Человек эпохи возрождения... и эпохи сериалов. Часть 1

Трагедия коммуникации состоит в её обессмысливании, что сегодня резко усилил коронавирус. Появление фейков и теории заговоров демонстрирует то, что окружающий наш мир не так понятен населению, как мир прошлого. В нём остаётся много белых пятен, что в очередной раз продемонстрировал коронавирус.

Мы также всё дальше уходим от настоящего разнообразия реальности. Главной информацией сегодня становится статья о десяти свежих сериалах данного месяца, которые стоит посмотреть, то есть подключиться к магии, которая хоть временно, но унесёт из этого мира.

Человек эпохи Возрождения как высшая точка развития превращается сегодня в человека эпохи телесериала. Может, он тоже хороший. Но мы никогда не узнаем этого, поскольку этот человек сидит у себя дома в кресле перед экраном. Он уже не любит читать, потому не задаёт вопросов, Его волнует только сакраментальное — а будет ли второй сезон этого сериала.

Обедненная эмоциональность реальной жизни потребовала искусственных «впрыскиваний» эмоциональности из сериалов. Первые ростки этого были ещё в Союзе, когда улицы вымирали, словно на сегодняшнем карантине, когда шёл мексиканский сериал, полностью поглощавший всё свободное время населения. Люди на нём рыдали, как это было в довоенном кино.

Телесериалы, по крайней мере, многие из них, также являются высоким искусством. Однако они попали в несвойственную им функцию — стать заменителем жизни. Наверное, не зря советский человек в то далёкое время так интересовался телевидением: мужчины смотрели неотрывно футбол, женщины — фигурное катание. Это тот же феномен порождения своих эмоций с помощью чужих. «Голубой огонёк» тоже заменял жизнь, светскую, поскольку завтра на работе можно было обменяться впечатлениями.

Человек эпохи Возрождения — это создатель. Человек эпохи сериалов — это потребитель. Но потребитель самый массовый. Вся наша эпоха была направлена не на развитие творчества, а на развитие потребления.

Этого требовал в первую очередь бизнес, поскольку тормозом для бесконечного производства было отсутствие такого же бесконечного потребления. В этой точке появились новые коммуникативные дисциплины — реклама и паблик рилейшнз, призванные организовать процесс бесконечного потребления. Кстати, двадцатый век породил и военно-коммуникативные дисциплины — информационные и психологические войны, которые были направлена на «чужих», и пропаганду, которая была направлена на «своих».

Религия и идеология имели разные, но в чём-то совпадающие задачи, даже когда боролись друг с другом. Они давали человеку виртуальный мир, который был более обогащённым (типа обогащённого урана), чем его собственный обеднённый мир. Религия вела за собой в рай, но и идеология тоже в рай под названием коммунизм. И только там компенсируются все невзгоды и недостатки.

Религия и идеология подталкивали человека, условно говоря, к звёздам, поскольку ставили перед ним завышенные цели. Когда Советскому Союзу была нужна читающая нация, исходя из требований развития обороны и науки, то книги издавались космическими тиражами. Когда сегодня такая потребность исчезла, пропали и читатели. Нет тиражей, исчезли книжные магазины, а вместе с ними и читатели. Наш мир построен на причинах и следствиях, ничего не возникает просто так, поскольку оно сразу же будет «погашено» более организованными «волнами».

Бах или Микеланджело, как и другие «титаны», недостижимы сегодня не только на уровне создания, но даже на уровне потребления — слушателей/зрителей. Вероятно, это связано ещё и с тем, что они были «разбужены» мощной виртуальностью религии того времени. По мере ослабления влияния этой виртуальности падала и «энергетика» виртуальности искусства, ведущая к нашему времени.

Есть и пики национального подъёма виртуальности. Дворянская культура девятнадцатого века России смогла прижиться и в СССР двадцатого века, а потом всё стало угасать в новых произведениях, которые оказались неспособными подняться до уровня старых вершин.

