Американская революция. Часть 1: Долгий путь к независимости

Американская революция — прекрасный пример такого процесса, процесса раскола. Она — богатый источник опыта и для нового общества с зарождающимися социальными и политическими структурами; и для общества давно существующего, столкнувшегося со сложностями установления демократии. Можно сказать, что Американская революция была наиболее чистым (настолько чистым, насколько это возможно для исторических и социальных процессов со всем бесчисленным множеством существующих влияний и факторов) экспериментом такого рода. События, приведшие к рождению США, произошли — по историческим меркам — быстро, всего за несколько десятков лет. Все конфликты обозначены максимально ясно — на восточном побережье Северной Америки не было головоломного сплетения факторов, характерных для Европейского континента.

Этот путь проходит и Украина — и мы (пока ещё) только на половине дороги; на этапе войны за независимость, защиты своего выбора. Наш путь (был и будет) намного дольше, чем путь США. Это обусловлено сплетением огромного количества исторических, этнических, социальных, экономических, культурных противоречий, с которыми нам приходится разбираться. Но процесс уже запущен и его не остановить. Возможно, нам понадобится и богатый опыт Американской революции — для того, чтобы сделать этот процесс более эффективным и менее болезненным. Эта скромная статья, конечно, не может рассчитывать на всестороннее описание американского опыта. Возможно, она лишь пробудит интерес к тем (эффективным) решениям, которые принимались основателями первого современного демократического государства почти четверть тысячелетия назад.

Ниже — небольшой рассказ об Американской революции, её причинах, ходе и завершении. О том, как впервые в мировой истории был реализован принцип, сформировавший современный мир: государство существует для человека, а не человек — для государства или правителя.

Итак, часть первая — долгий путь к независимости.

Начало: заселение Северной Америки колонистами

С чего начались события, которые привели к… гражданской войне? сепаратизму? бунту? революции? Название даёт победитель; колонисты победили, и теперь мы знаем происходившие в 1775–1783 годах события как Американскую революцию; но долгое время и «патриоты», и британцы называли происходящее гражданской войной. Так с чего началась Американская революция? Можно сказать, что с высадки первых английских колонистов на североамериканский континент. В любом случае ход колонизации (или, точнее, люди, эту колонизацию осуществлявшие) наложили неизгладимый отпечаток на последующие события. И нам стоит ознакомиться… пусть будет с истоками.

Первые (успешные — не будем, для простоты, останавливаться на вымершем Роаноке) поселения были сугубо коммерческим предприятием. В 1606 году король Англии и Шотландии Яков I даровал Лондонской (позже Виргинской) компании патент на заселение и колонизацию Северной Америки. Вскоре 144 колониста Лондонской компании капитана Ньюпорта основали Джеймстаун, Виргиния; немного позже 102 пилигрима высадились с «Мэйфлауэра» в Плимуте (из них около трети были голландцами). Вслед за Виргинией появился Массачусетс (в который был включён и пуританский Плимут, так и не признанный британской властью); затем Мэриленд, убежище для гонимых в Англии католиков; затем и другие. В то же время голландцы заселяли Дэлавер, Нью-Йорк — потом, во второй половине XVII века, эти территории тоже перешли к англичанам.

Виргинская компания разорилась, но Джеймстаун — а значит, и Виргиния — выжил; выжил во многом благодаря индейцам (и 11-летней дочери вождя Покахонтас, взявшей себе в мужья наёмного солдата Джона Смита). Добрые отношения с индейцами продлились недолго, но достаточно, чтобы пережить «голодные годы»; затем начался почти трёхсотлетний путь на Запад: появился фронтир (Дикий Запад). Вдобавок поселенцы привезли с собой болезни Старого Света — плохая благодарность для тех, кто спас их от голода: в 1608 году в Виргинии насчитывалось 34 колониста и 10 000 индейцев, в 1671-м — 35 000 колонистов (из них 2 000 африканских рабов) и не более 4 000 индейцев. Войны с индейцами не прекращались до второй половины XIX века, но мы к ним возвращаться не будем — они находятся за пределами этого рассказа.

Перед своим банкротством Виргинская компания предприняла ряд действий, которые в немалой степени повлияли на будущее североамериканских колоний. Компания дала Америке самоуправление и табак. О табаке — чуть позже. А самоуправление было крайней мерой. Сначала (в «голодные годы») управляющие компании попытались создать нечто вроде тоталитарного государства: рабочие бригады с военной дисциплиной, продуктовые пайки, казарменный быт. Но к 1619–1620 годам стало ясно, что принудительный труд не даёт результата — и компания сделала ставку на частную инициативу. Она освободила колонистов от всех обязательств, выдала им по 100 акров земли, отменила «военное положение» и собрала Генеральную Ассамблею (её иногда именуют «Палатой горожан») — первый орган представительной власти на территории будущих США. В палату избирались по два депутата от каждого из 11 поселений, существовавших на тот момент. Выбирали их все совершеннолетние колонисты мужского пола, а собиралась Ассамблея раз в году. Реформы улучшили жизнь колонистов, но лишь продлили агонию Виргинской компании — в 1624 году она объявила о банкротстве; и 13 мая 1625 года Виргиния получила статус королевской колонии.

После неудач торговых компаний английское правительство изобрело новый способ заселения колоний: оно выдавало патент «антрепренёру» — обычно это было лицо богатое и влиятельное, а «антрепренёр» уже заселял колонию на своих условиях. И каждый придавал колонии своё неповторимое лицо, что очень положительно сказалось на разнообразии восточного побережья Северной Америки. Вот тринадцать североамериканских колоний, которые станут первыми тринадцатью Североамериканскими Соединёнными Штатами: Вирджиния, Джорджия, Делавэр, Коннектикут, Массачусетс, Мэриленд, Нью-Джерси, Нью-Йорк, Нью-Хэмпшир, Пенсильвания, Род-Айленд, Северная Каролина, Южная Каролина. Ниже вкратце история их заселения и главные особенности — это поможет понять некоторые характерные моменты Американской революции.

Северные и центральные колонии

Массачусетс — так же, как и Виргиния — должен был быть заселён частной компанией: Плимутская акционерная компания получила патент на освоение Америки тогда же, когда и Лондонская/Виргинская, — в 1606 году. Но ей повезло меньше. Основанное в Сагадахоке (в 1607 году) поселение (форт, церковь, склад и 15 жилых домов) вымерло за одну зиму от голода. В 1629 году патент был предоставлен Компании Массачусетского залива — и c 1630-го в колонию направился поток иммигрантов-пуритан из Англии, который, правда, остановился с началом гражданской войны в Англии. В 1652 году к Массачусетсу была присоединена территория нынешнего штата Мэн, но в 1680-м из него был выделен Нью-Хэмпшир. В 1760 году Массачусетс с 250 000 человек был второй по размеру населения колонией на континенте; одна десятая массачусетцев проживала на территории Мэна; 98% населения были белыми (в основном потомками английских пуритан), 2% — африканцами.

Нью-Йорк начали заселять голландцы в 1614 году. В 1664-м колония перешла во владение Англии, и английский король Карл II даровал патент на её заселение своему брату Якову. В 1685 году Яков, герцог Йоркский, стал королем Англии Яковом II; таким образом, Нью-Йорк стал королевской колонией, не переставая быть проприетарной (дарованной определённому лицу для заселения на основании патента). В течении XVIII века колония приняла большое количество европейских мигрантов и немалое количество рабов (Нью-Йорк был самой «рабовладельческой» колонией на Севере). В 1760 году колонию населяло 117 000 обитателей: около 15% негров-рабов; и белое большинство, состоящее из английских колонистов, потомков первоначально заселявших эту территорию голландцев, немцев и представителей многих других европейских наций.

