Андропов: Жизнь между информацией и дезинформацией. Часть 3. Путч на фоне краха СССР

С первой и второй частями материала можно ознакомиться тут и тут.

Путч открывал двери к новому этапу, поскольку психологически большинство людей не хотели восстановления СССР, и теперь они в этом укрепились. До путча их кто-то вёл, после путча они решили, что это они сами являются создателями своей судьбы.

Кстати, из тех времён все запомнили неясность поведения власти. Но такая неоднозначность была и в прошлом. Кургинян говорит об Андропове: «Я не знаю, что было в этом двойном дне, но твёрдо знаю одно — это был очень сложный, очень тонкий человек, очень сильный, очень глубокий. И я не знаю, чего он хотел, и по этому поводу уже есть разные версии. И если мы сейчас с вами не внесём здесь порядок, если не возобладает исторический, строгий подход, то его место займут самые бредовые конспирологические россказни, самые странные мифы».

В нашей истории больше тёмных мест, чем открытых. И даже после десятилетий по всем важным вопросам хранится серьёзное молчание. А когда умрут последние свидетели событий, как бы исчезнут и сами события. Их заменят телесериалы, которые зрители будут считать единственно верными.

Интересные, но странные по большей степени открытости, чем это принято, оставил помощник Андропова по работе в политбюро И. Синицин, например, о Е. Евтушенко: «Точка зрения Андропова и Брежнева победила. Солженицына не посадили в тюрьму и не сослали в Сибирь. Договорившись по тайному каналу с Баром и Брандтом, Брежнев согласился выпустить писателя в ФРГ. С грозными, но фактически пустыми формулировками ТАСС и газета "Правда" сообщили, что 13 февраля 1974 года писателя выслали рейсом "Аэрофлота" Москва – Франкфурт-на-Майне в Западную Германию. Благодаря Андропову Солженицын получил возможность вскоре соединиться со своей семьёй и разрешение на вывоз за границу своего огромного и ценного архива.

В день депортации лауреата Нобелевской премии и публикации Указа Президиума Верховного Совета СССР о лишении его советского гражданства произошла ещё одна история, носившая скорее курьёзный характер. Случайно, задолго до высылки Солженицына, на тот же день в самом почётном месте для деятелей культуры и политики — в Колонном зале Дома союзов, расположенного в центре Москвы, была назначена встреча читателей с очень популярным поэтом Евгением Евтушенко. Евтушенко славился своим вольнодумством. Вероятно, поэтому, опасаясь превращения вечернего сольного концерта поэта в манифестацию московской интеллигенции против утренней высылки Солженицына, Пятое управление КГБ через учреждения политической цензуры отменило вечернюю встречу Евтушенко с читателями.

Поэт узнал днём 13 февраля о высылке любимого писателя и отмене собственного концерта. Евтушенко был разъярён. Он позвонил по имевшемуся у него прямому номеру телефона в кабинет Андропова и выразил ему своё глубочайшее возмущение обоими фактами. Я стал невольным свидетелем этого разговора, докладывая Юрию Владимировичу очередные бумаги политбюро.

Андропов мрачно выслушал известного ему, видимо, не только заочно поэта. Настроение у него, понятно, в тот день было отвратительным. Но он любезно сказал Евгению Евтушенко: "Ну что ты, Женя! Если хочешь поговорить, то приходи ко мне сейчас!". На другом конце провода, видимо, не знали, что ответить на приглашение грозного председателя КГБ. В трубке раздались гудки отбоя. Юрий Владимирович продемонстрировал мне эту трубку с прерывистыми гудками и обиженно сказал: "И что это он так испугался?! Я ведь действительно хотел с ним только поговорить!..".

Как я узнал на следующий день, Евтушенко тогда отнюдь не проявил храбрости. Он исчез из Москвы и спрятался где-то у друзей в деревне, опасаясь, видимо, недреманного ока КГБ. По этому поводу Филипп Денисович Бобков, начальник Пятого управления, только загадочно улыбался…» (Синицын И. Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя. — М., 2015).

И о Куусинене, имя которого несколько раз слетал с уст Андропова, в этой книге говорится так: «Излагая кратко биографию Отто Вильгельмовича Куусинена, его принадлежность к подпольной и разведывательной деятельности Коминтерна, направленной на разжигание мировой революции и беспорядков во всех странах мира, а затем его работу в верхушке ЦК КПСС, посвящённую, очевидно, той же цели, я хотел бы обратить внимание прежде всего на то, что именно Куусинен был тем крупным, международного масштаба деятелем, который первым стал покровительствовать Андропову.

Куусинен, пользуясь своими скрытыми, но достаточно близкими отношениями со Сталиным, сумел вытащить Юрия Владимировича из "ленинградского дела", главные партийные фигуранты которого в Ленинграде и по всему северо-западу страны были расстреляны или репрессированы в 1949–1950 годах.

Андропов остался в живых и стал вторым секретарем партийной организации Карело-Финской союзной республики. В этом проявилось то обстоятельство, что видный деятель КПСС и Коминтерна явно "положил глаз", что называется, на молодого и талантливого партийца Андропова. Он явно увидел в нём, как и Сталин, достаточно перспективного деятеля. Юрий Владимирович был моложе Отто-Вилли на тридцать три года и стал любимым учеником Куусинена.

