Мой дом — мой Шаброль

Впервые опубликовано в рамках проекта «Я — значит язык»

Самое сердце благословенной бельгийской земли, испещрённой замками и лесами и припорошённой хорошим шоколадом, 28 января 2014 года забилось чуть быстрее. Забилось в страхе и немного в недоумении. Тихий городок Тамин во франкоязычной провинции Намюр разбудили утренние выстрелы. Как выяснилось, это не дикие бельгийские равнинцы дочь замуж выдавали. Это местный житель 92 лет, видимо, решил разбавить старческую рутину и принялся палить из окна своего дома по владельцу книжного магазина, что в доме напротив. Спустя три выстрела и одно ранение заметно пободревший дедуля объявил, что никуда не выйдет и дом его станет последней баррикадой его. К счастью, полицейским удалось побороть застенчивость пожилого бельгийца, и вскоре тот сдался. Обиженный старик отметил, что книжный магазин должен был принадлежать ему, вокруг одни враги, а ранить он никого, конечно, не собирался. Впрочем, от приглашения на суд в местный Дворец юстиции это объяснение его не избавило.

История эта — малость нелепая и, благо, никто не погиб и не покалечился, забавная — интересна ещё и вот почему. Когда это событие освещалось в СМИ, последние использовали странное выражение «форт Шаброль». Поскребя ноготком франкоязычные медиа, мы узнали, что это нормальная практика — поминать некоего шаброля, когда пишешь о ком-то, кто забаррикадировался и не желает выбаррикадироваться. Сегодняшний выпуск рубрики #идиомы_кусок будет о французском aнтиceмитизмe, не самых популярных курортах Французской Гвианы и, конечно, происхождении французского фразеологизма «Fort Chabrol».

Для начала сядем в старенькую ДеЛориен, убедимся, что конденсатор потока исправен и установим на таймере 1894 год. Год выдался интересным. В Австро-Венгрии родился будущий амбассадор бренда Первой мировой войны Гаврило Принцип, Япония объявила войну Китаю, а в Париже решили проводить Олимпийские игры. Возможно, последнее было призвано как-то отвлечь французов от тяжёлой психологической травмы. К 1894 году прошло уже более 20 лет со дня их поражения во франко-прусской войне, а рана всё не затягивалась. Тогда французы не просто проиграли, но ещё и потеряли Эльзас и Лотарингию, да к тому же повесили на себя долг в размере 5 млрд франков — суммы, равной налогам, которые французское правительство собирало за 2 года. Неприятно-с.

В общем, понятно, почему национальная травма дала ход национальному хобби — присматриваться ко всем, кто хоть как-то походил на германского шпиона. Особым вниманием спецслужб, разумеется, пользовалось посольство Германии в Париже. У французов даже был свой «крот» — липовая горничная Мари Бастиар, которая в свободное от уборки время шуршала бумажками в мусорных корзинах в надежде отыскать какую-никакую зацепку. Однажды поиски мадемуазель Бастиар увенчались успехом. Она нашла порванную на мелкие куски записку (большой привет хитрым шпиёнам), которую тут же доставила к карьеристу и рыцарю без страха и сомненья — начальнику Второго бюро, полковнику Юбер-Жозефу Анри. Тот, упрямец этакий, собрал пазл и прочитал, что автор послания передавал кому-то сведения о новейшем французском артиллерийском орудии. Мон дьё, снова неприятно, снова эти немцы, так теперь ещё и шпиона искать надо. Реального шпиона. В послании агент называл себя Жак Дюбуа, а немцы согласно другим отчётам именовали его «этот прохвост Д». Ретивый, но не очень умный мсьё Анри принялся лопатить фамилии всех, кто мог подойти на роль предателя, и, конечно, нашёл. В Генштабе был только один человек с доступом к такой информации и фамилией, начинающейся на Д — капитан Альфред Дрейфус.

