СВОЇ

Мартин Брест,

Сергей Сергеевич

Пехота

— Пацаны, а шо там кофе, которым вы угрожали? Таки есть не растворимый? — Сайгон понял, что со своими «отдельными задачами» как-то смешно получился.

— Да «Львівська», зелена. Мартин, сделай кофе, — командир вернулся к серьёзности. Я взгромоздил турку на каганок, достал пачку красной «Львівської» (откуда у нас зелёная? У нас её в жизни не было…), щедро сыпанул и залил кипятком. Турка тут же зашипела, я снял её с огонька, помахал в воздухе, пытаясь никого не облить, и поставил снова. Мигнул свет, из блиндажа показался заспанный Ярик. За моей спиной двое мобилизованных — командир мотопехотной роты и командир группы разведки — достали планшеты и начали, перебивая друг друга, сыпать координатами, терминами, дальностями, короче — пошла работа. Там мне кто-то ещё рассказывал в спину о том, сколько им сахара в кофе, и я с удовольствием пропустил эту фигню мимо ушей, бухнул по две ложки в каждую кружку и взгромоздил их на затянутый грязной белой клеёнкой дощатый самодельный стол. Кинул в пластиковый стаканчик пакетик чая, сыпанул сахара из обрезанной пластиковой бутылки и вышел из КСП.

…Снаружи было опять холодно. Да когда ж оно уже закончится то, а? Как же ж воно задолбало. Сигареты, сигареты… ага, вот они. Перед шишигой разведосов стоял наш механ Вася и внимательно смотрел на неё. Вася был ростом метр шестьдесят, весом в пятьдесят килограмм, было ему от роду лет сорок пять, он никогда в жизни не стрелял из автомата и был в роте самым ценным человеком, кроме командира и меня. По моему мнению. А по мнению командира — меня можно было смело из этого списка вычеркнуть. Вася стоял в какой-то страшнейшей серой гражданской куртке и хищно наблюдал за целой шишигой, приехавшей к нему прямо в руки.

Я аккуратно поставил стаканчик на краешек ледяного камня, закурил и выдохнул густой дым синих «Прилук» в низкое злое небо Донбасса. Покачался с пятки на носок, постучал рыжими ботинками друг об друга, глянул на многострадальный стаканчик и понял, шо я, конечно, молодец, тока вот кипятка забыл налить. Вася подошел к шишиге ещё на шажок. А молодцы разведосы, что водилу в машине оставили. А то к вечеру у них бы тут кузов на кирпичах стоял… Пойду, кстати, таки водиле чаю сделаю.

— … ті хуйні, шо надворі накриті пльонкой стоять, стріляють? — услышал я Сайгона, который умудрился развалиться на маленьком самодельном стуле и сьорбал кофе, помахивая в воздухе сигаретой. Отогревшиеся разведчики, имён-позывных которых я не знал, курили и блаженно лыбились.

— Мы не смотрели ещё с лета, — тут же ответил я и с сомнением посмотрел на чайник, остыл чи нет? Наверное, нет. Шутник, мля, ничо крупнее ПКМа в жизни не видел, на ПАГ смотрит как комбат на аватара, то есть «с нєпоніманієм».

— А як ми шось побачимо, то ви б змогли заглянуть і, єслі стріляють — накидать з «сапога» осюда, осюда чи осюда? — и Сайгон потыкал пальцами в замацанный планшет. Все вытянули головы, пытаясь рассмотреть место. Командир начал говорить про дальности, я осторожно взял стаканчик и опять пошёл наружу.

Возле кузова шешаря Вася и водила разведосов вместе рылись в каких-то железяках, ключах и гайках. Слышались выражения «там на дванадцять, але тре підмазувати…», «тю, а шо, нізя двумя отверткамі поддєть?», «…шо, реально соляру налили? Дєбі-і-ііли…» и остальная механовская фигня, в которой я ничего не понимал. С террикона над нами сыпал какой-то удивительно мерзкий мелкий снег. Возле дальнего блиндажа кто-то колол дрова, потом зажужжала бензопила. Я поставил стаканчик на пол кузова и сказал Васе пока ничего с машины гостей не скручивать, бо они так никогда не уедут. Водила разведчиков, представившийся как «Немец», заржал, но на Васю посмотрел с лёгкой опаской. Вася лучезарно улыбался, и в улыбке его была весна, Винницкая область, молодой Вася на собственном тракторе, жнива (что бы это слово ни значило), ладные румяные доярки, яркое солнце и крепкая настойка самогона на чём-то чарующем, что растёт только в селе, и нам, городским крысам, недоступно. Пойду-ка я до Талисмана, надо СПГ готовить…ну и так, вообще... пройтись по расположению самого северного ВОПа из самого южного сектора «Мэ».