Коннектикут: заселён в 1633 году голландскими торговцами и английскими пуританами; до 1662 года существовал сам по себе; затем ему была дарована королевская хартия на самоуправление. В 1760 году насчитывал 142 000 населения; в основном белых, преимущественно протестантов, большая часть которых — потомки английских поселенцев XVII века.

Род-Айленд (названный так открывателем-итальянцем да Веррацано в честь острова Родос) ведёт свою историю с 1636 года, когда преследуемый религиозный диссидент Роджер Вильямс основал там первое поселение. С тех пор в этой колонии находили себе убежище представители тех религиозных течений, которые не могли ужиться ни с кем (или точнее, те, с кем никто не хотел уживаться) — антиномисты, квакеры (до создания Пенсильвании), баптисты и даже евреи. Вследствие этого род-айлендцы заслужили репутацию людей упорных, суровых и эксцентричных, каковую неоднократно оправдывали. В 1760 году колонию населяли 45 000 человек, около 4% из которых были африканцами (причём в значительной части свободными).

Делавэр: после неудачной попытки голландцев (1631) был заселён шведскими колонистами в 1638 году. В 1655-м захвачен Голландией, в 1664-м перешёл к Англии. В 1681 году стал частью патента, полученного Уильямом Пенном; но уже жившие в колонии поселенцы так и не смогли найти общий язык с «антрепренёром», и были им выделены в отдельную колонию в 1701 году. В 1760-м Делавэр насчитывал 33 000 поселенцев: потомков шведов и голландцев, английских пуритан, шотландцев из Ольстера и африканских рабов (около 5%). Благодаря такой пестроте населения штат пользовался всеми благами религиозной свободы.

Пенсильвания первыми своими поселенцами имела шведов (с 1643 года), затем шведское поселение захватили голландцы (1655), а уже после окончания англо-голландских войн оно перешло к англичанам (1664). В 1681 году патент на заселение Пенсильвании получил Вильям Пенн — в счёт тех огромных сумм, которые был должен расточительный английский король Карл II его отцу. Вильям Пенн был убеждённым квакером — представителем чрезвычайно миролюбивого и толерантного ответвления протестантства. И он решил сделать Пенсильванию убежищем для всех гонимых, и в первую очередь — единоверцев; ему самому пришлось из-за своих религиозных убеждений побывать в тюрьме. Прежде всего он создал Конституцию колонии, отличающуюся от основных законов других колоний либерализмом и полной веротерпимостью. Пенсильванские колонисты (исключительный случай) даже не воевали с индейцами, а наоборот — поддерживали с ленни-ленапе (прославленными Купером) тёплые и дружеские отношения. В земной рай (а кроме идеалистической Конституции, Пенсильвания обладала ещё плодородными землями и прекрасным климатом) хлынули квакеры из Англии, Шотландии и Германии. Но в прекрасных землях и терпимой политике коренились и семена погибели утопии. Кроме квакеров, в колонию направились и практичные, не склонные к идеализму (но зато весьма склонные к стяжательству) фермеры. Уже при жизни основателя они составили Пенну серьёзную оппозицию. И к моменту его смерти (в 1718 году) обнищавший идеалист понял, что «гармоничное общество», о котором он мечтал, рушится. Но, тем не менее, Пенсильвания осталась территорией свободы, толерантности и религиозного и социального разнообразия; кроме того, благодаря законодательству своего основателя, она не стала территорией плантационного хозяйства, а осталась землёй мелких фермеров. В 1760 году её населяло почти 184 000 обитателей, в основном потомков квакеров (шотландских, немецких и в первую очередь английских) и английских и валлийских фермеров.

Нью-Джерси стал владением Британии в 1664 году — с населением около 30 человек. Назывался он тогда Новой Цезарией. В 1664 году патент на заселение колонии получили лорд Джон Беркли и сэр Джордж Картерет, фавориты Карла II. Вследствие этого территория была разделена на две колонии — Восточный Джерси и Западный Джерси. Картерет (Восточный Джерси), в свою очередь, выдал патенты более мелким «антрепренёрам» (сперва их было 12, затем — 24) — в основном это были шотландцы и английские квакеры. В результате разногласий между ними колония перешла в 1702 году под управление Короны и была объединена с Западным Джерси под именем Нью-Джерси. В XVIII веке колония привлекала многочисленных поселенцев, как из Новой Англии, так и из Европы. К 1760 году её населяли почти 94 000 человек: потомки английских квакеров и шотландских колонистов, англо-американцы из Новой Англии, новоприбывшие немецкие мигранты и около 7% чернокожих рабов.

Нью-Хэмпшир был выделен британским правительством из состава Массачусетса в 1680 году; к 1760-му он насчитывал 39 000 жителей, в подавляющем большинстве белых потомков английских и валлийских колонистов.

Южные колонии

Виргиния — историю колонии см. выше. Она была, можно сказать, сердцем «тринадцати колоний»: первая заселённая территория, самая развитая экономика, самый большой экспорт, самое большое население (одна пятая всех колоний), самый высокий уровень жизни. В 1760 году Виргиния насчитывала 340 000 жителей, 40% из которых были африканскими рабами.

Мэриленд впервые был заселён в 1631 году, а в 1632-м Яков I даровал патент на заселение колонии Сесилю Калверту, лорду Балтимору. Колония должна была стать убежищем для английских католиков. Но они в Америку отправляться не очень хотели, и недостающее количество колонистов пришлось набирать из протестантов. В итоге в колонии произошла Английская гражданская война в миниатюре — и её население сократилось вдвое. Поумневшие колонисты сочли за благо принять в 1649 году Акт о религиозной терпимости, который признавал право на свободное богослужение представителям всех христианских конфессий. Но, тем не менее, война продолжалась — правда, по причинам уже социальным: колонисты пытались свергнуть правление семейства Калвертов. После многих перипетий власть была возвращена очередному лорду Балтимору (правда, он уже оказался англиканином) и оставалась владением Калвертов до самой Революции. В 1760 году Мэриленд насчитывал 162 000 жителей: 70% белых (потомки англичан-католиков, англикане и некоторое количество эмигрантов из Шотландии и Ирландии) и 30% африканцев-рабов.

Северная Каролина была заселена из Виргинии и британской Вест-Индии в 1650–1660-х годах. Официально она стала отдельной колонией в июле 1729 года. Общество Северной Каролины во всём напоминало виргинское; но кроме мигрантов из Европы, в XVIII веке колония приняла большое количество выходцев из Новой Англии. В 1760 году Северная Каролина имела 110 000 обитателей, из них почти треть — чёрные рабы.

Южная Каролина была заселена в 1670-х годах; причём заселялась она тяжело и медленно до тех пор, пока кто-то не додумался выращивать на её болотистых землях рис. После этого процесс пошёл быстрее. В основном благодаря плантаторам из Северной Каролины, которые осваивали производство нового экспортного (и, в отличие от табака, не подверженного торговым ограничениям) продукта. Жаркий и влажный климат — под тем предлогом, что европейцам невозможно в нём работать — стал предлогом для ввоза огромного количества африканских рабов (их доля в населении колонии иногда доходила до двух третей). В результате она стала ареной крупнейшего восстания рабов в колониальный период истории Северной Америки (1734). В 1760 году Южная Каролина насчитывала 94 000 жителей: больше половины — чёрные рабы, остальные — потомки мигрантов из Северной Каролины, Виргинии и «новых» мигрантов с Британских островов.

Джорджия была создана как буфер между британскими колониями и испанской Флоридой; её заселение началось в 1733 году группой «доверенных лиц», получивших королевский патент. Поселенцев планировалось привлекать из обеих Каролин: плантаторам предлагались земли под шелководство, но проект провалился и на полученных землях каролинцы стали выращивать рис. В 1752 году Джорджия получила статус королевской колонии. В 1760-м её население составляло 9 600 человек: две трети — это мигранты из Северной и Южной Каролины, треть — африканские рабы.