Правда, в этом сценарии была серьёзная прореха. Капитану Дрейфусу вообще не шли 30 сребреников. Да, он родился как раз таки в отобранном немцами Эльзасе, но, во-первых, сразу после оккупации семья Дрейфусов покинула родные места, а, во-вторых,.. Ну какой шпион?! Образцовый муж (есть жена), замечательный отец (имеются двое детей), ни долгов, ни вредных привычек, отличная служба, прекрасная армейская карьера. Был, конечно, и минус. Дрейфус по неосторожности своей оказался eвpeeм, а это уже было, знаете ли, чересчур. Да, Франция одной из первых признала своих eвpeйcких жителей гражданами, но, бытовой антисемитизм, конечно, никуда не делся. Французов и так немного напрягало, что eвpeeв в общественной жизни как-то становится всё больше, а тут ещё и тревожные пост-проигрышные времена, поголовно католические высшие чины в армии, помноженные на её же тогдашнюю коррумпированность. За антисемитизмом социальным уверенно шёл антисемитизм политический. В общем, как оказалось, «Если в Сене нет воды, её выпил капитан Дрейфус».

Вернёмся к нашему служаке Анри. Его вся эта психология интересовала мало. Он сравнил почерк Дрейфуса с почерком из записки, сказал что-то вроде «лё нормуль» и продолжил расследовать дело об измене, важно покачивая амбициями. 15 октября 1894 года Дрейфуса вызвали в полицию, там хитрецы жандармы попросили его написать несколько строк из той самой записки, и сразу после этого арестовали. Мсьё капитан не оценил жандармского таланта определять сходство почерка безо всяких экспертиз и, пока его тащили в камеру, крайне бестактно орал, что шпион не он. Следствие собиралось тихонько состряпать дело и так же тихонько осудить Дрейфуса, но новость про eвpeя-изменника просочилась в антисемитскую прессу и о «тихонько» уже можно было забыть. Пришлось обвинять приличествующим образом, как того и заслуживает предатель, скотина такая.

5 января 1895 года, после того как капитан уже продегустировал все вкусности военного трибунала, его подвергли унизительнейшему наказанию — гражданской казни. Это как награждение, только наоборот. На площади, на глазах у сослуживцев с Дрейфуса сорвали погоны, его шпагу сломали, а толпа кричала «Смерть изменнику, смерть eвpeю!» Бывший капитан, правда, несколько смутил публику, когда прокричал в ответ «Да здравствует Франция! Да здравствует армия!», но зрители решили, что иудушка просто пытается вымолить прощение. А вымаливать было что, ведь сразу после показательной порки Дрейфуса ждала ссылка в одно из самых страшных мест планеты того времени — тюрьму на Чёpтoвoм острове.

У восточного побережья Французской Гвианы (а значит, и Южной Америки), прямо в Атлантическом океане разлёгся архипелаг из трёх островов. Самый северный из них и носит название Чёpтoвы острова, хотя, честно говоря, каторжные тюрьмы с 1852 года находились на всех трёх кусочках тамошней суши. Пока, обдуваемый ветрами в открытой камере кораблика, Дрейфус плыл через Атлантику, он, наверное, догадывался, что Чёpтoвым остров назвали не потому, что там чертовски хорошо отдыхается, и был прав. Когда-то здесь обустроили лепрозорий, но условия были настолько ужасными, что прокажённых перевели в другое место. Невыносимая жара, скорпионы, постоянные дожди каждые три месяца, пауки размером с кулак, щедрейшая малярия и бонусы типа акул — вот что должно было стать спутником Дрейфуса с 14 апреля 1895 г. и на всю оставшуюся жизнь. В общем-то, тут уже можно разглядеть рецепт чудесной приправы для суицида, но ведь и убить себя Дрейфусу было бы не так-то просто — гасить свет в его хижине ночью запрещалось, а днём за ним всё время следил конвоир.

В это время всю Францию забрасывал потрясающей преданностью и братской любовью брат Альфреда Дрейфуса — Матьё. Он ни дня сомневался в невиновности брата, он не жалел ни сил, ни денег, ни наглости при поисках любого, кто мог бы помочь вытащить родного человека из лап левосудия. Матьё даже как-то специально пустил слух в газетах, что Альфред Дрейфус сбежал из тюрьмы — и всё ради того, чтобы имя обесчещенного экс-капитана не сходило с уст парижской публики. Можно представить, как охренел Альфред, когда его охрана увеличилась, а условия стали ещё невыносимее (он ведь ничего не знал о выдумке брата). Но отчаянная ретивость Матьё сработала, нужный человек нашёлся.