С собой нас, понятное дело, не взяли. Это логично, я бы и сам не взял. Разведосы, преисполнившись невероятной крутости и уверенности в своих силах, докуривали возле КСП и готовились выходить. Я скинул броник и палку-стрелялку в кунге, снял красивую куртку из софтшелла и одел тёплую, на синтепоне. Холодало прямо на глазах, перчатки уже не спасали. Вытащил запасной «баофенг», с сомнением покрутил, сменил батарею, подумал, надо ли давать запасную — на морозе батарейки быстро садились… Не, не дам, проебут ещё. Наши повытягивались из блиндажей поглазеть на гостей, гости колотили понты по-полной, командир махнул рукой в мою сторону, и Сайгон неторопливо подгрёб.

— На, заряжена, — я протянул ему радейку.

— Мартин, дай и цифры на всякий случай.

— Я не знаю на сегодня, — нахрена ему пароли, интересно? Кому он их говорить собрался? На передок у нас внутренних паролей никогда не было, нафига?

— Та не, номер телефона.

— А, записывай. Ноль девяносто пять… – я продиктовал номер и на всякий случай проверил, заряжен ли телефон. Вечная армейская привычка всё постоянно подзаряжать… никогда не знаешь, когда вырубится геник, и ты останешься с севшими радейками, теплаками и телефонами, как полный дебил. Дебил — потому что, невзирая на отсутствие света, выполнение боевой задачи никто не отменял. А боевая задача украинским по-белому записана у бойовому наказі.

— Ага. Ну вдруг шо — я маякну, — мыслями Сайгон уже был далеко, за первой посадкой.

Нет, шли они не тяжело. Хорошо шли, если честно. Привычно как-то… видно, что постоянно ходят. Маленькая цепочка людей уходила на поле, мы с командиром смотрели на них и молчали. Странно это… ну вот откуда это у нас? Мы все — мобилизованные, мобизяны, мобизяки, гражданские абсолютно люди — сейчас и здесь почему-то были военными, принимали решения, по собственному разумению рулили всей этой хернёй вокруг под названием «позиционная войнушка»… и постоянно боялись. Страх есть такой в армии — проебать. Вспышку, ДРГ, человека… отдать неправильный приказ и потерять людей, или не выполнить боевую задачу… которую мы почему-то всеми силами старались выполнять. Четверо мобилизованных уходили через грязно-снежное поле, ещё двое стояли на куче земли, гордо называемой «бруствер», и провожали их взглядом. Надо обо всем этом написать… потом. Когда-нибудь. Если вернёмся живыми.

— Все, Мартин, разведка ушла. Задачи их я понял, странно, что с коптера они всё это не могли сделать, там же тока глянуть и все. На вторую зелёнку пошли. Нам, кстати, надо квадрик покупать, — командир поёжился, развернулся и легко соскочил с бруствера.

— И нахрена? Тридцать тысяч некуда деть, которых у нас нет? — я гораздо тяжелее, чем ротный, сполз с кучи смёрзшейся грязи и потопал рядом с командиром в сторону КСП.

— Не знаю. Оно-то так… но вот чуйка у меня. Треба квадрокоптер. Китайский есть, такой, как его… «Фантом» называется. Я тебе ссылку дам.

— Хуилку. Инет опят не работает, — и тут меня торкнуло. Я аж остановился. Ччччёрт, да что ж такое. Что ж так херово-то?

— Шо ты стал? Идём, холодно.

— Не знаю. Не знаю. Предчувствие херовое, Вась. Херовей некуда. Не знаю, почему.

…Такое лучше не пропускать. Не давить в себе. Есть чуйка? Вот её и слушай. А чуйка есть, есть у всех, и никто от неё не отмахивается, и это правильно. А если предчувствие плохое — то надо подготовиться ко всякой херне. И слово «подготовиться» в армии обозначает всегда одно и то же — проверка готовности особового склада, зброи и техники к бою. Вот этим и займемся. Чёеерт, да что ж оно так кроет-то, а? Аж тошнит. Ладно. «Дашка» у нас на ходу. ПТУР — неизвестно, но ПТУР нам и не надо. АГСы работают, правда один только выстрелом разряжается, ну то такое, разряжать нам его тоже не надо. Да агсы и не помогут, не та дальность. Главное — «микропушка» СПГ пашет, надо контакты сейчас проверить.

— Мартин, а Мартин. Чуешь. А у нас сколько выстрелов до СПГ? — Вот за что я любил ротного, так это за то, что он никогда не забивал хер на мнение подчиненных, если оно касалось войны.

— Двенадцать, если пороха сухие. Максимум восемнадцать.

– Ма-арти-ин… А ну давай без вот этого своего нычкарьства, ладно? Не тот случай.

– Ла-адно… Двадцать четыре, по нашему говоря — четыре ящика, и ещё ящик кумулятивов, но он в оружейке. Вася… — я опять остановился.