Тринадцать колоний — тринадцать культур, похожих, близких, но своеобразных. Им предстояло разорвать старые связи и сформировать новые. Они должны были создать уникальное государство — первую современную демократию.

Население Североамериканских колоний перед революцией (1770) оценивалось в 2 148 000 человек: почти пятая часть — негры (в основном рабы), остальные — белые. Около 61% белых были англичанами или потомками английских колонистов. Приблизительно по 8–9% были выходцами из Германии, Шотландии и Ирландии и их потомками (оценивать долю шотландцев можно выше, а ирландцев — ниже; многие выходцы с Зелёного Острова были потомками шотландских протестантов из Ольстера). Чуть больше 3% колонистов были потомками голландцев. Оставшиеся были пёстрой смесью скандинавов, французов, испанцев, евреев и прочих. Ещё одной характерной чертой населения колоний был высокий уровень образования: в Новой Англии грамотными были 90% взрослых мужчин; в Пенсильвании и Виргинии — 70% свободных взрослых мужчин. Для сравнения, в Англии доля умевших читать и писать среди взрослых мужчин достигала только 65%.

Основы: экономика и общество

Перед революцией колонии жили за счёт сельского хозяйства — даже в Англии индустриальная революция только начиналась. Точные данные о внутреннем рынке не доступны по многим причинам (начиная от несовершенства государственного учёта и заканчивая тем, что значительная часть колонистов обеспечивала себя всем необходимым самостоятельно). Но есть данные о вывозе товаров, а экспортные операции создавали значительную долю благосостояния колонистов. Вывоз из колоний в Англию и Шотландию в 1774 году, перед Революцией, всего составлял (округлено) 1 847 000 фунтов стерлингов в год, ввоз из Британии — 2  843 000 фунтов (Америка нуждалась в дорогих промышленных товарах и рабах). А дефицит восполнялся за счёт экспорта в Вест-Индию и Средиземноморье.

Главными источниками дохода от внешней торговли (на 1770-й, округлено) были:

• табак — больше четверти общей суммы вывоза (26%);
• пшеница, пшеничная мука и галеты — 18%;
• сушёная рыба — немного меньше 12%;
• рис — 10%;
• продукты лесного хозяйства (древесина, смола, деготь, доска, бочарная клепка) — 5%;
• продукты животноводства — почти 5%;
• индиго — около 4%;
• продукты китобойного промысла — чуть меньше 4%;
• меха (в основном бобровые шкурки) — 2,5%;
• оленьи шкуры — меньше 2%.

Всего же колонии вывезли собственного продукта на 3 356 000 фунтов стерлингов.

А ввозили текстиль, инструмент и оружие, промышленные изделия, предметы роскоши, рабов, сахар (и продукты из него), чай и ром.

Основой благополучия колоний был табак. Его появление датируется приблизительно тем же временем, что и реформы Виргинской компании — в 1618 году началось коммерческое разведение. Табак не требовал больших трудозатрат (для семьи из трёх человек они равнялись приблизительно двум месяцам в год) и приносил хороший доход (около 200 фунтов в год — в Англии, при намного более высоких ценах, доход в 300 фунтов считался достаточным для того, чтобы вести жизнь джентльмена). И вскоре табачный бум достиг таких размеров, что губернатор Виргинии вынужден был законодательно принуждать колонистов засевать определённые площади, достаточные для пропитания землевладельца и его семьи, зерновыми культурами.

Табак, по сути, сформировал и экономику, и общество южных колоний — Виргинии, Мэриленда, Северной Каролины; также в немалой степени повлиял на Южную Каролину и Джорджию. Табак выгоднее всего было выращивать на крупных плантациях — и «южные» колонии покрылись средними и крупными, иногда огромными, плантациями. Там, где нельзя было из-за природных условий выращивать табак (Южная Каролина, Джорджия), на плантациях выращивали рис или (позднее) индиго. Эти сельскохозяйственные предприятия требовали многочисленных и дешёвых рабочих рук — и для «южной» экономики характерной стала большая доля чернокожих рабов. Африканцы в южных колониях составляли до половины населения, а в Джорджии и Южной Каролине в некоторые моменты — даже две трети. Перед революцией Мэриленд, Виргиния и Северная Каролина экспортировали табака ежегодно почти на 765 тысяч фунтов стерлингов; весь табак шёл в Англию и составлял почти 90% экспорта трёх колоний «табачного берега». Основными продуктами Южной Каролины и Джорджии был, как мы уже знаем, рис и индиго; индиго экспортировали приблизительно на 100 тысяч фунтов стерлингов в год и оно всё шло в Англию, риса — на сумму около 200 тысяч фунтов: но, в отличие от табака и индиго, на Британские острова вывозилось чуть меньше половины риса, около четверти его шло в британскую Вест-Индию и ещё около четверти — в Испанию, Францию и Италию, остаток же отправлялся в северные колонии. Благодаря экспорту южные колонии стали самыми богатыми на континенте: в среднем стоимость имущества жителя южных колоний составляла почти 93 фунта стерлингов — более чем в два раза больше, чем в «центральных» колониях (46 фунтов) и Новой Англии (38 фунтов). Соответственно, основной поток мигрантов из Европы направлялся на юг — в центре он был заметно слабее, а на пуританском севере население увеличивалось не за счёт миграции, а за счёт естественного прироста.

Колониальное общество Виргинии, Мэриленда, обеих Каролин и Джорджии состояло, таким образом, из плантаторов, их рабов и небольшого количества свободных мелких фермеров (новоприбывших мигрантов, которые заселяли западный фронтир). Плантаторы жили за счёт экспорта — продавая свой продукт британцам (а британцы (с выгодой) перепродавали его дальше, реэкспортировали); мелкие фермеры жили за счёт плантаторов и их рабов — продавая им необходимые для жизни припасы. Кроме того, Юг продавал оленьи шкуры (поставляемые индейцами и трапперами пограничья), судостроительные или судоремонтные материалы (пенька, дерево, смола и прочее) и некоторое количество «неэкспортной» сельскохозяйственной продукции. Почти весь южный экспорт шёл в Британию, и это, казалось бы, должно было сделать южных плантаторов убеждёнными лоялистами, но так не произошло. Джефферсон, Вашингтон, Мэдисон, Мейсон, Ли — все они были виргинскими плантаторами. Журавль перспектив торговли без ограничений перевесил синицу внутренней имперской торговли.

Иначе обстояло дело в Новой Англии. Климат и почвы не позволяли выращивать колонистам экзотические экспортные товары. Но новоанглийская природа с её почти не тронутыми человеком чащами давала меха и мачтовый лес, прибрежные воды — треску и китов, а фермы — рожь, кукурузу, овёс, пшеницу, свиней и крупный рогатый скот. Между колониями Новой Англии была значительная разница: «центральные колонии» (Нью-Йорк, Пенсильвания, Нью-Джерси) с их мягким климатом и плодородными почвами давали зерно и скот; менее приветливые северные колонии (та часть Массачусетса, которая стала позднее Мэном и Нью-Хэмпшир) давали рыбу и лес; кроме того, западная граница снабжала мир мехами, а китобои Нантакета, так хорошо описанные Мелвиллом, привозили из океанских далей спермацет и ворвань. Но какими бы ни были различия между колониями, все они получали основной доход от вывоза продуктов сельского хозяйства и рыболовства (зерно, скот, соленое мясо) на юг — в соседние колонии и британскую Вест-Индию.

В XVIII веке важной отраслью американской экономики стал морской транспорт — колонисты в значительных количествах строили корабли, которые везли американские товары в Британию, Средиземноморье и Вест-Индию (не говоря уже о соседних колониях).