В 1952 году Куусинена переводят на работу в Москву. Почти сразу вслед за ним покидает Петрозаводск и Юрий Владимирович Андропов. Сначала, ещё при Сталине, Андропова назначают инспектором ЦК КПСС в отдел организационно-партийной работы, что было тогда и осталось при всех генсеках признаком высшего доверия и скорого продвижения выше по службе в партийном аппарате».

Об обучении выживании и интригам в аппарате: «Старый коминтерновец мог передать своему лучшему ученику необходимость постоянной скрытности, что в сталинские времена являлось залогом спасения жизни. Куусинен мог научить Андропова и методам, которыми действовал Коминтерн, управляя различными компартиями всего мира. Он мог многое рассказать молодому дипломату о тех деятелях Коминтерна, своих старых друзьях и товарищах, которые стали руководителями стран "народной демократии" или заняли место во втором эшелоне, вроде Имре Надя или Эриха Хонеккера.

Одним словом, Куусинен мог научить молодого дипломата совершенно новой дипломатии — не партнёрским международным отношениям более или менее равных стран на мировой арене, а ленинско-сталинской социалистической дипломатии — как управлять государствами-сателлитами с дипломатических и партийно-эмгэбэшных позиций».

И даже о смертных приговорах, выносимых в ЦК: «Когда Брежнев в октябре 1964 года пришёл к власти, он, как коварный и опытный политикан, наряду с существовавшими спецслужбами, где сидели не "его" люди, спешно стал формировать собственную неформальную контрразведку и разведку. Я полагаю, что личным резидентом и руководителем персональной спецслужбы генсека был тихий и незаметный К. У. Черненко. Он, вероятно, и дирижировал исполнителями разных "несчастных случаев" и смертей, которые происходили в борьбе за власть во времена застоя».

Я привёл так много цитат, поскольку это свидетельства человека, непосредственно работавшего с Ю. Андроповым. И. Синицина тоже относят к работникам разведки, который по сегодняшний день скрывает это. Его отца Е. Синицына называют не только родоначальником чекистской экономической мафии, но и тем, кто ещё в Карелии завербовал Ю. Андропова и сделал его своим агентом.

Кстати, есть ещё свидетельства того, что инструментарий убийств использовался в советской политической борьбе. Именно так видят путь к власти того же Андропова, когда его конкуренты на пути к посту генсека внезапно уходили из жизни. Однако это было и в другие периоды. Председатель КГБ В. Е. Семичастный вспоминал: «Брежнев предлагал мне физически ликвидировать Хрущёва».

С. Григорьянц в своей статье «Спецназ для тайных убийств только советских граждан» также обращается к этой тематике: «Можно полагать, что Юрию Андропову и Филиппу Бобкову пришлось затратить почти пять лет на то, чтобы добиться разрешения на создание группы "А", и создавалась она не с целью улучшения слежки за советскими гражданами. Нужда в подготовке убийц для расправы с теми, кто явно мешал властям, кого неудобно было судить и невозможно было упрятать в психушку, стала очевидна для Бобкова и Андропова ещё в 1969 году — через два года после прихода Андропова в КГБ. Тогда для них возник вопрос, что же делать с известной киевской художницей Аллой Горской». И далее анализирует тщательную планировку её убийства.

В нашем мире очень много повторов. Есть память людей и есть память институтов, толкающих их на повторение модели успешного действия в прошлом. Журналисты, например, уже проводят параллели между режиссёром Ю. Любимовым и делом К. Серебренникова в современной России: «Надо полагать, кураторство андроповского КГБ над Таганкой заключалось не только в идеологическом контроле и сборе информации, но и защите вольнодумного театра от "носорогов" — чиновников Минкульта и партийных ортодоксов. Юрий Любимов объяснял свою эмиграцию в 1984 году: "Совсем распоясались после смерти Андропова…". Реплика, радикально противоречащая мифу о неизменно каннибальской сути чекизма. Параллель напрашивается: в словах бывшего руководителя Центра общественных связей ФСБ Александра Михайлова относительно оперативного сопровождения "дела Серебрянникова" ("в данном случае это было поручено ФСБ, потому как она ближе к теме интеллигенции, более деликатно умеет с ней работать, чем МВД") — есть и определённая логика, и историческая традиция.

И ещё одно соображение: в пресловутом "Серебрянников-gate" мощно и неожиданно для многих проявило себя низовое общественное мнение (над созданием которого тоже потрудился Андропов в начале 1980-х). Социальные сети и "русская весна" сделали полноправным участником жизни государства и общества патриотически настроенные массы, и массы эти, как выяснилось, не просто категорически не приветствуют либеральную интеллигенцию с её прогрессивными эстетическими исканиями, но и власти, финансирующей подобные искания, готовы задавать вопросы».

