Единая страна - 2

Павло Морковкин

Примечание редакции. Несмотря на огромное множество параллелей и сходные правила развития, следует помнить, что российско-украинский конфликт не этнический и не религиозный, в отличие от сербско-хорватского. Русских (и даже русскоязычных воинов) в составе ВСУ ничуть не меньше, чем в «корпусах республик» в абсолютных числах. Наш конфликт проходит не по линии языка, национальной идентичности или же этнического происхождения, а по линии политической идентичности. Эта война является борьбой граждан Украины против российского диктата, осуществляемого руками пророссийских политиков и агентов влияния. Отсюда и вытекают все различия, о которых, описывая всё сходство, никак нельзя забывать.

Продолжение. Начало тут.

«Сербы — самый неправильный народ в мире»

Живущий в Винковцах, Стив Гонт родился в английском Лидсе в 1957-м, и с первых дней войны воевал добровольцем на стороне хорватов.

«Я просто не люблю бычьё [в оригинале bully — кто-то, кто причиняет вред более слабому, пугает его или заставляет делать то, что тот не хочет — прим. П. М.], — говорит он о своих мотивах. — У вас ведь такая же ситуация. И именно поэтому некоторые парни из этой страны, даже кое-кто из бара, где мы с тобой сейчас сидим, отправились помогать вам».

Во время войны Стив потерял стопу и переквалифицировался в журналиста, став одним из самых известных хорватских фотокорреспондентов.

Эрдутское соглашение о мирной реинтеграции он считает большой ошибкой. По его мнению, после успешно проведённых операций «Молния» и «Буря» у Хорватии было достаточно сил и морального духа не только для того, чтобы вернуть силовым способом свои территории в Славонии, но и пойти дальше на восток и освободить от сербов Воеводину. Такая точка зрения не редкость среди хорватских солдат.

От Белграда до столицы Воеводины, города Нови Сад, — меньше 100 километров, но ментально это довольно разные регионы, и идеи об отделении до сих пор присутствуют здесь. А 20 лет назад этот регион был куда менее сербским и намного более прозападным.

В том, что среди возможных решений конфликта был выбран именно мирный вариант, винят слабость хорватской власти и давление Запада. Начни хорваты наступление дальше на восток — и к разделу остатков Югославии могли бы присоединиться ещё и Болгария с Грецией, а потому западные союзники Хорватии настояли на том, что войну на Балканах пора заканчивать. Впрочем, от возникновения ещё одного очага — в Косово — полуостров это не спасло.

«Ты не думаешь, что если бы у сербов отняли ещё и Воеводину, это стало бы основой для реваншистских идей? Пусть не сразу, но лет через 50 или 100», — спрашиваю я.

«Думаю, они помнят такие штуки. Такой у них менталитет. Ты спрашиваешь у него: "Зачем ты приехал воевать в Хорватию?". А он тебе: "Ну вот, в 1563 году…" — и ты тут же получаешь урок истории. "Не надо мне лекций! Конкретно, сейчас зачем ты пошёл воевать?". И они не могут тебе ответить ничего внятного, потому что у них есть эта ненависть, взращённая столетиями.

На нашей стороне в то время воевал серб, и я спросил его: "Слушай, а почему ты сейчас не со своими?". Он посмотрел на меня и сказал: "Потому что сербы — самый неправильный народ в мире". У них огромное количество предрассудков: все хорваты — усташи, все албанцы — исламские террористы. А раз так, то справедливо будет их убить. У всех есть какие-то предубеждения, у каждого из нас, но там какой-то запредельный уровень. Когда я воевал, то не хотел причинить им вред. Хотел помочь Хорватии, а не уничтожить Сербию и сербский народ.

Хорваты вообще слишком толерантны. Здесь рядом есть деревня, где постоянно были акции протеста. Ненасильственные: пожилые женщины, куча журналистов. И эти люди выходили на митинг просто потому, что хотели узнать, где находятся тела их близких. А серб, виновный в массовых убийствах, продолжал работать в местной полиции. В хорватской полиции. И все знали, что на его совести два-три десятка смертей. А его дочь работала в ООН, так что он имел что-то вроде протекции.

И вот однажды к нему пришла пожилая женщина и начала говорить, что она не хочет, чтобы он был наказан, а просто желает узнать, где захоронены её муж и сыновья. Но он толкнул её и сломал ей ногу. Это уже было слишком для всех, и на следующий день ему пришлось сбежать в Сербию. И такое тут сплошь и рядом.

