«А скворец поёт…»

Barbara

А скворец поёт:
«Потерпи-ка с год!».
И, затаив свои мечты,
Со всеми в ряд шагаешь ты.
Увы, приходится шагать.
И ждать, ждать, ждать!

Б. Брехт

Иными словами – время на войне летит быстро. А ведь правда – прошёл где-то год! Тогда в окрестностях Крещатика ещё кое-где попадались неразобранные ветхие баррикады – ошмётки огненной зимы. В палаточной церквушке ещё шли службы, некоторые люди упорно ездили причащаться-исповедоваться именно туда, доверяя бескорыстным майдановским батюшкам. По инерции собиралась тусня в ревкафе. Среди поминальных лампадок играли дети, ветер разносил серую пыль от давно сгоревших шин и палаток. Потихоньку на свои места сползались МАФы, летние кафе, кофемашины, сувенирные раскладки, на сей раз заваленные «патриотическим» мотлохом. До последнего работали айтишники.

А вообще символ революции быстро превращался в странный микс из цыганского табора, военного лагеря, рок-сейшена, предвыборного митинга, затянувшегося Дня Киева и бесконечных проводов. Почти каждые выходные с Майдана отправлялись батальоны... Мало до кого доходило, что идут они на настоящую войну. Точнее – доходило умом, но морально война казалась чем-то диким, нереальным и просто несправедливым: люди и так настрадались!

Волонтёры (с самого начала именно они!) пытались наладить нечто вроде службы психологической помощи для майдановцев. Однако большинство из них, увы, предпочли снимать стресс дедовским способом… Часть народа пребывала в беспробудной пьянке, хотя преимущественное количество – просто в растерянности. Многие так до конца и не вышли из зимнего шока, удивлённо и лихорадочно взирая на изменившийся за месяцы мир вокруг палаток. Похоже, им до смерти не хватало снега в лицо, ментовских кордонов, привычного столба дыма с пылающей Груши и надежды… «Ничего, это только начало. Революция ж не победила по-настоящему!» Хорошая мысля приходит опосля…

Из громадной адской кухни осталось немного, но вполне адских боевых майдановских тёток и несколько малахольных, немолодых мужичков на подхвате. Они периодически бурно выясняли, кто у кого тырит картошку, и дружно поливали «тех, из Дома профсоюзов» (прошёл слух, что под предлогом пожара их комендант куда-то слил продуктовые запасы).

Майдан трясло: грызня, непонятки, разборки и, похоже, продуманное стравливание всех со всеми. Вокруг крутились какие-то тёмные лощёные личности с «интересными» предложениями для самообороновцев. Не прекращались разговоры об арестах, отжимах, ментовских сотнях. В воздухе носилось «Зрада! Сливают!».

Часть более-менее вменяемых бойцов крыли «весь этот обезьянник», периодически призывая идти родину защищать, или доделывать революцию, или… уже забить на всё чугунный болт и не позориться! Другие с каким-то заполошным энтузиазмом пытались создать организацию, движение, музей Майдана, музей казацкой славы, развивать «Громадське TV». Все кивали, соглашались… Всем было не до того, только хлопала потускневшими плакатами Йолка.

Потом начали появляться усталые ребята в потёртой форме:

- Эй, народ, а куда донецкая палатка девалась?

- К переходу переехала, справа!

- Там ещё кто-то есть?

- Кто-то? Да, есть…

Им некуда было идти так же, как и крымчанам. Они радостно заваливались в родную палатку, спали сутки, а через пару дней дружеского «встречалова» орали благим матом: «Мы там кровь проливаем, а вы тут, гады, синячите-пиаритесь!». Их не трогали, ведь они видели такое, что и не снилось тем, кто пережил в общем-то многое…

Над площадью висел непередаваемый затхлый дух – безнадёги и поражения. Контуженные майдановцы продолжали восстанавливать подобие Львовской брамы под мостом, на фоне которой тут же кидались фотографироваться туристы, но уже с меньшим энтузиазмом.

Майдан надоел. Отнюдь не только и не столько по объективным причинам. Если честно, никогда там не было ни фашистов с автоматами, ни ангелов с крыльями. Просто приелся, как затянувшийся сериал или реалити-шоу. Люди устали жить в напряжении, даже виртуальном. Тем более, независимые СМИ удивительно дружно запестрели материалами об «алкомайдане», бандитах в центре столицы, бесконтрольной анархии. Или снисходительно намекали, что революционный тренд вышел из моды. Герои газетных страниц, информ-лент, форумов, экранов уходили за периметр Майдана и… исчезали, растворяясь бесследно.

Выдавливаемые киевской властью, отставные «легенды» сбивались в районе Международного центра культуры и искусств (в народе – Октябрьский дворец). Там продолжали вспоминать минувшие дни, выставлять посты, поминать друзей, принимать фронтовиков. Спорили до хрипоты в оборудованном под столовку театральном баре и строили планы – всё более и более нереальные.