— Шо?

— Тре Ваханыча. Бэху надо чинить. Срочно.

— Шо, всё так серьёзно? – Мы уже не шутили, всё, пехотно-разведчицкие понты закончились, началась работа. Да она и не прекращалась, на самом деле. Ни на секунду.

— Ага.

— Ладно, ща Ваханыча и Васю-механа сориентируем. А вдруг получится? И гэбээрку сформируем, на всякий случай. Если бэха заведется и начнётся муйня — выскочим на бэхе, поднакидаем, заберём пацанов и уйдём, лишь бы птура не поймать.

— А не заведётся?

— На джипе поедем.

— Все не влезут. А бусик по полю не пройдёт.

— Так что теперь, не ехать?

— Тоже правильно. Ладно, разберёмся. Можно у погранцов этого их спартана взять. Который с дашкой.

— Он не на ходу. Опять. Ладно, харе пиздеть. На тебе зброя и гбр, на мне — бэха. Срок — до десяти — ноль. Всё, разбежались.

И мы разошлись в разные стороны, я – поднимать расчёт СПГ, скручивать выстрелы, формировать из нормальных пацанов «группу быстрого реагирования», а командир — совершать настоящий подвиг, то есть чинить бэху.

В десять тридцать Ваханыч вынырнул из недр железяки и крикнул «Давай!». Прапор что-то там сделал, бэха помаслала, помаслала и вдруг завелась, выкинув в сторону поля грязный тёплый выхлоп. Я улыбнулся и помахал Ваханычу рукой. Счастливый Вася-механ стал вытирать руки о свою кошмарную куртку.

За второй посадкой, возле сепарского ВОПа, неожиданно бахнули две гранаты, хлестнула очередь. Вторая. Третья.

Рация молчала.

… я дёрнулся. Да все дёрнулись. Там… где-то там, за второй посадкой ещё раз бахнуло и смолкло. Рычала бэха, крутил головой ничего не слышавший Ваханыч, все молчали.

Бегом, бегом. Так же молча, не говоря никому ни слова, мы рванули в разные стороны, я и коммандер — до кунга, а пацаны — по блиндажам. Рывком заедающую зеленую дверку, пригнуться на входе, выстуженный кунг встречает навалом вещей, скомканным спальником и стоящими в подобии стойки двумя АКС-ами. Опять рывок — валяющаяся внизу рпска взлетает и падает на плечи, неудобно зажимая капюшон теплой куртки, сверху плитоноску, сцуууука, долбанные липучки, как всегда, цепляются за что попало. Рация молчит. Так, магазины, магазины… три, четыре… четыре на рпске, и еще четыре на плейте, две гранаты — ргдшки у меня, я в бросании гранат не силён, так что что-то попроще берем, он нехай коммандер эфки приходует. Развернуться, нырнуть под койку и вытащить настоящее сокровище — медрюкзак. На нём пара подсумков с магазинами, ножницы вот эти вот кривые для одежды, опять название забыл, и пара новых турникетов. Распустить лямки, вывалиться из кунга, накинуть на плечи, застегнуть фастекс, стянув эти самые лямки на груди, снова в кунг, АКС из стойки, и… мля-а-а, чуть не забыл.

Ставшими неожиданно горячими пальцами расстегнуть кобуру и швырнуть её на койку, ну его нахер — по броне вышивать в набедренной, а ещё и бегать, мабуть, придётся. Невдобно, поэтому сунем зброю по кличке «Пестик» в подсумок на рпске, в другой — два запасных магазина. Вроде норм. Погнали, погнали — я приплясываю от нетерпения на замёрзшем холмике, к которому задом подогнан ЗиЛ, мимо проносятся пацаны, на ходу облачаясь, о, красавцы, минимум три мухи увидел и многострадальный ПКМ наш, а РПГ-7 не брали, правильно, не тре нам его, он неудобный будет… И телефон молчит. Да что ж такое… Да быстрее, быстрее, на бэхе уже четверо, сейчас запрыгнем, рывок холодной брони — и пойдём по полю, взмётывая комья смёрзшейся донбасской земли, тринадцатитонная злобная бестия с двухцветным флагом.

— …ждём, слышишь? — из кунга высовывается коммандер и вместо того чтобы лететь во весь опор до бэхи — закуривает.

— Ждём… Чего? Чего, блядь, ждём-то? – я вскипаю и срываюсь на крик. — Там пацанов уже порубили, мабуть, чего ждать-то?

— Мартин…. — голос коммандера спокоен и даже вкрадчив, — ну от скажи мне… Куда ехать? Куда мчаться в силах тяжких, бряцая калибром?

— Туда… — машу рукой с сигаретой (когда я успел подкурить?) куда-то в сторону Ростова, — а хотя… Ёпт.