Один хорват вернулся в свою родную деревню, нашёл убийцу своей матери, застрелил его, а потом сжёг его дом. Я ожидал, что таких случаев будет намного больше, но ничего подобного больше не было. Это удивило меня. Это какой-то колоссальный уровень толерантности и всепрощения, которого я даже не ожидал. Мне это кажется странным. У нас, бывших солдат, отношение совсем другое. Но нам говорят, что надо простить их и жить дальше. Ну хорошо. В конце концов, я не хорват, и лично никого не потерял.

Тут ещё есть и политическая слабость государства: знаешь, Евросоюз этот, и стремление Хорватии к членству; ещё желание смотреть в будущее, а не в прошлое. Но, как я говорю, люди не хотят мести и не ищут правосудия, просто хотят узнать, где похоронены их родные и близкие. Просто скажите, где вы закопали их!

Сербы, которые живут здесь, считают эту землю сербской, частью сербского государства. В таком вот воображаемом мирке существуют. Хорватия — более богатая страна, они пользуются её благами, получают гораздо большие деньги, но ведут себя так, словно живут в Сербии. Они говорят, что раз в этой земле есть сербские могилы, то это сербская земля.

Здесь всё ещё есть напряжение. И постоянно что-то случается. Недавно парня избили за вывешенный хорватский флаг. Ещё в сербской деревне Боботе был сбор фанатов какого-то сербского футбольного клуба, и они жгли флаг Хорватии. Они постоянно жгут — уже бизнес можно делать на продаже хорватских флагов. В итоге приехали на 4-х машинах парни из Осиека и прыгнули на них.

Особенно много шума было в прошлом году из-за этих табличек. Люди срывали таблички с надписями на кириллице, а полицейские защищали их. То есть приходилось драться со своей собственной полицией. И в прессе это потом показали, мол, вот они дерутся с полицейскими. Но они всего лишь хотели снять таблички, которые были для них оскорбительны.

Дело в том, что сербам не нужны эти таблички. Они не используют кириллицу, не пишут ею. Посмотри в любой сербской деревне: если кто-то хочет продать корову, то пишет  "Продам корову" латиницей. Никто не будет писать кириллицей. Это такая местная политика, и она создаёт проблемы и для хорватов, и для сербов тоже. Потому что их никто не спрашивал, нужны ли им таблички. Просто сербские политики сказали: "Мы имеем право и хотим его реализовать. Поэтому мы хотим эти таблички", — и в итоге мы снова получаем ненависть между народами. Это большая проблема для Хорватии. Они делают то, что им прикажут, выполняют малейшие пожелания ООН и ЕС, и очень много проблем вызваны именно этим».

В ноябре 2013 года хорват Дарко Пайичич пытался снять табличку с кириллической надписью с полицейского участка, за что был избит правоохранителями и позже попал в больницу, где ему удалили кусок черепа. В полиции заявили, что он был пьяным и упал сам. Чтобы привлечь внимание к инциденту и добиться наказания полицейских, активисты установили билборды с фотографией Дарко в больнице и лозунгом «Никто не может вас бить, кроме хорватской милиции».

Этнический оттенок этому инциденту придало то, что в 1990-х 17-летний Дарко воевал на стороне Хорватии и был узником сербского концлагеря, а один из избивших его полицейских оказался сербом и, по слухам, сыном четника.

Два года спустя, в ноябре 2015-го, Дарко скончался в больнице. В память о нём люди приходили ставить свечи на крыльцо полицейского участка, а ту самую злосчастную табличку с кириллицей закрыли чёрной тканью.

«Нет смысла ненавидеть всех хорватов за то, что один из них убил моего отца»

«Мой отец сначала был членом отрядов территориальной обороны [гражданских лиц, которые согласно военной доктрине Югославии, должны были вести партизанскую войну в случае нападения внешнего врага. После распада СФРЮ на базе сил ТО создавались военизированные формирования, впоследствии ставшие армиями новых независимых государств — прим. П.М.], — рассказывает 31-летний учитель из Вуковар Боян, серб по национальности. — После того, как Вуковар был освобождён (или, с другой точки зрения, оккупирован), численность отрядов ТО была уменьшена, но они всё ещё существовали. К тому же мой отец, как и многие другие мужчины тогда, был ещё и резервистом Югославской народной армии. Через несколько дней после падения Вуковара он получил повестку с требованием прибыть в штаб ТО с вещами. И отец принял это уведомление. Я чётко помню, как он шёл по улице, а мы с матерью стояли перед нашим домом и плакали от страха. В тот день роздали около 50 повесток, но, как сказал мой отец в следующий раз, когда мы увиделись, были только два человека, которые не уклонились. Он всегда был очень ответственным. Несколько лет назад я говорил с мамой, и мы сошлись на мысли, что было бы намного лучше, если бы он не ответил на повестку, как большинство других, и тогда, возможно, он был бы ещё жив.