Слегка помешавшийся помощник сотника (когда-то весёлый дядька, чем-то похожий на Крокодила Данди) глубокомысленно выполнял одному ему ведомый обряд – сжигал в железных баках высохшие цветы, которые люди приносили к верхней баррикаде. И кидался с кулаками на коммунальщиков, которые пытались по-тихому цветы выкинуть:

- Это для хлопцев!

После зимних образов и оберегов на щитах подобное погружение в язычество уже не казалось диким. Но, как ни странно, именно у него хватило ума своей волей ограничить движение по Институтской и взять под охрану каждые покорёженные пулей дерево и столб. Он и его ребята старательно собирали улики той страшной бойни – ждали, когда приедет следственная группа разбираться. Ждали до самой зачистки…

На Майдан жители «октябрьского гетто» старались лишний раз не соваться: мирные обыватели не жаловали «бомжей-алкашей, которые привели к власти новых олигархов, гривна падает, а тут ещё война…».

Я помню день, когда приехала последний раз в гости к «октябрьским». Накануне столицу готовили ко Дню Независимости. Предварительно с криком, дракой и не с первого раза наконец-то разнесли остатки постреволюционного быдлама вместе со всеми уликами.

Возле дворца было грустно и тихо, в тенёчке куражились два обкуренных бойца. На их поведение подозрительно никто не обращал внимания.

Выкинутые на улицу котлы, навесы и матрасы лежали кучей у чёрного хода, над ними гордо реял украинский флаг. Древний советский «жужик», известный в народе как «ревбус», приехал всё это забирать. Нервные волонтёры на повышенных тонах решали с народом, куда девать боевое хозяйство: «В башню? На острова? А, может, выкинуть на хрен?». Волонтёров можно было понять. «Жужик» приехал с Труханова, где козаки с горя устроили перевыборы сотника и вообще всего начальства, в результате чего пустяковый логистический вопрос решался несколько часов. А времени оставалось мало: вечером ребята собирались ехать с грузом в АТО…

Все делали вид, что ничего не случилось, строили бодрые планы: кто-то шёл на фронт, кто-то туда возвращался. Встретила знакомого по Майдану парня – мы иногда общались на общие темы восточных философий. Он стойко воспринимал изменчивость народных симпатий, даже повторил потрясающую цитату, чью – не помню: «Бога и солдата чтят во время войны. Потом Бога часто забывают, а солдата презирают!». Я спросила:

- Раз ты всё понимаешь, то какого туда идёшь?

«Антитеррористическая операция» шла не первый месяц, и вроде близилась к завершению. Мне казалось: самообороновцы своё и так хлебнули зимой. Тем более, сей философствующий молодец уже заработал контузию.

Он отмахнулся:

- А что делать? Да неудобно как-то. Наших половина там. Надо идти.

- А куда?

- В «Правый сектор».

- Ты же русский вообще-то.

- И что? Они идейные, у них своё Дао.

- Та ты не парься, – встрял деловенный десятник. – Надо в «Айдар». «Айдар» – это круто! Там – и батяня наш, сотник! Да через год мы при параде, в медалях пройдём по тому Майдану…

Один из сотрудников Октябрьского дворца наблюдал за сборами. Я запомнила его жёсткую фразу:

- Размечтались! Да то же самое будет, увидите. Только через год таких, как вы, будет больше и разбитое корыто – шире!

Я потом слышала, что «ревбус» накрыло обстрелом недалеко от Волновахи. Один волонтёр пропал без вести, двое – выбрались. Десятник, кажется, погиб вблизи Счастья. Парня-философа комиссовали после аэропорта, проболтался на гражданке, вернулся в АТО. Кончилось тем, что уже с новой контузией и рукой на пластинах угодил в тюрьму во время последней компании по борьбе с частными армиями и махновщиной добробатов.

Над страной висит всё тот же невесёлый дух. Газеты пестрят мрачными экономическими прогнозами, дежурными коррупционными скандалами, рассказами о бандитских добробатах и глубокомысленными исследованиями – насколько опасны для социума солдаты, вернувшиеся с передовой. В сетях стебутся над вышедшими из моды трендами «цежпатріоти», «вонижвоювали».

А тогда всё заканчивалось и начиналось. У страны появились новые герои: добровольцы, волонтёры, лихие комбаты, фронтовые священники, десантники в пыли на БТРах…

Оттого, несмотря на весь мрачняк, в последний день Майдана разговоры шли обречённо и одновременно оптимистично о главном – о фронте, о том, «как мы вернёмся», о новых подвигах.

В центре города красовалась потрёпанная, но непобеждённая техника, визжали от восторга девчата в венках, трещали речи, белели вышиванки. До Иловайска оставалось всего ничего…

Данная рубрика является авторским блогом. Редакция может иметь мнение, отличное от мнения автора.