— Вот именно. — Коммандер выбирается из кунга, выпрямляется и начинает покачиваться с пятки на носок грязнющих рыжих ботинок. — Куда мы поедем? Где точно, вот совсем чётенько, была война? Ну сядем мы на бэху, вылетим в поле, подгребём до сепарского опорника… а дальше что? Будем по посадке бегать и кричать «разведкаааа! Ауууу!»

— Бля. Точно, — и я вдруг успокаиваюсь.

А ведь прав. Рация молчит. Телефон молчит, номера Сайгона у меня нема. Куда я собрался? Магазинов напхал… рэмбо хренов. Снимаю медрюкзак и ставлю на валяющуюся рядом какую-то коробку с «Новой почты», давно размокшую под осадками лінії бойового зіткнення.

— …точно — где была война? — Коммандер ждет ответа по рации и секунд через тридцать его получает.

— Пшшшшч… За второй посадкой, в районе крайнего сепарского опорника. Точнее не скажу. Не видно нихера из-за посадки, дыма нема, все молчат. Ну сколько тут… Километра два с половиной по прямой. Мы сейчас все смотрим, как повторится — точнее скажу… как понял меня… — радейка начинает пикать садящимся аккумом, и Танцор прячет её во внутренний карман грязноватой софтшелльной куртки.

— От бачиш… — он снова затягивается, внешне спокойно, но я вижу, как он почти выплёвывает дым в низкое мерзкое небо декабря, как подрагивают пальцы и как он слегка наклоняет голову, словно выпрашивая у рации хоть писк, хоть шорох, хоть какой-то намёк на то, что четыре пацана, ушедшие три часа назад, всё ещё живы, и мы можем им помочь.

— Бля. Бля, бля, бля. Шо ж делать-то? — Я совсем успокаиваюсь, ругаюсь уже по привычке.

— Ничего. Ждать, не глушить бэху, быть готовым хуярить из СПГ и снова ждать. Пехота мы, наше дело — копать, сидеть и ждать.

Танцора тянет на философствование, а это значит, что он сейчас внутри обдумывает все-все подробности и нюансы, впитывает обстановку, ищет решение. И он его найдёт, я вам доповидаю, я знаю его уже много лет — то есть два с половиной месяца. По военным меркам — это очень, очень много.

— Я до СПГ пойду, — я выкидываю бычок под кунг, безбожно засоряя ландшафт, состоящий из грязи, снега и войны, накидываю ремень АКС-а через плечо, разворачиваюсь и топаю по узкому кривому распадку в сторону позиции. Молчит рация. Молчит телефон. Номер я у разведоса не взял, дебил мля, воин охрененный пехотный, одна штука, мозг вообще не утруждал утром, прикольчики строил… Идиот, как ни крути.

— Эй… Эй! — меня догоняет разведосовский водила. Шапка сдёрнута, руки уже испачканы какой-то фигнёй. Интересно, у водил вообще бывают чистые руки? И снова философский вопрос, голову усердно заполняю разной херней, чтобы выгнать картинку четырёх тел под посадкой, остывающих прямо во вторую зиму войны. Или плен… Бля-а-а, только не плен… Хотя плен — это значит живой. А живой — это что? Правильно. Это хорошо. Очень хорошо.

— …шо там? А? Может поедем? — Оказывается водила мне вопросы задаёт и уже, кажись, хочет потрясти меня за грудки — настолько я упал в собственные мысли.

— Ничего, брат. Не знаем нихера. Стрельнули – и затихли. Ждём. Извини. Ждём. Иди на КСП. Чаю сделай себе. Извини, — я отступаю на шаг и вижу, как неожиданно сгорбившийся дядька как-то неуклюже разворачивается и бредёт, шоркая ботинками, в сторону строения из досок из баннеров, где находятся мыши, травящий газовый баллон, чайник, ноут и радейка связи со штабом. Эх… Ч-чёрт. Ладно, чего канючить, надо на позицию — и глянуть, что там к чему.

И в этот момент зазвонил телефон.

Так быстро я ещё не бегал. Или бегал. Это неважно, на самом деле. Важно, что от спокойного и даже скучного голоса Сайгона в трубке «чуєш… а ну накинь на орієнтір-чотири… нормально так. І трубку не кладі, я корректірую, бля, тока бистріше…» и до первого выстрела СПГ, с хрустом проломившего плотный холодный воздух, прошло не более пары столетий. Я успел увидеть возле гранатомёта одного Талисмана, где ж Шматко, бля, мявкнуть в радейку «Вышел Сайгон по телефону, работаю по его задаче!», подлетел к заряженному СПГ, упал коленом прямо на камень, воткнул глаз в полуприцел, пальцы тронули верньер и нежно-нежно навели трубу на вбитый колышек. Дальность… стоп, так, ноль-тридцать стоит, норм, дальность ставим два-и-два, сколько там по планшету АрмииСОС, два двести тридцать? Не, два-и-три поставлю, лучше чуть перекинуть для начала, да? Всё, поднимаем трубу вверх, выводя пузырек на грязной колбочке встроенного «уровня» на центр. Готово. Поднять руку, проверить, что взведено, аккуратней, мля, только бы не сдвинуть нетяжелое тело гранатомёта… И — руку вниз, ласково обнять спусковой, прижать ухо к плечу, вдавливая телефон в лямку плитоноски. Давай, роднулечка, люблю тебя… Спуск. Б-бах — и свист. Ох, как же я обожаю этот трогающий за нервы нежный высокий звук.