Отец приезжал домой ещё один раз на выходные, а после снова отправился на службу. Мы снова стояли у нашего дома и плакали, глядя, как он шёл по улице. Но в этот раз отец плакал тоже. И он постоянно оборачивался, чтобы взглянуть на нас всякий раз, пока не свернул за угол. Словно знал, что не вернётся домой, и хотел насмотреться на нас как можно больше. Когда вспоминаю тот день, то плачу даже сейчас!

Когда он был дома в последний раз, то пообещал, что приедет на Рождество и привезёт мне подарок. Отец погиб 2 января, всего за 1 день до начала перемирия. Он так и не смог ничего подарить мне на праздник. Несколько дней спустя, после похорон, солдаты из нашей деревни взяли меня с собой в магазин в Борово и купили мне рождественский подарок, чтобы обещание моего отца не осталось невыполненным.

Мы все выросли в военное время, и поэтому ненависть к хорватам была нормой. Просто что-то, что окружает тебя в твоей повседневной жизни. И такая пропаганда была с обеих сторон. Я знаю, что хорватских детей учили ненавидеть "четников" так же, как сербских — ненавидеть "усташей". Думаю, что моё отношение начало меняться после школы, лет в 15. Это был долгий процесс, и даже не помню, как он проходил, но с течением времени я просто понемногу понимал, что нет никакого смысла ненавидеть всех хорватов за то, что один из них убил моего отца. В моём университете в Сербии было много людей других национальностей, и там никого не волновало, серб ты, хорват, венгр или кто-то другой. Я никого не спрашивал о его национальности, но всегда мог определить по имени и фамилии, кто он: серб, хорват или кто-то ещё. Это было чем-то, что оставило в нас свой след ещё в детстве. Так что это был долгий процесс понимания. И чтобы справиться со своими предрассудками, даже сегодня спрашиваю себя иногда, правильно ли я рассуждаю, потому что даже в наши дни есть много людей (и среди сербов, и среди хорватов), мыслящих принципами коллективной вины. И, к сожалению, знаю, что я в составе небольшой группы людей с обеих сторон, которые думают точно так же.

Большинство хорватов продолжают винить в произошедшем абсолютно всех сербов. Но есть и более либерально настроенные. Конечно, некоторые регионы Хорватии, как Истринский полуостров [приморский регион на крайнем северо-западе Хорватии, максимально удалённый от территорий, находившихся под контролем Сербской Краины. Сербы составляют там меньше 4% населения, вдвое уступая итальянцам — прим. П. М.], которые более либеральны, чем в других частях, как, например, Славония. Большинство хорватов из Вуковара по-прежнему ненавидят. Например, когда по телевидению показывают интервью с местными жителями о ситуации в городе, то можно услышать очень неприятные комментарии о сербах, в частности, когда дело касается табличек с надписями на кириллице.

Граффити в Осиеке: «Нет кириллице в Вуковаре!»

Я думаю, что хорваты перестарались с патриотической топонимикой: улица Хорватской авиации, улица Благодарности Отчизне [День благодарности Отчизне, он же День хорватских защитников, а также День победы, отмечается 5 августа, в годовщину освобождения Книна — прим П. М.], Школа благодарности отчизне в Книне, улица Отечественной войны... Не слишком ли много?