Добывали американцы уголь, добывали и выплавляли железо. В городах и городках обитало большое количество ремесленников — от кузнецов до оружейников, от сапожников до печатников, от плотников до стеклодувов. Весь этот ремесленный люд не мог, конечно, тягаться с английскими мануфактурами, но ему нужно было кому-то продавать творения рук своих. А за пределами имперских ограничений ждал огромный рынок — по крайней мере, так казалось североамериканским плантаторам, фермерам, рыбакам и ремесленникам.

Перед революцией: конфликты, притеснения, полемика, бунты

Революции не случаются неожиданно. Любая революция — длинная история конфликтов, противостояний, полемики, притеснений и бунтов. Никакое движение — национальное, политическое, социальное — не может появиться, расцвести и вылиться в революцию в течение считанных месяцев.

В каком-то смысле семена раздора были посеяны в американскую землю уже с прибытием первых мигрантов. Часто из Англии за океан бежали преследуемые политические, религиозные и национальные меньшинства. Но, тем не менее, большинство жителей колоний без колебаний относили себя к английской культуре и английской нации. А официальная англиканская церковь по числу прихожан превосходила любое из девяти других популярных исповеданий — 15% в колониях в целом и более половины в южных штатах.

Начиналось всё с идиллии — никаких налогов, никаких ограничений (до англо-голландских войн, например, большая часть североамериканского табака вывозилась голландскими судами), а в случае неприятностей метрополия всегда приходила на помощь, присылая войска для защиты от индейцев или хлеб для спасения от голода. Со временем, конечно, встал вопрос налогообложения: часть налогов устанавливал английский парламент, часть — выборные собрания колоний. Колонисты считали справедливыми те (необременительные) налоги, которые они налагали на себя сами; а налоги, наложенные парламентом, они даже не считали налогами. Парламент был ответственен в основном за пошлины и подобные платежи. И колонисты искренне считали, что эти платежи налагаются не для получения прибыли, а для регуляции торговли — то есть с благой целью (позже эта классификация вызовет серьёзные разногласия). Конечно, иногда возникали споры по поводу размера взносов, но решались они быстро, в рамках закона и мирно.

Случались недоразумения и почти бытового характера. Например, вербовка в Королевский флот. Правда, осуществлялась она такими методами, которые вряд ли кому-то бы понравились. Вербовочные команды (press-gangs) посылались английскими судами на берег и пополняли там личный состав, ни чем и ни кем не брезгуя. Моряки с равным успехом могли и подобрать заснувшего на улице пьянчугу, и оглушить дубинкой одинокого прохожего — оба в итоге приходили в себя в корабельном трюме, в открытом море. Колонистам это не нравилось — и они оказывали активное сопротивление.

Бостон между 1740-м и 1750-м.

• В 1741 году толпа избила шерифа и забросала камнями мирового судью — они пытались поспособствовать вербовке.
• В 1742-м бостонцы напали на капитана судна «Астрея», оскорбили его действием и разломали в щепы принадлежавшую Королевским Военно-Морским силам шлюпку.
• В 1745-м был избит капитан шлюпа «Ширли» и опять шериф, причём последний — до потери сознания. В том же году, после того как вербовочная команда убила во время драки двух матросов, в городе разразился настоящий бунт.
• В 1747 году похожий бунт случился после того, как с корабля «Ларк» дезертировало пять матросов, и капитан решил заменить их первыми, попавшимися под руку в порту американцами.

Но эти (и подобные) мелкие трения серьёзных проблем не вызывали. Колонисты искренне считали себя англичанами, пользовались всеми правами англичан и соглашались с необходимыми обязанностями.

Более серьёзные неудобства возникали в связи с регулированием торговли.

Навигационный акт, изданный Кромвелем в 1651 году, предоставил колонистам столько же преимуществ, сколько и неудобств. Акт требовал ввозить в Англию неевропейские товары только на британских судах (европейские товары могли также ввозиться на судах страны-производителя), и был направлен против голландских торговцев, практически монополизировавших международные морские перевозки. С одной стороны, этот запрет остановил поток голландских судов, приплывавших в Виргинию за табаком. С другой — он дал возможность колонистам создать свой торговый флот и взять (со временем) доставку колониальных товаров в Англию в свои руки. Кроме того, всегда оставалась контрабанда.

Навигационный акт 1660 и затем 1663 годов (возобновлённый и усовершенствованный парламентом) стал ещё более обременительным для торговли. Определённые колониальные товары перед тем, как быть вывезенными в другую страну или колонию, должны были быть ввезены в Англию (на британских судах, разумеется, включая суда, принадлежащие колонистам). Это давало значительные прибыли английским торговцам-оптовикам, но не облегчало жизнь колониальным производителям. Акты лишали их возможности продавать, например, табак кому-либо, кроме британских оптовиков (уж не с этим ли было связано резкое падение цен на табак в последнюю треть XVII века?), каковые потом уже продавали тот же табак в Голландию, Францию или даже в британскую Вест-Индию. Правда, список товаров для вывоза, подлежащих ограничениям, был не особенно большой: из основных продуктов колониальной экономики он охватывал (к 1770-м годам) только табак, индиго, китовый ус, меха, корабельный и мачтовый лес. Больше раздражали ограничения на ввоз. Почему североамериканский колонист не мог купить сахар в британской Вест-Индии (с которой существовало регулярное торговое сообщение), а должен был ждать отправки этого сахара в Англию и после этого покупать вест-индский сахар у лондонского торгового дома, но уже по совершенно иной цене?

Но в Навигационных актах обнаружилась одна лазейка. Виргинец не мог купить сахар или мелассу для производства рома на британской Ямайке, но он мог купить их на французском Гаити. Сахар прибывал, скажем, в Норфолк на британском судне; его не надо было везти в Англию, потому что он не происходил из британской колонии; и если он не был обменян на Гаити на колониальные товары, входящие в списки Навигационных актов — он был абсолютно законен. Но сахар не приносил прибыли лондонским оптовикам, вест-индским плантаторам и казне — он совершенно легально ввозился в Северную Америку без пошлины.

Лазейка была обнаружена британским правительством и в 1733 году появился «Сахарный закон», предписывающий взымать значительный налог с сахара, мелассы и рома, ввозимых в североамериканские колонии из небританской Вест-Индии. Беспорядков этот закон ещё не вызвал — всё-таки он укладывался в принятую концепцию налагаемых метрополией пошлин, служивших не пополнению казны, а регулированию торговли. Но он вызвал расцвет контрабанды, длившийся до самой революции. Несколько войн, в которых участвовала Великобритания, умерили активность законодателей.

Войны, расходы и проблемы

Война за испанское наследство, война за ухо Дженкинса, Семилетняя война… Войны требовали от британской короны значительных расходов. И расходы росли. Действительно серьёзные проблемы начались с Семилетней войны. В этой войне Великобритания субсидировала Фридриха II Великого, воевала с французами в Европе, Индии, Северной Америке, боролась за контроль над морями. И к моменту окончания военных действий (1763) государственный долг Великобритании составлял 130 000 000 фунтов стерлингов — гигантскую по тем временам сумму. И эта сумма с каждым годом увеличивалась (на 6 000 000 фунтов только за 1764-й).

После войны оставались армия и флот, и их надо было содержать. Рядовых солдат и моряков — по крайней мере, частично — можно было уволить; часть офицеров — тоже (хотя им приходилось выплачивать частичное жалование); корабли легко ставились на сохранение. Но весь личный состав армии и флота распустить никак не получалось — это грозило проблемами: безработица, бедность, преступность. Решение было быстро найдено министерством графа Бьюта: часть войск предполагалось оставить в колониях и на содержании колоний. Британская армия, конечно, присутствовала на североамериканском континенте и раньше, но она была где-то там, на пограничье, рядом с дикими индейскими племенами; и была там даже полезна. Кроме того, это были войска, прибывавшие из метрополии по мере надобности и отбывавшие по истечении этой надобности. А теперь речь шла о содержании постоянной армии в колониях.