— Быстрее, мля!.. — Та никого тут подгонять не надо, хватаюсь руками за лапы станка, пытаясь удержать его на месте, Талисман загоняет новый выстрел, лишь бы контактная группа не заглючила и оба контакта опустились, хлопок, пальцы на верньер по дальности, по фронту я точно не промазал. Далекий «бах».

— …Перекинув сотку, бля, давай ближче і правіше трохи, на п’ятдесят, — голос Сайгона всё так же спокоен, только говорит слишком быстро вроде как. Ну, с Богом, СПГ — зброя неточная, по своим бы не попасть, но тут уж как повезёт, ага, им там на месте видней.

— … тв-вою мать, Мартин! – Коммандер нарисовывается рядом, затыкает уши, б-бах – я поворачиваюсь, опять вжимая в ухо телефон, он быстро, пока летит граната, наклоняется. — Ну шо там у них?

Я пожимаю плечами. Ну шо за дебильный вопрос. Я шо, знаю? Ща спрошу.

— Оце вже заєбісь! Насипай, насипай ровненько отутой! Хуярь на всі гроші! — В голосе Сайгона, там, в двух километрах восточнее меня, прорезается эмоция. И только сейчас я слышу, что не я один стреляю — там, на том конце трубки, валит стрелкотня. Отодвигаюсь от СПГ, к прицелу плюхается Шматко, отталкивая меня плечом, аккуратно обнимает тёплый гранатомёт и тут же начинает орать на Талисмана, который слишком резко захлопывает крышку.

— Сайгон! Таксі треба? — пытаюсь не кричать в трубку, там у них сейчас войнушка, и цифровой мостик, соединивший пехоту и разведку, кажется чем-то зыбко-правильным, совершенно нематериальным и безумно-необходимым. Долгое молчание. Дыхание, выстрелы, щелчки, снова выстрелы.

— … Давай. Нє помєшаєт. На лівий угол посадки давай, — краткий ответ на сбитом дыхании.

— Птур?

— Нема в ніх птура. Вже нема, — и связь прерывается. Я разворачиваюсь и натыкаюсь на взгляд коммандера. Ну оно и понятно. Сам бы так поступил, ёпт. И доказывать не надо ничего — только время потеряем. Эх. Остаюсь, короче.

— Левый край. Работайте по третьему — я по четвёртому буду накидывать на все деньги. Я на рации, телефон мой возьми, последний принятый… — я протягиваю ему грязный китайский смартфон. Выхлоп почти в лицо — подлетает бэха, и на ней — люди, и у людей — яркие, горящие, совершенно сумасшедшие глаза. Абсолютное счастье, невероятный страх, дикий адреналин — и снова абсолютное счастье.

— Медрюкзак мой возьмите, недоліки! — кричу я вслед, и вдруг вижу мой рюкзак навьюченным на Федю, Федя сидит на башенке и щурится, и бэха идет по полю, о-ой…

Ах, как она шла. Гладко, плавно, как ладонь твоя скользит по чистой коже любимой женщины, зажигая оранжевые всполохи в темноте прохладной постели, как теплые подушечки пальцев в полёте касаются мурашек и легко, едва слышно, на полувздохе — выскальзывают дальше, поднимаясь и опускаясь по изгибам расслабленного тела, оставляя за собой легкую серебристую дорожку смеси нежного желания, чистой грубой страсти и сумасшедшей жажды жить. Бэха шла на восток, я оставался позади, пальцы шарили по карманам в поисках сигарет, да вот же пачка, возле ноги валяется, неожиданно заболело колено, Талисман заряжает гранатомёт, далёкая уже бэха вильнула, её пушка довернула чуть вправо и неожиданно рявкнула, выпуская огэ-пятнадцатую в это небо, избиваемое уже полтора года, но всё такое же. Моё.

Разведка

…Километр мы протопали относительно свободно. Танцор сориентировал по позициям абизян, и в этом месте у них было «всё плохо».

По большому счёту первую посадку можно было бы забрать с лёту, но тактических преимуществ это не давало, а любой опорник там был обречён на бесконечные обстрелы. Тупо сидеть и крепиться? Беспонту кароче.

