Не моргай

Юрий Гудыменко

«— Будь я проклят! — сказал я, потирая расшибленную Рэндомом челюсть. — Знаешь, а ведь по дороге на твои похороны со мной приключилась очень странная история.
— Как же, как же, — рассмеялся Каин. — Наслышан. А тебе, Корвин, никогда не приходилось убивать самого себя?»

Роджер Желязны, «Владения Хаоса»

Классический кошмар. Ты смотришь в зеркало. Отражение смотрит тебе в глаза и улыбается. А ты понимаешь, что твоё лицо не имеет улыбки.

Или же отражение наклоняет голову. А ты — нет.

Или же твоё зеркальный двойник разворачивается к тебе спиной. Самое время закричать и проснуться…

…Если хватит сил.

Вы наверняка читали книги или смотрели фильмы, в которых так или иначе мелькал доппельгангер — такой себе образ тёмного двойника человеческой личности. Злобный ублюдок мистер Хайд — доппельгангер светлого доктора Джекилла. Призрак Акакия Акакиевича у Гоголя, стаскивавший шинели с плеч прохожих — доппельгангер живого Акакия Акакиевича, не смевшего даже поднять голос на человека. Впрочем, вместо Акакия Акакиевича более уместно вспомнить, например, Тайлера Дёрдена — доппельгангера безымянного Рассказчика.

Люди часто спрашивают меня, знаю ли я Тайлера Дёрдена.

Оригинал и двойник всегда похожи. Они, как инь и ян, дополняют друг друга, заливая чернотой белые полости и обеляя чёрные прогалины. Но чёрное и белое не могут существовать вместе долго.

Люди часто спрашивают меня, за что я так ненавижу Россию.

Потому что украинцы и русские слишком похожи. Потому что у украинцев и русских общая прародина и много столетий общей истории. Потому что украинский и русский языки похожи, а значительная часть населения Украины говорит на русском языке. Потому что украинцы и русские похожи внешне. И потому, что это сходство губительно.

Глядя на русских, мы смотрим в зеркало. Только когда наше лицо серьёзно, зеркало кривляется и рычит. Когда мы плачем, наш северный доппельгангер заливается злобным смехом. Когда мы хороним своих, они смеются.

Закон жанра прост. Оригинал и двойник не могут долго существовать вдвоём. Должен остаться только один — или вообще никого. Поэтому доктор Джекилл убивает себя — и мистера Хайда — цианистым калием, а Рассказчик стреляет себе — и Тайлеру Дёрдену — в рот, Тревор Резник из фильма «Машинист» сдаётся полиции, а у Калинкина моста появляется призрак мёртвого чиновника, стаскивающего с живых шинели.

Люди часто спрашивают меня, знаю ли я, что останется только один.

Знаю. Русские столетиями хотели поглотить мой народ, лишить его языка (почти удалось — я русифицирован), лишить его истории, корней, вписать в малороссы, а потом просто в «россы», только в неправильные. Вмять, вжать в себя, сделать украинцев русскими, так, чтобы и памяти об украинцах не осталось. Это происходит сейчас в Крыму и на оккупированных землях Донбасса, где по сути идёт деукраинизация, где называть себя украинцем, а не русским — значит нарываться на проблему, где говорить по-украински — значит рисковать жизнью.

Люди часто спрашивают меня, знаю ли я русских.

Украинцы знают русских не так, как те же заклятые друзья их — американцы, или, скажем, немцы, с которыми Россия вела две мировые войны подряд. Легко воевать с тем, кто на тебя не похож, с кем нет сродства, с кем языки разные, разные ценности и имена, разные истории и даже песни. Страшно воевать с зеркалом, которые хихикает в ответ на твои слёзы. Но ещё страшнее — поддаться. Стать этим отражением, уступить ему, влиться.

Люди часто спрашивают меня, знаю ли я Ивана Грозного.

Мы так похожи, что наши отличия подчёркиваются настолько резко, настолько разительно, что становятся контрастами. Один из краеугольных камней нашей истории — Запорожская Сечь, вольница, сухопутная пиратская база. Один из их краеугольных камней — Иван Грозный, кровавый ублюдок. У нас — Махно, у них Сталин. У нас — демократия с непонятно каких лет, у них — нужна крепкая рука. У нас Майдан — у них Антимайдан. Мы редко выходили за свои границы с войском — они без агрессивных войн не могут.

И всё это родилось в одной купели, в Киеве, где зачата была государственность Украины и откуда, примазавшись, присосавшись, ведёт и Россия свою биографию. Зеркальный близнец. Близнец-паразит, который испытывает природный страх от такого понятного нам слова «свобода» — но которого так часто путают с нами в кафе в Египте.

Люди часто спрашивают меня, знаю ли я, что будет дальше.

Знаю.

Останется только один — не сейчас, так через тысячелетие. Россия не прекратит попытки пожрать мой народ. Мы не прекратим попыток отбиться. И в конце концов зеркало разобьётся.

И мы пойдём дальше, оставив позади лишь глупо хихикающие осколки.