Индустриальный век, вероятно, принципиально изменил человечество, по крайней мере, отдалил его от естественных ценностей, поскольку пришли ценности нового механического мира. Если раньше человека ставили в центр мира, то теперь на его месте оказалась машина. Соответственно, человеку пришлось трансформироваться под те ценности, которые требовал от него машинный век. Красота природы сменилась, к примеру, красотой легковых машин.

Человечество всё время меняет в процессе своего развития свой базовый продукт. Долгий период человек существовал как собиратель и охотник, но в неолитическую революцию возник новый инструментарий — производство еды аграрным способом, которым мы пользуемся по сегодняшний день, беря в помощь всё более сложную технику.

В индустриальную революцию базовыми становятся металл и энергия. Пришли фабрики и заводы, которые должны были производить оружие для гигантских армий, которые то воевали, то стояли напротив друг друга, насупив брови, в долгий период холодной войны. Пришёл и новый человек, для которого на первое место среди его потребностей «конструкторы людей» поставили потребление. Этот человек стал даже дома частью производственных процессов, поскольку реклама и ПР провели прямую дорожку в его квартиру от заводов и фабрик.

В наше время на первое место вышла информация. Этой информацией о нас торгуют техгиганты, поскольку вместе с ней покупатель получает наши базовые поведенческие реакции, знание которых важно для экономики и политики, а также военного дела.

До этого информацию покупали мы, теперь информацию покупают о нас. Но мы почему-то не хотим этим гордиться. Если до этого была индустриализация производства, то теперь мы попали в эпоху индустриализации информации. Скоро о каждом из нас будет известно всё. Проездные будут сообщать, на какой станции метро мы вышли. Телефоны расскажут, куда и когда мы ездим. Интернет — что мы смотрим вечерами. Система распознавания лиц дополнит эти данные, даже если мы выйдем куда-нибудь без телефона. Мы уже проиграли мир машинам, которые знают о нас даже то, о чём мы сами не знаем. Теперь нам могут рассказать, не находились ли рядом с кем-то, кто потом заболел коронавирусом.

СССР создавал искусственные объединения трудящихся, боясь естественных. По этой причине их особенно и нет и сегодня на постсоветской территории. Контролировалось всё, включая бардовские песни, то есть все виды коммуникаций неким образом «омертвлялись», поскольку так было безопаснее для государства, которое было сильным именно из-за своей боязни всего и вся.

Если коронавирус своими масками, социальной дистанцией и дистанционным обучением «убьёт» естественные коммуникации, он сделает ещё один шаг в сторону дегуманизации человека, которого таким образом «обустраивают» для того, чтобы он лучше подошёл под новый мир. А если добавить сюда цифровое отслеживание, которое наиболее ярко сделал Китай, то человек лишится права на любые «неправильные» шаги. А какие из них правильные, а какие неправильные, будет решать государство. Себя же оно не обидит…

Индустриализация нуждалась в людях, которых она могла взять только из сельского хозяйства. При этом власть решала и политические задачи. Известная правозащитница Л. Алексеева писала: «Расправа с украинским крестьянством обеспечила коллективизацию сельского хозяйства и одновременно — подорвала возможности украинского национального движения, так как основную массу украинского населения составляло именно крестьянство, которое в 1926 г. насчитывало 23,8 млн при 5,7 млн городских жителей. К тому же города и промышленные центры на Украине имели преимущественно русское население. Голод 1932-1933 гг. обессилил украинскую деревню. Происходившая в то время индустриализация Украины получала кадры промышленных рабочих не из окружающих сел, как бывает обычно при процессе индустриализации, а за счет пришлого населения, главным образом, из русских областей СССР, что способствовало сохранению национального разрыва между сельским и городским населением, существующего до сих пор»¹.

¹ Алексеева Л.М. История инакомыслия в СССР: Новейший период. М., 2001