Такие места в основном и есть самыми частыми локациями для работы идиотов типа нас.

Пехота… она пехота.

Они не ссут сюда ходить, не ссут здесь находиться… Но в конце у пехотного разума почему-то возникает мысль: «Ну був я там. І шо?»

В том то дело, блять, что ничего!) Вообще!) Просто мы тут работаем… Да Вася пехотный, и ты можешь тут работать. Переводись, и будем вместе работать тут. Что? Ах, блиндаж только вырыли с пацанами на зимовку. Ах, только-только буржуйку поставили. А-а-а, только свет туда провели и антенну на роутер купили. Ну так всё, сиди и жди «двазелёных-одинкрасный» или не дай бог «красный-красный» от разведки)

Ну как-то так.

Так или не так, но мы пришли к развилке посадок.

— Перекур, пулємьот куре в полі, а малий с той сторони посадки. Старайтеся сохранять той… як його.…

— Спокій? — спросил Воркута рядом, улыбаясь.

— Блядь, візуальний контакт … і спокойствіє.

Малый подсыкал, ну то нормально. Какие не зассали на контракт в разведку — с теми и ходим. (Он Воркута тоже був молодий, зєльоний… правда не тупив так).

— Малий, шо таке візуальний контакт?

— Ну це тіпа… ну там… бачить друг друга.

— Та ти блядь Енштейн. Йди.

Пулемётчик протарахтел мимо в поле, кряхтя про «командирів блядь, покурити бідному Кєліму ніде». Это нормально, значит функционирует, раз бурчит.

Я снял рюкзак и поставил его возле дерева, а сам сел жопой на листья и хворост спиной к стволу…

Изо рта шёл пар вперемешку с дымом, от чего казалось, что ты паровоз какой-то. Воркута не курил, сидел рядом.

— Воркута, будеш «Снікєрс»? Я брав.

— Певно-о-о… Ні, в мене «Мівіна» є

— Е-е-ех, кофе б щас. (О, а може поки сидимо, бистро закипятить на сухом спірті? Кружка в рюкзаку зверху. Скільки тут до абізян? Ну, по прямій пятьсот навєрно. Та ну нахуй).

Я курил, выпуская дым вниз. Напарник хрустел мивиной. Тихо так, как будто нет никакой войны, и ты просто с друзьями как лохи вышли в посадку в экипе попонтоваться.

Каррр. Каррр. В свинцовом небе, интенсивно махая крыльями, летела ворона по своим вороньим делам. Тихо-то как.

— Сайгон, шо з рацією?

— Я їбав. Виключів і в рюкзак положив.

— Угу. План дій є?

— Нема.

— Угу.

— Хулі «угу»? Дай покурить, не порть настроєніє.

Через 15 минут все собрались. План был придуман секундой ранее и оглашён без вступлений:

— Кароче пехота казала, шо сєпари щітають це направлєніє танкоопасним, того в пєрєміріє викопали на флангі позицію для ПТУРа. Пулємьот і малий йдіть налєво, а я з Воркутою прямо. Подивимось, шо там. А ви злєва прикриєте, шоб «хвост не кинули».

Идея была отвратительная, только припиздень и я могли подробить группу. Келиму тоже не понравилось:

— А де ми там будем?

— А там ложбинка, в ній нормально.

— Ну то годі пиздіти, йдіть вже.

— Давай, на телефоні. Малий?

— А?

— Хуйна. Не тупи.

— Не буду.

Мы шли аккуратно с другой стороны посадки. НПшка с ПТУРром была на «девять часов», метров стопийсят от нас. Мы подползли к краю посадки и разместились вдоль разлогих веток. Чуть примявши траву, увидели торец окопа и просвет сквозного входа в блиндаж. Там не было никого. Метрах в пятистах стоял дом, который и был ВОПом…

— Гарно зайшли з флангу.

— Ну.

Минут через десять захотелось в туалет, организм не хотел греть лишнюю жидкость и пытался её сбросить. В блиндаже и окопе не было никакого движения (якшо смєна, то должни б були уже поміняться)

— Йдемо?

Нє, наблюдаєм.

Было холодно и страшновато. Нас вряд ли было видно, страшно было от того, что верёвочка размоталась. Идти в окопы к абизянам не хотелось, а прийти, посмотреть и уйти тоже как-то тупо.

Прошло ещё десять минут и из дома вышел кто-то с голым торсом и красной миской. Вылил парующую воду и зашёл обратно. Больше никого.

— Йдемо?

— Подивись ще минуть пять, я поссу.

Лёжа снял рюкзак, автомат положил рядом и перевернулся как рулон три раза вокруг своей оси. Лёг поудобнее бочком, расстегнул ширинку и с облегчением лёжа справился, наблюдая чтобы лужка не текла в мою сторону. Потом всё в обратной последовательности.