Что касается 18 ноября, то я действительно хотел бы, чтобы этот день стал и моим когда-нибудь. Уважаю все памятники. Действительно уважаю всех жертв. Не устаю повторять, что произошедшее в Вуковаре не должно повториться снова, и я всегда буду так относиться к этому. Но мне даже думать отвратительно об участии в марше памяти вместе со старшеклассниками, которых даже в планах не было во время войны, но которые несут флаги с фашистским лозунгом «За Родину — готовы!» [приветствие хорватских усташей — прим П. М.] и разжигают ненависть. Я отказываюсь идти бок о бок с теми, кто ненавидит меня за грехи, которых я не совершал. Отказываюсь и буду отказаться, пока все, на самом деле все, не будут готовы признать: "Да, сербы были агрессорами в Вуковаре, но сербы не только убивали, но и были убитые тоже. Их таскали на допросы с пристрастием, с которых они не возвращались домой. Бомбы падали и на сербских детей тоже, и сербские дети так же тряслись от страха, были ранены и гибли. Сегодня мы отдаём должное всем тем, кто страдал во время последней войны, как предупреждение, что это не должно никогда больше повториться". Когда я услышу это от тех, кто сейчас не хочет это говорить, тогда буду рад пройти вместе маршем памяти, чтобы поклониться всем жертвам и вместе со всеми пожелать, чтобы это зло больше никогда не повторилось.

Это очень болезненно, потому что у меня есть ощущение, что хорваты постоянно перекладывают всю вину только на сербов, и они воспитывают новые поколения с убеждением, что сербов надо ненавидеть за то, что они сделали. Когда я веду дочь в детский сад, там на передней двери есть плакат с надписью "Вуковар — это место особого почитания", а в холле — детские рисунки кровавого Вуковара и городских руин. Это ненормально. Я не думаю, что дети не должны знать о случившемся, но ведь сейчас они не видят руин, они не видят танков и оружия в Вуковаре. Зачем учить их, что сербы держали в руках оружие?! Так однажды они решат, что нет гарантии, что какой-нибудь серб или сербский ребёнок не принесёт пистолет в детский сад и не начнёт стрелять в них. Это точно не приведёт ни к чему хорошему».

Мы с первого класса… отдельно

После подписания договора о реинтеграции все школьные аттестаты, выданные властями РСК, равно как и другие документы, например свидетельства о рождении, были заменены на аналогичные с хорватской символикой. Хотя наверняка хорваты в своё время тоже посмеивались над низкой ценностью документов, выданных Сербской Краиной, за пределами «недогосударства» подобно тому, как нас сейчас забавляют «паспорта» «ЛНР» и другие бумажки с двуглавыми орлами и советскими звёздами, которые используются в  «делопроизводстве» «народных республик».

Такой обмен имел под собой достаточно оснований. Ведь, если Загреб признаёт эту территорию своей, то должен выдавать соответствующие бумаги — свидетельства о рождении, смерти или заключённом браке на ней. Что же касается документов об образовании, то в те годы учебные программы и в Хорватии, и в Сербии — а значит и в Краине — не особо отличались от югославской, а потому качество знаний учащихся тоже было примерно одинаковым. Но решение вопросов с бумажной волокитой было только малой частью проблемы.

Здание Гимназии Вуковара было разрушено во время войны, и до того, как его восстановили, все ученики ходили на занятия в одну из начальных школ города. А когда и эту школу начали ремонтировать, то всех сербских детей перевели в следующее место, которое не особо подходило для занятий. «Это был настоящий ад! — вспоминает Боян. — Да, там была крыша, были окна, отопление было. Но там не было ни студентов, ни преподавателей, потому что учиться было просто невозможно. Было невероятно холодно, по полу бегали крысы, а на стенах повсюду были царапины и дырки. Мы проучились там два года, а потом я подбил всех студентов и преподавателей на забастовку. Мы не ходили на занятия два дня и требовали обеспечить нам достойные условия для обучения. В результате мэр таки перевёл нас в здание другой начальной школы, где мы и закончили учебный год».

В то время здание гимназии уже пару лет как было отремонтировано, но учились там только хорватские студенты, а также студенты из Экономической школы, тоже хорваты.

«В школе, разрушенной сербами, не должно быть сербских классов», — заявил тогда мэр Вуковара Владимир Штенгл.

В своё родное здание сербы возвратились только спустя три года, когда хорватских студентов-экономистов вернули в их собственную только что восстановленную школу, и они освободили для сербов из гимназии их законные места.

Кроме организационных вопросов местного масштаба, с трудностями столкнулась вся образовательная система страны.

«Я был в 7-м классе начальной школы, когда в январе 1998-го закончился процесс мирной реинтеграции, — говорит Боян. — До конца 6-го класса мы учились по школьной программе Сербии и сербским учебникам, а 7-й уже начали по школьной программе Хорватии по хорватским учебникам, переведённым на сербский. Хотя правильнее было бы сказать  "транслитерированным кириллицей", потому что в тексте было хорватское написание без сербских дифтонгов, а для слов, которые отличаются в наших языках, был выбран хорватский вариант. И наши родители были очень недовольны в частности учебниками по истории, потому что все события последней войны были показаны только с точки зрения Хорватии».