Надо сказать, что полковник Генштаба Мари-Жорж Пикар был и ярым католиком, и антисемитом, но он также был хорошим офицером и человеком чести, и просто не мог позволить себе закрыть глаза на плохонько сфабрикованное дело. Пикар провёл собственное расследование, которое не оставило сомнений — тем самым немецким осведомителем, за похождения которого поплатился Дрейфус, был француз со знатной венгерской фамилией майор Эстерхази. Потомственный венгр не ненавидел всё французское, и не собирался устанавливать всемирную диктатуру гуляша. Нет-нет, мотив его предательства был прост — деньги. Если вы ищете шпиона, ищите поиздержавшихся картёжников с жёнами, помешанными на роскоши, это прямо ваша целевая аудитория. Пикар поделился своими находками с высшим руководством, а те, конечно, сразу обрадовались сыскным талантам полковника и послали его в... Тунис. Спасибо, говорят, ты просто Шерлок Холмс, но сейчас езжай-ка в Тунис, там нужно срочно раскрыть таинственное исчезновение кускуса, а мы уж тут сами доведём этого негодяя Эстерхази до суда, ну и честное имя Дрейфусу вернём, конечно, тоже. Вот так и сказали, да!

Пикар перед ссылкой успел передать свои подозрения знакомому сенатору и тот даже потребовал пересмотра дела Дрейфуса, но особого успеха эта затея не имела. Правда, через какое-то время и Матьё попытался воспользоваться наработками Пикара и формально обвинил Эстерхази в авторстве того злосчастного документа. Высшим армейским чинам порядком надоела эта неутихающая история, поэтому от этого обвинения они не отмахнулись, а даже провели закрытое судебное разбирательство, на котором, естественно, Эстерхази был оправдан. Казалось бы, всё, точка — нашему герою Альфреду можно заводить дружбу с местными пауками, потому что других друзей ему уже не найти, но тут раздаётся взрыв. Не буквальный, а литературный.

13 января 1898 года в газете «L’Aurore» публикуется открытое письмо знаменитого писателя Эмиля Золя, адресованное президенту Феликсу Фору — «Я обвиняю» (фр. J’accuse). В нём писатель утверждает, что документ, по которому обвинили Дрейфуса, написал Эстерхази, Анри сфабриковал улики, а Генштаб всю эту красоту покрывал. Что тут началось! Вот такого эффекта пытался добиться Матьё Дрейфус, когда придумывал липовый побег брата. Шпионская история, которая должна была за несколько месяцев погаснуть и превратиться в сноску, разгорелась с новой силой, окончательно расколов Францию на два лагеря — дрейфусаров и антидрейфусаров (пояснения определений излишни).

Армейские и до этого были не слишком довольны происходящим, но последствия обвинительной речи Золя приводят их вообще в ужас. Уследить за событиями становится сложнее. Самого Золя собираются арестовать, но он успевает сбежать в Англию. Наш тунисский знакомец Пикар публично обвиняет Анри в подделывании документов против Дрейфуса. Анри допрашивают, и он соглашается, что подделал документы, потому что «так было лучше для Франции». Пикара сажают за неповиновение, Анри тоже, потому что не сажать уже нельзя. Следует череда отставок — армия в шоке, правительство присоединяется к шоку армии, а тут ещё и Эстерхази бежит в Англию, как бы подтверждая обвинения в свой адрес. Уголовная палата кассационного суда чует, что в воздухе запахло качественным французским сыром, и признаёт фальшивость одного из документов, на котором строилось обвинение, а это означает пересмотр дела экс-капитана. На дворе лето 1899 года, Альфред Дрейфус вот уже четыре года на полном атлантическом all-inclusive.