— Нікого?

— Ні.

— Тоді ідьом.

В окоп прыгать не стали, пошли поверху со стороны фронта, пригибаясь и укрываясь за бруствером. До входа в блиндаж оставались считанные метры, когда послышался хриплый, чуть каркающий голос:

— А я ему и говорю: Тяпа приедет и будем базарить, а так я делов не знаю.

— Кхм, ты смотри пооперялись….

Мы легли. Дышать не хотелось, хотелось просочиться сквозь замёрзшую землю, уснуть и проснуться лет так двадцать назад, чтоб поесть рисовой молочной каши и смотреть мультики. Вместо этого рука судорожно достала эфку из разгруза. Думать было некогда. Время, пока кто-то из сепаров глянет в смотровую щель и увидит двух укропов в пяти метрах от себя, шло на секунды. Воркута тоже достал эфку.

Из блиндажа донеслось бряцанье оружия (ставлять автомати на пол, саме время) Я отогнул усики, дёрнул, встал на колени и бросил в окоп по такой траектории, чтобы граната закатилась в дверь. Напарник бросил свою через крышу навесиком с другой стороны входа, и она тоже упала в окоп. Уши зажимать не хотелось, в голове понемногу уже начал распеваться «Рамштайн», кровь ударила в виски, потом взрыв и сразу ещё один. Очень громко. Было видно как из бойниц ударила волна сизого дыма. Уже на полпути в окоп, переводя режим огня на автоматический, увидел этот дым.

…Мёрзлый камень вылетел из-под ноги, и потеряв равновесие, я полетел в окоп головой вперёд, успев послать вглубь блиндажа длинную очередь. Ударился сначала плечом, потом каской, а затем хрустнула шея. Передо мной тут же грохнулись берцы Воркуты, пыль из-под которых полетела в открытые глаза. В них началась безумная резь, и пытаясь встать, я глупо моргал. Автомат зацепился за стенку окопа, врылся в землю и мешал подняться со спины. Воркута хуйнул длинную в блиндаж. Я бросил автомат, перевернулся на живот, стал сначала раком и с закрытыми от рези глазами порыскал рукой в поисках ствола. Воркута ебанул ещё одну, я к тому времени поднял автомат и перевел его на одиночные. Превозмогая адскую боль в глазах, неуклюже перепрыгнул через напарника и разодрав зенки начал стрелять во всё подозрительное внутри будки. Вова зашёл со мной. Два тела лежали порознь, одно повисшее на станке поврежденного гранатой стоящего внутри ПТУРа, а второе сбоку от входа в блиндаж на боку. Оба с осколочными и пулевыми ранениями, не совместимыми с жизнью. Внутри воняло тротилом, кровью, какой-то квашеной капустой и железом. Вокруг было много икон на листах А4, и это было божественно (ну шо, помогло вам, православниє?)). Время, отведённое на осмотр, шло на минуту-две максимум. На импровизированном столе валялись останки ТАПика, других средств связи видно не было. Автоматы покореженные, с треснутыми прикладами, дырками в магазинах и сквозными отверстиями в крышках ствольных коробок.

— Воркута, шманай.

Сам я обыскал висящего на станке. Нихера. Сигареты с зажигалкой, засаленные карты игральные, мелкие деньги, которые я рассыпал по полу, и всё (боже, та чого ж вони так всі воняють).

— Сайгон?

— Кажи.

— Є.

— Шо є?

— ПМ є.

Воркута, «блятькая», лихорадочно пытался отстегнуть тренчик штатной пээмовской кобуры на поясе от пистолета.

— Магазін другий не забудь достать.

— Так це кому?

— Ти найшов — значить твій. Сйобуєм.

Сфотографировав напоследок тела, мы быстро побежали по окопу в сторону посадки. На самом верху, пока напарник прикрывал, я из заготовки смастырил нехитрую растяжку на подъёме из окопа. Затем пробежка галопом, и вот они, спасительные ветви. Мы в зелёнке. Никого. Вообще.

Короткая передышка и быстрый шаг между веток и поваленного сухостоя. Тяжело хекая и сбиваясь с ног. Хорошо, что недолго. На перекрестке, где мы разделились с пацанами, я набрал наших:

— Альо, чуєш, щас ми до вас підійдем ззаді, не йобніть.

— Добре, ждемо.

Воркута вертел в руках и рассматривал ПМ.

— Заховай і нікому не показуй. Я нічо не бачив.

— Добре.

Мы чалапали вдоль, пригибаясь и перебегая прогалины. Со стороны опорника сепаров началась стрельба. Вроде как по нам, но высоко.

Мы дошли к своим.

Келим лежал в когда-то оросительном канале у пулемёта, направленного в сторону абизян, а малый зорко смотрел на фланг в том же канале чуть поотдаль.