С понятием постоянная армия была связана ещё и проблема свойства политического. Американцы (как и британцы) были убеждены в том, что постоянная армия — ничуть не менее, чем орудие тирании. Она необходима лишь для того, чтобы подавлять свободу, осуществлять репрессии и принуждать к покорности. Присутствие постоянной армии прямой дорогой вело к рабству. На этом фоне мелкие бытовые неудобства, связанные с обычным для того времени поведением профессиональных солдат — воровством, пьянством, драками, хулиганством, изнасилованиями, казались уже даже не столь существенными. Более того, постоянная армия мешала продвижению колонистов на Запад, охраняя линию разделения по Аппалачам между тринадцатью колониями и индейскими территориями, установленную в 1763 году. И эта линия тоже была проблемой: армия сдерживала экспансию колонистов на запад. Возможно, причины революции стоит искать не только в макроэкономике, но и в том, что Вашингтон, Джефферсон и Мэйсон были акционерами «Компании Огайо», занимавшейся земельными спекуляциями и торговлей на индейском пограничье (Джордж Мэйсон, отец-основатель, был даже её казначеем)? А Бенджамин Франклин был акционером такой же спекулятивной «Компании Уолпола»?

Но вернёмся к финансам: 12 батальонов, расположенных на североамериканском континенте и в британской Вест-Индии, требовали 200 000 фунтов в год. И министерство Джорджа Гревиля (сменившего Бьюта на посту премьер-министра) начало изыскивать необходимые средства. Сперва британское правительство обратило внимание на неэффективный «Сахарный закон» 1733 года. Было решено снизить пошлину в два раза, но ужесточить меры контроля над выполнением этого закона — так появился «Сахарный закон» 1764 года, называемый ещё Американским таможенным актом. Кроме того, были добавлены (или увеличены) пошлины на ввоз многих других товаров (текстиля и вина, например). Это должно было дать 78 000 фунтов в год.

Результат был… не обнадёживающим. Во-первых, в колониях (и не только) начался экономический спад. Во-вторых, контрабанда и не думала отступать — и расцветала невиданным доселе пышным цветом. В третьих, «закручивание гаек» и наделение большими полномочиями таможенных чиновников привело в основном к невиданному разгулу коррупции. Или к насилию — особенно славился эксцессами эксцентричный Род-Айленд: таможенники неоднократно вышвыривались за борт упорно нежелающими платить пошлину колонистами. В довершение всего несколько городов решило бойкотировать те английские товары, на которые Американский таможенный акт поднял пошлины. Денег продолжало не хватать.

Начало раскола: Акт о гербовом сборе

И правительство Гренвиля нанесло следующий удар — Акт о гербовом сборе (1765). Любой документ, любая печатная продукция (от газет до игральных карт) должна была получать гербовую марку — нечто, напоминающее знакомые нам акцизные марки на спиртном и на сигаретах. Если «Сахарные законы», по мнению колонистов, всё-таки укладывались в существующую концепцию «не налога, а средства регулирования торговли», то Акт о гербовом сборе был явным, наглым и неприкрытым отъёмом денег у населения с целью обогатить казну. Кроме того, этот закон сделал для колонистов ясной одну вещь: метрополия не считала их полноценными британцами. В лучшем случае… В общем, британцы видели ситуацию иначе и Чарльз Тауншенд (с которым мы ещё встретимся) выразил их мнение в Парламенте: «…Эти американцы, дети, которых мы [англичане] взрастили нашей заботой, которых мы вскормили нашими милостями до достижения ими силы и богатства, которых мы защищали нашим оружием — они теперь не желают внести свою долю в общее дело и облегчить то тяжёлое бремя, которое мы на себя возложили».

Но что бы ни говорили англичане, разницу в пошлинах, которые налагались на жителя Лондона и Бостона, ещё можно было легко объяснить разными экономическими и географическими условиями. А вот Акт о гербовом сборе был неприкрытым обиранием колонистов в пользу Англии. Те, кто считал себя колонизаторами, обнаружили, что они не более чем подданные колонизаторов.

Этого уже нельзя было стерпеть. Собрания колоний принимали решения, отменяющие Акт о гербовом сборе, и пытались принимать резолюции о том, что лишь выборные органы колоний могут облагать налогами колонистов. Первой была Виргиния — не в последнюю очередь благодаря ораторскому искусству адвоката Патрика Генри: «Тарквиний и Цезарь каждый имели своего Брута, а Карл I — Кромвеля, Георг III… [крики из зала «Измена! Измена!»] …а Георгу III следовало бы из этого извлечь урок». Громко прозвучало требование «Нет налогов без представительства» (эту идею впервые высказал Джон Хэмпден в Англии в 1637 году, но в Америке во время борьбы с гербовым сбором она стала принципом). И, само собой, имея решения колониальных собраний, американские печатники даже не думали оплачивать гербовый сбор.

И, кстати, благодаря тому же Акту о гербовом сборе мы впервые видим Конгресс — законодательная ассамблея Массачусетса предложила представителям всех североамериканских колоний собраться в Нью-Йорке и обсудить создавшееся положение и совместные действия. Конгресс собрался 7 октября 1765 года, прибыли представители восьми из тринадцати колоний.

Ситуация усугублялась внутренними американскими колониальными конфликтами. Политическая борьба — как между «кланами» Отиса и Хатчинсона в Бостоне или «кланами» Варда и Хопкинса в Род-Айленде — существовала в американских колониях издавна. Должности предоставляли прекрасные возможности для обогащения — и конкуренция за них была жёсткой. Но на сей раз политическая конкуренция и Акт о гербовом сборе привели к расколу. Если одна партия объявляла себя противницей Акта, вторая вынуждена была стать его сторонницей. И это было уже больше, чем просто борьба за «тёпленькие местечки». Земные материи можно разделить, идеи — нет; и поэтому идеи беспощадны.

На сцене появились «Сыны Свободы» — нечто среднее между политической партией и тайной организацией. Они возглавили протесты. И в Америке начались беспорядки.

Демонстрации с последующим повешением или сожжением чучел британских министров или сторонников британского правительства. Конечно же, традиционные американские эксцессы с дёгтем и перьями. Демонстрации под домами колониальных и британских чиновников (характерно, что они проходили под лозунгом «Свобода и собственность!»). Потасовки с шерифами, которые пытались убедить демонстрантов разойтись по домам. Случались вещи и похуже — как, например, разграбление и уничтожение в Бостоне дома Томаса Хатчинсона, массачусетского губернатора (и это не был единичный случай). Растащенное движимое имущество оценивалось в 900 фунтов стерлингов, а от дома остался только обломок крыши и груда кирпичей. Сам губернатор бежал.

Но беспорядки вряд ли бы воспрепятствовали проведению Акта о гербовом сборе в жизнь, тем более что британские войска (подтверждая худшие опасения колонистов) были уже готовы к разгону бунтующих толп. Гораздо хуже было другое.

Во-первых, закон просто невозможно было воплотить в жизнь — не было желающих; кто-то не соглашался из идейных соображений, а кто-то — из страха за своё здоровье (возможно, из-за аллергии на дёготь и перо). Если даже находился желающий принять пост, то он быстро оказывался перед разъяренной толпой — и ему приходилось в срочном порядке публично от должности отказываться.