Смена генсеков вела и к смене музыкальных вкусов. Например, с приходом Черненко на пост Генерального секретаря возникла кампания против советских рок-музыкантов. Вот пример: «Летом 1984 года мне позвонил Андрей Макаревич и дрожащим голосом сказал: "Слушай, я не знаю, что делать. Мне повестка из военкомата пришла! Ведь заберут в армию, забреют!". Я сказал Андрею, чтобы он успокоился и дождался моего приезда. Через полчаса я застал музыканта в волнении. Тот, потрясая повесткой, сообщил, что он офицер запаса и запросто может загреметь на год в ряды Советской армии. И стал перечислять знакомых музыкантов, которые уже отправились служить».

Оказывается, у КГБ был ещё один интересный вариант воздействия прямо на членов политбюро работников ЦК. Это были специздания только для очень избранных. Но очень интересно то, что это тексты, которые ещё не были опубликованы. Именно так, получается, сквозь КГБ был запущен, например, А. Солженицын. В результате чего он становится вдруг издаваемым.

Об этом в своём интервью рассказал А. Яковлев: «Лубянка специально для ЦК выпускала то, что казалось ей чрезвычайно сомнительным. Малюсенькие такие книжки, размером с пачку сигарет, и жутко толстые. Они очень любили такой формат, полуподпольный. Я потом и "В круге первом", и "Раковый корпус" читал как раз в этой серии. И вообще, если появлялась на Старой площади сигаретная литература — значит, что-то стоящее. "Один день Ивана Денисовича" я прочитал на одном дыхании. Солженицын? Кто такой? Узнаю: пришёл к Твардовскому в "Новый мир" никому не ведомый учитель физики из Рязани, Александр Трифонович за ночь проглотил рукопись и уже утром был у помощника Хрущёва — Лебедева. А уж тот то ли через Аджубея, то ли через Раду Никитичну уговорил генерального прослушать повесть. Хрущёв сам не очень любил листать страницы, вот ему Нина Петровна, супруга его, и прочла рукопись Солженицына. Говорят, порой он даже плакал. А прослушав, сказал: "Очень даже нужная вещь. О злодействах Сталина партия сейчас много говорит, но вот человек сам прошёл через ад, ему народ больше поверит". И приказал распечатать для членов Политбюро. На Политбюро была жуткая драка. Самые ревностные блюстители идеологической чистоты Суслов и Шелепин были категорически против публикации. Хитрый Хрущёв сидел, слушал, молчал, а когда всё высказались, только и спросил: "Ну а издавать-то когда будем?"».

Единственно, что всё это странно в том плане, что Андропова всё время подают как такого, который всеми силами уходил от опасных ситуаций, стараясь не вовлекать себя в конфликтные ситуации с членами политбюро, демонстрируя всяческое почтение старым членам. Но с другой стороны, раз был такой установленный тип коммуникации, то им можно было воспользоваться для разных целей.

А. Михайлов, работавший в своё время в Пятом управлении, так смотрит на прошлые варианты запретов и борьбы: «Факт в том, что когда мы говорим о толерантности нынешнего строя, надо понимать, что за ней кроется полное равнодушие. Раньше были писатели, которых читало только КГБ; если издать их сейчас, то никто читать не будет, потому что они ничего собой не представляют. Однако эти люди кичились, что их не публикуют, что прессует КГБ. На деле же КГБ их прессовало за намеренное провоцирование Запада и за то, что, не обладая какими‑либо талантами, они хотят получить скандальное внимание. Из частного делались общие выводы, и это раздражало больше всего. Сегодня пришла толерантность, вследствие чего исчезли многие фигуры, никто не помнит, как звали всех этих людей. То, что лежало в столах в 1960‑х и 1970‑х годах, сейчас издано, только вот не получило никакого резонанса. Так же и с художниками, только с художниками ещё сложнее».

То есть раньше любую информацию можно было назвать дезинформацией ради стабильности системы. А стабильность системы ведёт к несменяемости её лидеров.

Эту стабильность и должен был обеспечивать Андропов не за счёт экономики, а за счёт профилактики: «Сначала людей вызывали на так называемые "профилактические беседы". С одной стороны, это было отеческое внушение, с другой — это было и запугивание. Человеку давали понять, что если он будет продолжать в том же духе, то кончится всё плохо. Если в среднем количество таких "профилактируемых" органами КГБ составляло около 15 000 человек в год, то в начале 1980-х идёт резкое увеличение. И в 1983 году это была рекордная для всего КГБшного периода цифра — 21 169 человек в подверглись "профилактике"».

И ещё «вторая линия Андропова — усиление противостояния с Западом. Здесь Андропов проявил себя человеком абсолютно политически невменяемым. Он считал, что нужно не только отказываться от разоружения, но и, наоборот, довооружаться. Такая политика привела СССР и Запад к концу 1983 года на грань войны».

Однако реально всё не так просто. Как считают исследователи, Андропов вёл КГБ к перехвату управления у КПСС. Именно поэтому у него и появилось идеологическое управление под руководством Ф. Бобкова. А в международном плане разрабатывались планы конвергенции с Западом. Для этого сначала «сбрасывались» соцстраны, потом — республики, так как Запад боялся большой России. Но всё это не помогло, конвергенции не произошло. Договорённости между западной и советской элитами не сработали.