— Шо тут? — Мы плюхнулись в канал рядом.

— Газелька в дворі стоїть, приїхало троє в «горках» ще до вибухів. А шо то було?

— Мінус два хобота.

— Зрозумів.

Тем временем огонь стал плотнее и ближе, как по нам. Иногда пули со свистом турбины «Формулы» пролетали где-то совсем близко. Насколько близко — думать не хотелось...

— Саме время показать на практікі умєніє работать в связкі с пєхотой. Поки можна.

Я достал телефон и набрал последний. Это был Мартин.

— Чуєш… а ну накинь на орієнтір четирі … нормально так. І трубку не клади, я корєктірую, бля, тіки бистріше.

Я повернулся к Воркуте, чтобы дать комментарий:

— Ясєн хуй, шо не попадуть в Газєль прямо, він щас кине дальше, а потом на вилку будем ловить.

— Угу. Тільки ми не встигаємо, вже треба йти, бо пізда, — ответил Воркута.

— Я дуже надєюсь, шо у пєхоти ота хуйня желізна їзде.

К нам подполз малый:

— А шо саме хуйове шо може буть?

— Саме хуйове, єслі Нємца на ВОПі напоїли. Ми вернемся, а з машини пропав гєнєратор і резина.

В этот момент над головами что-то прогудело, полетело дальше и рвануло. Малой решил выглянуть, Воркута успел его схватить и дёрнуть вниз как раз в тот момент, когда возле него взмыл фонтанчик земли и следом послышался хлёсткий выстрел СВД. Я разжал рукой микрофон телефона:

— Перекинув сотку блядь. Давай ближче і правіше трохи, на пійсят.

Келим кинул первую очередь с «покемона».

— Чув, не давай висовуваться їм.

Вторая граната пришлась по фронтону летней кухни возле дома, пришло знатно...

Я вспомнил фразу дядька Петра Вакуленчука, он работал комбайнёром и был всегда при деньгах. Приходя в воскресенье играть в домино, он клал в магазине на прилавок пресс бабла и со словами «На всі гроші» начинал поить всех мужиков.

— Оце вже заєбісь! Насипай ровнєнько отутой. Хуярь на всі гроші! А? Давай, не помішає, на лєвий уголок посадки давай. Нема в них Птура. Вже нема.

Воркута стоял рядом со мной. Стрельнул из ГП и смотрел в след до самого разрыва:

— Шо там, Сайгон?

— За ПТУР сєпарский питали, г-ги-и.

Воркута тоже заулыбался. В этот улыбчивый момент захотелось вниз, безумно.

— Очкуй!

Все успели, даже медлительный Келим успел упасть, когда в нас прилетел РПГ. Он разорвался где-то совсем рядом, сразу же придав нашим лицам налёт охуения. Взрыв с шипением разнёсся на сотни осколков, режущий ветки деревьев и разгоняющий воздух вокруг нас, прогревая его до горяча. Келим неуклюже ударил малого ногой по ноге.

— Це тебе змалювали, пизда.

Малой виновато пожал плечами.

— Пацани, даєм на лабутени, до края посадки. Там щас діліжанс приїде за нами. Бо заіграємся, — сказал я.

Бежать было недалеко.

Когда страшно — всегда недалеко. Вперёд сепары не пошли, ограничившись ураганным огнём по посадке, что затруднило наше передвижение.

Когда оставалось метров сто пятьдесят, мы услышали рёв мотора «бэхи».

— Бистріше, бистріше.

Ещё немного, и вот она, красавица «бэха», и самые лучшие мои друзья из пехоты).

Мы стадом горных баранов вылетели из посадки прямо в их объятья.

— Ну шо там, рассказывайте, — накинулся командир.

— Блин, Танцор, давай на КСП.

Танцор был возбуждён и взбудоражен, ему (раз он сюда уже приехал) хотелось взять штурмом опорник, потом Докуч, потом Ростов, потом Москву, а потом выкинуть бумажный стаканчик из-под кофе в грязную воду Тихого океана в порту Владивостока и поехать домой к жене.

Но он был командиром роты и понимал, шо низзя.

Под звуки очередного прилёта нашего СПГ мы подождали, пока чумазый мехвод с торчащей «из погреба» головой развернёт гусянку, быстро погрузились и, выдав сноп искр из выхлопного коллектора, рванули вперёд.

— Чув, Танцор, ви там Нємца мені не напоїли? — кричал я на ходу, пытаясь перекричать и ветер, и мотор.

Танцор, улыбаясь, пожал плечами.

«Пізда гєнєратору», подумал я, крепче схватившись за лямку чёрного мусорского броника пехотного офицера.

Продолжение следует…

С первой и третьей частями материала можно ознакомиться тут и тут.