Во-вторых, бойкот, отказ американцев покупать британские товары и выплачивать задолженности британским кредиторам вплоть до отмены «Акта…». По сравнению с 1764 годом в 1765-м спрос на английские товары (в ответ на Американский таможенный акт) упал на 14%, в 1766-м — ещё почти на 8%. Суммарно потери от американского сопротивления британскому налогообложению оценивали в несколько миллионов фунтов (при среднем годовом торговом обороте между Британией и Северной Америкой порядка трёх миллионов).

И в-третьих, бойкот вызвал некоторую нервозность среди английских купцов (потерять за два года 1/5 дохода!), что в свою очередь сказалось на британской политике, тем более что за отмену Акта о гербовом сборе высказалась такая известная, влиятельная и уважаемая личность, как Уильям Питт (старший). Гренвиль вышел в отставку, его на посту премьер-министра сменил маркиз Рокингем, сочувствовавший американцам. В феврале 1766 года Парламент (после длительных обсуждений, в которых свою роль играл и Бенджамин Франклин) отменил Акт о гербовом сборе. В марте это решение подписал король Георг III — и оно вошло в силу. Приблизительно в то же время был заменен новым законом, учитывавшим требования колонистов, и Американский таможенный акт.

Могли ли отмена Акта о гербовом сборе и замена Таможенного акта предотвратить революцию? В 1767 и 1768 годах увидели свет «Письма фермера из Пенсильвании» авторства Джона Дикинсона. Они отрицали разделение налогов и «мер регулирования торговли»: Дикинсон заявил, что налоги — как бы они не назывались — всегда являются денежным обложением; более того, английский парламент ни под каким видом не имеет права устанавливать налоги для американцев в принципе. Правда, он оставил за Британией право регулировать имперскую торговлю при помощи пошлин. Но, тем не менее, в умах колонистов произошёл сдвиг. «Ничего больше не желают в метрополии, чем прецедента, основанного на молчаливой покорности колоний. <…> Если парламенту удастся эта попытка, иными законами нам предпишут иные пошлины, <…> и парламент сможет облагать нас податями на любую сумму, руководствуясь одной только прихотью», — предупреждал «фермер из Пенсильвании». Английский парламент перестал быть единственной законной, данной Богом и одобренной людьми, властью. Вопрос налогов стал американским вопросом. И американцы уверились в том, что решать его должны только они.

Колонисты победили. Вроде бы. Непосредственные угрозы свободе и собственности были устранены. Но не принципиальные разногласия. И Британия не собиралась сдаваться в своих попытках получения денег.

В марте 1766 года в силу вступил Декларативный акт. Он утверждал право британского Парламента и британской Короны иметь «полную власть и полное право выпускать законы и предписания, которые законно и обоснованно обязывают к повиновению колонии и народ Америки, кои являются подданными британской Короны, во всех возможных случаях».

Бернард Бейлин прекрасно описал чувства американских колонистов в то время: «В действиях английского правительства и его колониальных представителей они увидели то, к чему их издавна готовила унаследованная ими специфическая традиция политической мысли, их взгляд на общие исторические закономерности и современное положение в Англии. Всё лучше и лучше они различали вокруг себя не просто ошибочную или даже злонамеренную политику, отступавшую от принципов свободы, но признаки широкого заговора против исконной английской и американской вольности. Им казалось даже, что события в Америке — лишь малая часть общей опасности, угрожающей полным уничтожением английского конституционного строя вместе со всеми укоренёнными в нём правами и привилегиями».

Но ещё эта победа дала колонистам убеждение, которое высказал английский юрист и член Парламента Джон Селден времён Гражданской войны в Англии: «Мой пенни принадлежит мне точно так же, как королевские десять пенсов принадлежат Королю, и если Король может защищать свои десять пенсов, то почему Селден не может защищать свой пенни?».

Празднование отмены Акта о гербовом сборе мало чем отличалось от беспорядков, приведших к его отмене. Некий британский офицер вспоминал: «… Закончилось пьянкой, запуском фейерверков, пальбой из мушкетов и пистолетов, несколькими разбитыми окнами и сорванными дверными молотками». Недаром Джефферсон называл Виргинию «Пьяной Республикой».

Акт второй: законы Тауншенда и Бостонское чаепитие

Празднование было недолгим — борьба возобновилась почти сразу же. Началось всё с судебных процессов: пострадавшие от беспорядков требовали компенсаций. Затем обозначились конфликты между британской армией и колониями: армия — в согласии с действующим законодательством — требовала дров, еды и прочих необходимых солдату в быту вещей; а местные советы изобретали законные поводы в этом армии отказать. Иногда ситуация усложнялась — в 1766 году в Нью-Йорке, например, местная легислатура решала сложнейшую задачу: как не отказать генералу Гейджу в снабжении и как в то же время убедить его подавить бунт арендаторов в долине реки Гудзон. Атмосфера в колониях была весьма напряжённой.

После Рокингема пост британского премьер-министра занял Питт, ставший графом Чатемом и уже понемногу сходивший с ума (или, как это описывали политичные современники, проявлявший некоторые странности в поведении). Должность казначея в этом министерстве перешла к уже нам знакомому Чарльзу Тауншенду, который, в отличие от Питта, американцам не симпатизировал. И который должен был где-то раздобыть денег. А деньги были очень нужны. Ежегодные выплаты процентов по государственному долгу составляли 4 400 000 фунтов, содержание армии в Североамериканских колониях требовало 400 000 фунтов (хоть Парламент и урезал её вдвое, она всё равно оставалась весьма значительной), а после уменьшения земельного налога (этого хотели избиратели) доход казны сократился на 500 000 фунтов стерлингов. Британия рассчитывала на сорокаоднолетнего Чарльза Тауншенда: его считали, как и Питта, гением. Кроме гениальности, у него были: эпилепсия, сложные отношения с разведёнными родителями, репутация совершенно ненадёжного человека и страстное желание привести колонии под полный контроль Короны. Уже задолго до прихода в министерство у него лежал наготове проект реформы колониальной администрации. В первую очередь этот проект предполагал лишить колонистов контроля над исполнительной ветвью власти. Хотя, справедливости ради, надо заметить, что колонисты не особо стремились подчиняться даже ими контролируемой исполнительной власти — и Северная Америка пользовалась доброй славой совершенно неуправляемой территории.

26 июня 1767 года Парламентом был утверждён предложенный новым казначеем Акт о доходах. Тауншенд предложил обложить налогом стекло, свинец, бумагу, краски (для художников) и чай — предметы не первой необходимости, но роскоши. Кроме того, закон утверждал меры по реорганизации колониального управления — в особенности таможенной службы: в колониях должен был быть создан офис Американской таможенной службы. Эти меры должны были дать казне 40 000 фунтов стерлингов в год. И доход планировалось потратить на оплату колониальных чиновников и новой Таможенной службы (а остатки — при наличии таковых — на содержание британской армии в тех же колониях). И неизвестно, что было хуже — изъятие денег или их трата.

Дело в том, что до сих пор колониальные чиновники оплачивались самими колонистами, а не Короной. И если, так рассуждали американцы, таможенники, губернаторы, судьи начнут получать деньги от Короны — они и служить будут Короне, а не народу (от которого они получали деньги ранее). Кроме того, нанятые английским правительством и присланные в колонии чиновники, по словам Франклина, будут «…в основном чуждые тем провинциям, коими их прислали управлять; у них нет владений, естественных связей или родства, которые могли бы сообщить им привязанность к этой земле, <…> они прибывают только затем, чтобы быстрее разбогатеть; иногда это люди злые и с разбитой судьбой, присланные сюда кабинетом, чтобы сбыть их с рук».

Вдобавок британское правительство решило распустить Ассамблею Нью-Йорка, которая, на его взгляд, слишком активно сопротивлялась решениям, принимаемым в метрополии.