Год спустя ситуация начала меняться. Сербские представители договорились с властями о введении пятилетнего моратория на изучение истории последней войны в сербских классах. Таким образом, в сербских учебниках по истории не было никакого упоминания о войне, в то время как в хорватских — было. В это же время была разработана новая школьная программа, введённая в 2003 году, которая предусматривала более объективный взгляд на эти события. И сербские представители требовали, чтобы в курсе истории также были отмечены и многочисленные жертвы среди сербов.

Из-за мирной реинтеграции и стремления к членству в ЕС Хорватии пришлось внести множество изменений в законы о национальных меньшинствах. Так, было разрешено создавать начальные школы исключительно для представителей одной национальности для обучения на родном языке в соответствии с хорватскими образовательными стандартами. Также при достаточном количестве учеников и желании родителей можно создавать отдельные классы, где будут учиться только представители национальных меньшинств. Некоторые политики часто выступают против права сербских детей на раздельное обучение при том, что отдельные классы для представителей других этносов Хорватии: итальянцев, чехов, венгров — не вызывают абсолютно никакого возмущения.

Сейчас в Вуковаре всего одна начальная школа, в которой все дети учатся в одну смену. Во всех остальных занятия сербов и хорватов разделены по времени: сербы учатся утром, хорваты — после обеда, а через неделю график меняется.

В детских садах похожая ситуация. Дети находятся в одном и том же здании, но и у сербов, и у хорватов своя детская площадка, свой двор и даже отдельный вход в здание.

«Трудно сказать, почему сербские родители отдают своих детей в сербские классы, — говорит Лана Майер, президент общественной организации «Европейский дом Вуковар», занимающейся межэтническим примирением. — Я считаю, что это сочетание желания сохранить свою идентичность и предрассудков. Но, возможно, это просто… естественно: "Мы сербы, наш ребёнок будет учиться на сербском языке". Может быть, ребёнок уже пошёл в детский сад, где уже подружился с другими сербскими детьми, и теперь родители не хотят их разделять. Может быть, родители не хотят, чтобы ребёнок пошёл в хорватский класс и стал говорить на хорватском, что вполне может случиться. Я слышала, что сербская община давит на родителей, чтобы те не отдавали своих детей в хорватские классы, потому что тогда сербские учителя потеряют работу — просто будет некого учить.

Сегрегация среди взрослых по-прежнему существует, но уже не настолько сильная, как 15 лет назад. Думаю, всё ещё есть бары, которые посещают представители только одной национальности, но большинство — для всех. Спортивные клубы почти все моноэтничны. Даже их названия свидетельствуют о многом: например, «Хорватский футбольный клуб «Вуковар 1991». Хотя это спорт, конечно.

Если говорить о получивших огласку локальных конфликтах, то среднестатистические граждане не особо интересуются всеми этими историями. Вероятно, они знают о них и имеют своё мнение, но не настолько радикальное, чтобы уделять этим ситуациям слишком много времени. Из мухи слона делают малочисленные группы экстремистов».

Дети играют на памятнике у Мемориального дома хорватских ветеранов войны на окраине Вуковара. Во время обороны города именно в этом месте проходила линия фронта

Ще не вмерла Країни ні слава, ні воля

В 2005 году, когда последний президент РСК ждал решения Гаагского трибунала, а премьер-министр Милан Бабич уже год, как отбывал наказание за военные преступления, в Белграде было сформировано так называемое «Правительство Республики Сербская Краина в изгнании». Председателем его стал Милорад Буха, член националистической Сербской радикальной партии, которая отметилась митингом в поддержку Муаммара Каддафи, дружественным визитом в Ирак к Саддаму Хусейну, а также тесными связями с российской ЛДПР и французским «Национальным фронтом» Ле Пена.

Вся деятельность «Правительства РСК» ограничилась признанием — сюрприз! — независимости Абхазии и Южной Осетии, и заявлением о нарушении прав сербов в Хорватии. Из всех сербов в Хорватии, с которыми мне довелось пообщаться, об их существовании знал только один, да и тот называет их «кучкой упоротых идиотов, не способных на что-то серьёзное».

Данная рубрика является авторским блогом. Редакция может иметь мнение, отличное от мнения автора.