декоммунизация как орудие борьбы с драконом

Краткое изложение сути современной украинской политики памяти и её положительных черт для «чайников» и сомневающихся

Начну с ответов на некоторые популярные упрёки в адрес политики декоммунизации со стороны этих самых «чайников» и сомневающихся.

1. Декоммунизация — это не «стирание памяти»

Память — это огромный архив, в котором записано всё наше прошлое. Заполняется он в хронологической последовательности, причём пишется всё подряд, а потом уже мы распределяем свою историю по папочкам и расставляем теги. В личной памяти каждого из нас есть, грубо говоря, две большие папки с условными тегами «болезненный опыт» и «положительный опыт». Ни одна из них не забывается, просто они лежат на разных полочках архива. Папка с болезненным опытом лежит в глубине и вынимается редко — только в случае прямой угрозы повторения такого опыта, когда становится необходимым средством защиты. Папка с положительным опытом лежит в оперативной памяти — её материалы нужны для построения будущего, они служат постоянным образцом для следования и продолжения, а также предметом гордости.

Самая важная наша задача — правильно распределять воспоминания между этими папками. Именно этим занимается Украинский институт национальной памяти (УИНП) на уровне коллективной памяти целого народа.

Так вот, декоммунизация не предполагает удаления из украинской истории всего советского периода — она лишь перемещает его в папочку «болезненный опыт». Советский опыт нами усвоен, но больше не нужен в оперативной памяти, поскольку мы, современная украинская нация, не собираемся строить своё будущее на его основе.

2. Декоммунизация — это не ограничение свободы слова (а тем более совести)

В советское время всё было чётко и жёстко определено: это мы забываем, а это мы почитаем. Вроде бы такое же распределение по папочкам, но с несколькими принципиальными отличиями: 1) теги на этих папочках были предельно простыми: «враг» / «чужой» и «герой» / «свой»; 2) в оперативной памяти оказывалось крайне ограниченное число материалов, а на всех остальных данных стоял большой штамп «совершенно секретно»; 3) и главное, государственный аппарат имел монополию на политику памяти — «врагов» приказывали вытравить из памяти, а «героев» приказывали почитать, и никому не давали возможности отказаться ни от того, ни от другого.

Обвинения УИНП в использовании советских методов выглядят более чем натянутыми. В украинских городах может не быть ни одного памятника Ленину, но никто не запрещает читать его труды и обсуждать его вклад в мировую историю, причём под любым углом. Я не слышала, чтобы у нас насильно сгоняли бюджетников на марши в честь дня рождения Степана Бандеры. И даже если меня вдруг от перегрева понесёт хвастаться, что мой прадед служил в НКВД — едва ли меня арестуют как «родственницу врага народа» или «за антигосударственную пропаганду».

3. Декоммунизация — это не о Тарковском и не о Ландау

Безусловно, вклад Советского Союза в мировую историю и культуру не ограничивается репрессиями, катастрофами и плагиатом (хотя плагиат был повсеместным и его, как правило, предпочитали собственным оригинальным идеям, но это отдельная долгая история). Никто не заставляет отрекаться от достижений Ландау, Королёва, Амосова, никто не запрещает смотреть фильмы Эйзенштейна и Тарковского, восхищаться картинами Богомазова и Яблонской, читать Платонова и братьев Стругацких. Но пресловутая «культура, на которой мы выросли» давно уже забыла все эти имена, если даже когда-либо знала. Люди, называющие декоммунизацию «притеснением культуры», отстаивают своё право слушать Кобзона и Лещенко, смотреть шоу Славы Полунина и пичкать своих детей песенками крокодила Гены. То есть, по сути, право на возвращение «совковой» попсы, которую следовало закопать под толстым слоем ваты с нафталином вместе со скрытой пропагандой соответствующего образа жизни и мышления, как только Украина обрела независимость. А Экстер и Дзига Вертов останутся в мировой истории независимо от нашей декоммунизации, более того, они смогут по-настоящему вернуться в постсоветское культурное пространство лишь после неё.

И, наконец, ответ на сомнения в актуальности декоммунизации для современного украинского общества.

4. Декоммунизация — это способ защиты от «русскаго міра»

В гибридной войне одним из главных элементов стала культурная оборона, а именно — выход из российского культурного поля, так старательно удобряемого кремлёвской пропагандой. Когда мы перестанем плакать за памятниками Ленину и ежегодно устраивать сеансы просмотра «С лёгким паром» под чавканье салатика оливье, откажемся от советских фильмов про «Великую Отечественную войну» и анекдотов про Штирлица — нам просто не о чем будет говорить с людьми по ту сторону линии разграничения. У нас будут другие герои, другие легенды, постепенно на их основе сформируются другие ценности — и мы оторвёмся от российско-советского наследия. И тогда нам откроется широкое поле мировой культуры, которое, в отличие от русского, не сводится к ограниченному набору сакральных имён и символов. Это станет не только началом возвращения украинцев в европейский мир, к которому мы принадлежали до захвата наших земель большевиками, но и действительно эффективным оружием в информационной войне с «русским міромъ».

Вывод простой и универсальный: убейте дракона в себе, иначе дракон убьёт всех нас. Одно из наших орудий в борьбе против российского дракона — это декоммунизация.