Джордж Гренвиль предлагал ещё обязать всех колониальных чиновников (включая выборных) присягать в том, что они будут подчиняться требованиям Декларативного акта, но Парламент счёл это чрезмерным и идея не прошла.

На этот раз реакция колоний была более резкой. «Победа» над метрополией в деле об Акте о гербовом сборе дала преимущество антибритански настроенным колонистам (и — отчасти — «Сынам Свободы») во время выборов в местные советы — количество оппозиционеров в легислатурах возросло. Патриоты (они называли себя так — так будем дальше называть их и мы) сразу же распознали хитрость Казначейства: под видом пошлин, регулирующих торговлю, оно вводило налог, предназначенный для получения денег. И мы не будем даже говорить о том, что британцы не успевали за мыслительными процессами колонистов и не осознали, что американцы уже не делают разницы между «внешними» и «внутренними» налогами, — для них теперь имеет значение только то, кто устанавливает налог — они сами или метрополия.

Собрать пошлины было практически невозможно. Всё, что можно было провезти контрабандой — провозилось контрабандой. Суда, на которые поднимались королевские чиновники, отбивала толпа (однажды толпе удалось даже отбить «приз» у 50-пушечного «Ромни» — правда, свои пушки он не использовал). Даже те редкие суда, которые таможня умудрялась конфисковать, после судебных процессов в большинстве своём возвращались в руки владельцев с нетронутым (и не обложенным пошлиной) грузом.

На головы американцев хлынул поток газетных статей, памфлетов и проповедей; «жулики <…> столь низкого пошиба, что купцы никак не могут считать своё имущество в безопасности под их надзором», «ленивые, спесивые, никчемные наёмные чиновники», «шмели-тунеядцы», «губительные гарпии» — это были ещё достаточно мягкие определения, применяемые к британским таможенникам.

Со стороны торговцев последовал бойкот на ввоз облагаемых пошлиной товаров из Англии — «Сохраняя свои деньги, вы спасаете свою страну». 1 августа 1768 года 60 из 62 бостонских купцов подписали соглашение о прекращении импорта большого перечня британских товаров, начиная с 1 января 1769 года. За Бостоном последовал Нью-Йорк. Затем остальные (исключая Род-Айленд, который — чтобы не оказаться жертвой бойкота самому — в итоге присоединился к бойкоту, и Нью-Хемпшир). В результате в 1769 году импорт из Англии упал почти в два раза по сравнению с 1768-м.

Джеймс Отис и Сэмюель Адамс (возглавлявшие оппозицию в Бостоне) убедили бостонский Совет принять Циркулярное письмо, излагавшее принципы и требования колонистов и предлагавшее объединить свои усилия в борьбе (пока ещё в рамках закона) с метрополией. В этом Письме впервые была официально обозначена идея о необходимости присутствия депутатов от колоний в британском Парламенте (нет налогов без представительства). В мае 1769 года Ассамблея Вирджинии отменяет законы Тауншенда и постановляет, что только американские выборные органы имеют право облагать американцев налогами. Вскоре за ней следуют и другие колонии.

Центром беспорядков был Бостон. В городе регулярно вспыхивали беспорядки  — летом 1768-го толпа даже пыталась разграбить и снести дом таможенного комиссара Джона Робинсона. Губернатор (Френсис Бернард) пришёл к выводу, что город контролируют толпы мятежников, и решил вызвать войска. Бостонский Совет его не поддержал; и он сделал это под собственную ответственность — 1 октября 1768 года два полка (14-й и 29-й) регулярной британской пехоты вошли в Бостон.

«… По неотчуждаемому праву [британских] подданных следует спрашивать их и дожидаться их согласия, выданного лично или через свободно избранных депутатов, прежде чем вербовать и содержать среди них постоянную армию. И горожане, будучи свободными подданными, имеют такое же право от природы, а также согласно британской Конституции и упомянутой Королевской хартии; посему вербовка и содержание постоянной армии без их согласия, выданного лично или через свободно избранных депутатов, будет посягательством на их природные, конституционные и данные хартией права. И использование этой армии для охраны законности без согласия народа, данного лично или через депутатов, ущемит их», — немедленно отреагировали бостонцы принятой на общем собрании резолюцией. Бостон не собирался сдаваться.

«Постоянная армия! Боже мой! Что может быть хуже для народа, вкусившего прелести свободы! Всё повернулось к худшему. Никогда больше не будет прежнего согласия между Великобританией и её колониями. Доверие пропало. И в ту минуту, когда прольётся кровь, исчезнет всякая привязанность», — предупреждали колонисты.

И кровь в итоге пролилась. Сначала — в Нью-Йорке (где британские войска находились с весны 1766 года). 16 января 1770 года английские солдаты (разозлённые отказом нью-йоркцев предоставлять им работу, — а такой «отходный промысел» был в XVIII веке очень важным источником дохода для солдата) срубили «шест Свободы». Его остатки они сложили перед таверной, в которой имели обыкновение собираться «Сыны Свободы». На следующий день около 3 000 человек собрались ради установки нового «шеста Свободы». По ходу дела мелкие стычки с солдатами переросли в массовую драку, длившуюся два дня. Один убитый, множество раненых.

Но вернёмся в Бостон, там ситуация накалялась. Воровство со стороны солдат, регулярные мелкие столкновения — отношения между гарнизоном и бостонцами сложно было назвать радужными. Не успокаивали умы и внутренние конфликты: в феврале, когда на одной из бостонских лавок вывешивали «позорную табличку "Импортёр"», возникли беспорядки; сосед лавочника был осаждён в своём доме и начал отстреливаться; один человек был ранен, одиннадцатилетний Кристофер Сейдер — убит. Смерть мальчика послужила поводом для мощной антибританской манифестации, а она повлекла за собой новые беспорядки.

В начале марта 1770 года некий солдат бродил по набережной в поисках работы. Один из потенциальных работодателей, канатчик, предложил солдату почистить его нужник. Солдат в ответ ударил ремесленника. Ремесленник отступил и вернулся с друзьями. Никто не остался в стороне, по всему городу начались стычки (пока невооружённые) между горожанами и солдатами гарнизона. Эдвард Герриш, подмастерье, находясь возле здания таможни, громогласно заявил, что среди офицеров 29-го полка нет джентльменов. Часовой у таможни (принадлежавший к 29-му же полку) дал Геришу в ухо — «за дерзость». Несколько солдат, свободных от службы, присоединились к избиению подмастерья. На защиту Гериша быстро собрались около 20 человек — солдаты исчезли, оставив на месте лишь злополучного часового. Агрессия толпы, разумеется, переключилась на «сучьего лобстера». Вслед за оскорблениями полетели снежки и куски льда, часовой отступил в здание. Неподалёку находился ещё один пост — 6 рядовых и капрал во главе с капитаном Томасом Престоном. Сперва он выжидал. Но толпа росла и начались разговоры о поджоге таможни. Престон решил, что часового пора выручать: выстроив свой маленький отряд в колонну по два и приказав ему примкнуть штыки, капитан двинулся по улице к таможне. Толпа расступилась, затем сомкнулась опять — и спасательная команда оказалась окружённой вместе со спасаемым. Престон приказал часовому таможни присоединиться к колонне и попытался её вывести. Толпа не расступалась. Капитан развернул свой отряд в линию и приказал зарядить мушкеты. Толпа напирала. В солдат опять полетели снежки и куски льда. Один из этих кусков попал в рядового Юга Монтгомери. От удара он потерял равновесие, отступил, поскользнулся… и случайно нажал на курок. Через несколько секунд его сослуживцы дали залп по толпе. Три человека было убито на месте, двое умерли позже, ещё шестеро получили ранения. Это назвали Бостонской резнёй.