Самое время сказать, откуда взялось выражение «Un fort Chabrol». В Париже до сих пор есть улица Шаброль, и до сих пор есть дом номер 51. Но в этом доме уже нет типографии газеты L'Antijuif, потому что и газеты такой нет. А в те годы это был главный рупор Антисемитской лиги Франции. Главой этой лиги и редактором этой газеты был журналист и, что вполне очевидно, ярый антисемит Жюль Герен. Когда стало понятно, что дело Дрейфуса собираются пересматривать, Герен со товарищи решили затеять ни много ни мало переворот в государстве. Государство почему-то было не в восторге от такой затеи и отправило жандармов в типографию L'Antijuif, дабы выяснить, что именно Герену хотелось бы изменить в управлении страной.

12 августа 1899 года Герен собрал верных антисемитов, запасся продовольствием и оружием на несколько месяцев и пафосно заявил: «Если захотят нас схватить, прольётся много крови». Правительство хватать их не захотело и тупо заперло выходы из дома, собираясь взять баррикадников измором. Через 38 дней и обиду на несостоявшийся штурм Герен сдался. 20 сентября 1899 года форт Шаброль открыл свои врата, став именем нарицательным во французском языке. Неудавшийся путчист Герен предстал перед судом в январе 1900 года и уехал в тюрьму на целых десять лет. Его Антисемитская лига будет маргинализирована и запрещена практически сразу после завершения осады дома на улице Шаброль.

Что же станет с другими персонажами этой истории?

Наш главный герой мсьё Дрейфус не вполне благополучно перенесёт пересмотр своего дела, услышит, что его снова обвиняют, но на Чёpтoв остров более не вернётся. В 1906 г. его полностью оправдают, восстановят на службе и повысят до звания майора. Правда, из-за своего вояжа к побережью Южной Америки новоиспечённый майор будет вынужден выйти в отставку. Будучи офицером запаса, Дрейфус вернётся в армию с началом Первой мировой войны, дослужится до звания подполковника и в 1918 году будет награждён орденом Почётного легиона. Он умрёт 12 июля 1935 года в Париже и будет похоронен с национальными почестями. Сегодня в Париже можно найти памятник Альфреду Дрейфусу.

Хотя памятник не мешало бы поставить и другому герою этой истории. Мари-Жорж Пикар был крайне далёк от личных симпатий к Дрейфусу, но всё-таки остался верен своим убеждениям, за что тоже настрадался. После пересмотра дела Дрейфуса он будет освобождён и восстановлен в звании. Пикар станет дивизионным генералом и даже успеет побыть военным министром в кабинете Клемансо. Закончит свою жизнь не в мягкой постели, но и не на поле боя — жизнь человека чести прервётся после падения с лошади.

Фальсификатор во благо родины Юбер-Жозеф Анри, может, был и не большого ума, но большого духа точно. Он напишет жене прощальное письмо и пepepeжeт себе горло в тюрьме. Впрочем, будут ходить слухи и о том, что рука, пeрeрeзавшая контрразведчику яремную вену, принадлежала не ему.

Классик французской литературы, оставивший такой мощный след и в политической жизни страны, Эмиль Золя вернётся из Англии, чтобы в 1902 году отравиться угарным газом из-за неисправного дымохода в своей квартире.

Как мы сказали выше, Шарль Мари Фердинанд Вальсен Эстерхази сбреет свои венгерские усища и сбежит через Брюссель в английскую деревушку Харпенден. Забытый и брошенный, он будет писать злобные статейки о eвpeях и неблагодарной Франции, пока не успокоится навеки в 1923 г.

Франции в ХХ веке предстоит забыть на некоторое время о дрейфусарах, антидрейфусарах, eвpeях и aнтиceмитaх и придётся вспомнить старые, но не добрые немецкие травмы. Немцы снова проедут катком по краю виноградников и сыров, и на этот раз посильнее.

У истории капитана Альфреда Дрейфуса было и другое, более глобальное следствие. На его гражданской казни, когда жаждущая крови предателя толпа кричала «Cмepть eвpeю!», а Дрейфус кричал «Да здравствует Франция!», присутствовал один человек. Это был корреспондент австрийской газеты, некто Теодор Герцль. Ничего примечательного в его присутствии на этом публичном унижении не было. Кроме одного. Именно герр Герцль станет одним из главных идеологов сионизма и борцом за создание независимого государства Израиль. Но это уже совсем другая история — о других героях, других злодеях и другом языке.