Губернатор (это был уже знакомый нам Томас Хатчинсон) отдал приказ об аресте Престона и его солдат. Это несколько успокоило страсти — немедленного бунта удалось избежать. Суд в итоге и Престона, и его подчинённых (кроме двоих, осуждённых всё-таки за человекоубийство) оправдал — их защищал один из будущих Отцов-основателей, адвокат Джон Адамс (вопреки своим политическим взглядам, но согласно своему убеждению, что каждый имеет право на справедливый суд).

К этому времени Америка уже была готова к разрыву. Необходимые конституционные решения уже были приняты, общественное мнение — подготовлено, экономические связи — ослаблены. Налоги, пошлины, сборы уже ухудшили положение социально активного жителя колоний. Между 1687 и 1774 годами общая налоговая нагрузка (на 5% самых богатых граждан) возросла: в Бостоне — с 30% до 49%, в Филадельфии — с 33% до 55%.

Но на этот раз взрыва не произошло. Законы Тауншенда отменили — решение об отмене было принято британским правительством ещё весной, сразу после Бостонской резни, но формально законы перестали действовать 1 декабря 1770 года. Оставлена была только пошлина на чай.

Сам Тауншенд к этому времени уже умер. Питт попросил об отставке в связи с состоянием здоровья; и после краткого премьерства Графтона британским премьер-министром стал Фредерик Норт, лорд Норт. Он был довольно миролюбивым человеком — и Корона оставила колонии в покое. Почти.

Англиканская церковь решила основать в Америке епископства, что было воспринято колонистами как очередное посягательство на их свободу.

Таможня пыталась задерживать контрабандный чай. Заканчивалось это, правда, зачастую принудительным купанием или избиением таможенников. Род-айлендцы даже взяли на абордаж и сожгли таможенную шхуну «Гаспи». Свидетелей, разумеется, не было. Британское правительство созвало следственную комиссию и предоставило ей право отправлять обвиняемых для суда в Англию — и это тоже было расценено колонистами как очередное посягательство на их свободу.

Американцы ответили созданием Комитетов по корреспонденции — органов, которые отвечали за информирование колониальных собраний и за координацию их действий, направленных против метрополии. Сэмюель Адамс: «… <все> должны быть своевременно осведомлены об особых обстоятельствах каждого, чтобы во всех отдельных случаях использовать надлежащим образом общую мудрость и силу».

Бенджамин Франклин присылает переписку между колониальными губернаторами и английским правительством, таинственным образом попавшую в его руки; письма — против воли Франклина — публикуют, и они вызывают всеобщее возмущение — американские губернаторы настаивают на ограничении свобод колонистов. Следует требование отставки Хатчинсона и нескольких других губернаторов.

Но в общем 1770–1773 годы вполне можно было описать так, как сделал это священник Сэмюель Купер в письме к Франклину: «Кажется, сейчас у нас политика взяла паузу».

В середине XVIII века у британской Короны была ещё одна головная боль, кроме североамериканских колоний — Ост-Индская компания, стоящая на краю банкротства. А у неё на английских складах было 5 000 тонн чая, которые она не могла продать. И в мае 1773 года вступил в силу «Чайный закон». Он давал право Ост-Индской компании торговать чаем со всеми британскими колониями, не платя пошлину на него в Англии (как вы помните, любой товар, продаваемый на территории империи, должен был пройти через английские склады с уплатой там пошлины). Пошлина на ввоз чая в Америку, правда, была сохранена. Этот закон возмутил и контрабандистов (которым приходилось снижать цену на чай), и законопослушных торговцев (которые становились жертвой этого закона). А ещё налицо была явная несправедливость.

Америка отреагировала по уже накатанной схеме. Ост-Индская компания была объявлена «врагом американского народа». Торговцы объявили бойкот чаю, ввозимому компанией (не без помощи активно создававшихся «комитетов дегтярно-перьевых работ»). Народ готовился громить дома, лавки и склады нарушителей. Газеты привычно возвышали свой голос в защиту свободы и справедливости. В общем, прибывавшие в Америку с чаем, «ост-индцы» не могли найти ни лоцманов, ни грузчиков, ни покупателей, ни даже таможенных чиновников для растаможки. Постояв некоторое время в Нью-Йорке, Бостоне или Филадельфии, суда компании вынуждены были ложиться на обратный курс — отправляться вместе с нераспроданным грузом в Англию.

Скорее всего, колонисты смогли бы добиться и отмены этого закона. Но… 28 ноября в гавань Бостона входит «Дартмут» с грузом чая Ост-Индской компании на борту; затем — ещё два судна с таким же грузом — «Элеанор» и «Бивер». Все они столкнулись с обычным приёмом: ни лоцманов, ни грузчиков, ни покупателей. «Дартмут» должен был разгрузиться в порту не позднее 16 декабря — его ждал другой груз. 16 декабря, в день истечения срока разгрузки, на набережной собрался митинг протеста, на котором присутствовало около трети населения города. К губернатору был послан гонец (один из совладельцев судна), чтобы убедить Хатчинсона казаться от выгрузки товара. Но губернатор оставался непреклонным. Хатчинсон был акционером компании и часть груза принадлежала его семье. Судовладелец указал губернатору на возможность беспорядков. Губернатор предложил судовладельцу защиту британского флота. Судовладелец отказался и отправился обратно в Бостон. Выслушав посланца, Сэмюель Адамс печально сказал: «Теперь мы сделали всё, что могли, для спасения нашей страны», — он ещё имел в виду Британию.

И тогда около 500 человек, распевая «Бостонская гавань сегодня станет чайной чашкой», направились на причал, возле которого находился «Дартмут». Несколько десятков человек, переодетых индейцами, сели в шлюпку, с неё перебрались на борт судна и начали методично вытряхивать чай за борт. 45 тонн чая на 10 000 фунтов стерлингов.

Так началась Американская революция.

Список литературы

Raphael, R. A people’s history of the American Revolution: how common people shaped the fight for independence. — New York: The New Press, 2001.
Archer, Richard. As if an enemy’s country: the British occupation of Boston and the origins of revolution. — New York: Oxford University Press, 2010.
Middleton, R., Lombard, A. Colonial America: a history to 1763. — Chichester: Blackwell Publishing, 2011.
Colonial America: An encyclopedia of social, political, cultural, and economic history / ed. James Ciment. — New York: M.E. Sharpe, 2013.
Purvis, T. L. Colonial America to 1763. — New York: Facts On File, 1999.
Encyclopedia of the American Revolution. — Vol. I & II / ed. Harold E. Selesky. — New York: Charles Scribners & Sons, 2006.
Knollenberg, Bernhard. Growth of the American Revolution, 1766–1775. — New York: The Free Press, 1975.
Historical statistics of the United States. Colonial times to 1970. Part 1. — Washington, D.C.: U.S. Government Printing Office, 1975.
Rakove, Jack. Revolutionaries : a new history of the invention of America. — New York: Houghton Mifflin Harcourt, 2010.
The Cambridge economic history of the United States, Volume 1 / N. Salisbury, J. K. Thornton, E. L. Jones, D. W. Galenson, D. Wickers, R. R. Menard, B. W. Higman, J. J. McCusker and C. Matson. — New York: Cambridge University Press, 2007.
Middlekauff, Robert. The glorious cause: the American Revolution, 1763–1789. — New York: Oxford University Press, 2005.
Бейлин, Бернард. Идеологические истоки американской революции. — Москва: Новое издательство, 2010.
Вард, Г. История США. — Москва: АСТ-Астрель, 2009.
История США. Том 1. 1607–1877 / гл. ред. Г. Н. Севостьянов. — Москва: Наука, 1983.
Жидков О. А. Соединённые Штаты Америки: Конституция. — Москва: Прогресс, 1993.