Facebook-боты наступают. Как выжить в эпоху искаженной реальности. Часть 2

Контексты возникновения дезинформации

Реальность отличается от восприятия её. Меняя восприятие, мы меняем модель реальности в голове у объекта воздействия, не изменяя самой реальности. От изменённого восприятия объект воздействия переходит к изменённому решению, поскольку он видит действительность уже по-другому.

Мы живём в мире, который создан как дезинформацией, так и информацией. Даже наука строилась в том числе на базе лысенковщины и «кибернетики как продажной девки империализма», а не только на базе информации. И сегодня фейки занимают важное место в информационном потоке пользователя соцсетей, поскольку именно их хотят услышать потребители.

Все революции проходят под разными вариантами лозунга «кто был ничем, тот станет всем». И практически все они не выполняют своего обещания. И таких растянутых во времени невыполненных обещаний в политике очень много.

Дезинформацией является обман сознательный, в отличие от обмана случайного, незнания, недооценки, преувеличения. Здесь нет соответствия действительности, но происходит это без злого умысла. Нет злого умысла и в литературе и искусстве, от которых мы тоже не требуем жёсткого соответствия действительности.

Дезинформация вставляется в информационный поток, на базе которого принимаются решения. И это должно подтолкнуть лицо, принимающее решение, к интеллектуальному или физическому поступку, выгодному для коммуникатора.

Российский вариант информационной войны базируется как раз на дезинформации, поэтому при его объяснении часто пользуются словами «обман», «маскировка» и тому подобными, вводя противника таким образом в заблуждение.

Георгий Смолян так и говорит, что манипулятивные воздействия лежат в основе рефлексивного управления. Ему вторит Василий Микрюков, отмечая, что «наиболее сложным и опасным приложением рефлексивного управления является его использование для воздействия на процессы принятия государственных решений при помощи тщательно подготовленной информации или дезинформации. Современные технологии значительно расширяют возможности для манипуляции. Информационные диверсии, нарушение линий связи, хищение и копирование данных, их сокрытие и искажение — всё это позволяет влиять на принимаемые властные решения».

Реальность отличается от того, как мы её воспринимаем. Меняя восприятие, мы меняем модель реальности в голове у объекта воздействия, не изменяя самой реальности. От изменённого восприятия объект воздействия переходит к изменённому решению, поскольку он видит действительность уже иначе.

Практически однотипно выглядит цикл принятия решений Бойда, известный каждому американскому военному. Этот цикл носит название НОРД: наблюдение, ориентация, решение, действие. Мы видим нечто, ориентируемся, что это, принимаем решение и действуем.

Главной идеей Бойда является принятие решения скорее, чем это делает противник. В таком случае своё решение он будет принимать в устаревших условиях, поскольку реально они уже были изменены. Но в этом случае речь идёт скорее о запаздывании в обработке информации, чем о сознательном обмане противника.

В постоянно изменяющемся мире не может быть автоматических решений. Сегодня это ещё более справедливо, поскольку быстрота изменений такова, что человек уже физически не может на них реагировать так, как раньше.

Число незаметных изменений нашего мира превысило возможные пределы. Мир стал иным, хотя мы не хотим этого признавать. Мир нашего детства теперь полностью противоречит миру наших детей или внуков. Запрещённое тогда стало разрешённым сегодня.

Татьяна Черниговская считает, что современный мир перестал быть соразмерным человеку: «Барклай-де-Толли предпринял определённые шаги, потом пришёл Кутузов и распорядился, как необходимо расположить войска. Всё это занимало огромное время. Сегодня же системы действуют за наносекунды, они принимают настолько быстрые решения, что всё это — уже не нашего мозга дело».

Ещё одна характеристика нового мира — переход от вербальной основы к визуальной. Мы обучаемся с помощью видеоигр, фильмов, картинок. Черниговская пишет: «Человечество всё больше движется в сторону картинок, комиксов. Зачем я буду читать тексты, если есть изображения, которые компактно описывают ситуацию? Уже началось и дальше будет только усиливаться неприятное расслоение социума на тех, кто не хочет углубляться в смыслы, и снобов, интеллектуалов, умников, которые будут чувствовать превосходство над первыми. Это плохой сценарий».

Возрастающую роль сложности и неопределённости в современном мире отмечают практически все новые направления, призванные помогать в принятии решений новым руководителям:

• сетевые структуры побеждают иерархические, заставляя иерархии вести себя как сети, если они хотят добиться победы (Джон Аркилла);
• Фуерт видит спасение в упреждающем управлении. Он объясняет это тем, что число проблем и скорость их появления всё время растут. Более того, ни одна проблема не может быть окончательно решена, поскольку в результате она просто превращается в новую проблему;
• комплексные адаптивные системы, в которых имеет место взаимодействие множества независимых составляющих, адаптируются к внешней среде, у них нет централизованного контрольного механизма, поэтому уровень непредсказуемости достаточно высок.

Сегодня человечество получило новую сложную систему жизни, практически не получив соответствующего инструментария управления. А он всё равно нужен, хоть для миллионов, хоть для миллиардов, тем более что произошёл определённый упадок религий и идеологий, которые держались в эпоху модерна на мощных нарративах, задающих правила поведения для всех. Теперь совершенно возможной становится как жизнь по правилам, так и без них.

Информационно сложный мир оказался неспособным к саморегуляции. Технические гигантские социальные платформы при этом не считаются средствами информации и не подчиняются ограничениям, характерным для них.

Именно по той причине, что дезинформация оперирует виртуальными объектами, которые либо слабо поддаются проверке, либо опровергаются постфактум, когда дезинформация уже выполнила свою негативную роль, она стала сегодня таким грозным оружием.

Дин Джексон отмечает определённые сложности распознавания дезинформации из-за того, что можно обозначить специфическим способом её конструирования. Он пишет: «Аналитики в целом соглашаются, что дезинформация всегда целенаправленна и необязательно состоит из прямой лжи и измышлений. Она может быть составлена из правдивых в основном фактов, вырванных из контекста и смешанных с обманом для поддержки предназначенного месседжа, и всегда является частью большего плана».

Время от времени возникает такого рода формула, позволяющая совмещать правдивое и неправдивое для поднятия достоверности сообщений. Типичным советским методом такого рода была как бы подмена реальности отдельным фактом. В результате металлург, получающий квартиру, становился отображением всей страны, точно как американский безработный, роющийся в мусорном баке, становился знаковой картинкой Америки. То есть этот метод можно обозначить как превращение отдельного факта в символ, в знак. На следующем этапе этот знак живёт уже своей новой жизнью в виртуальном пространстве, покинув пространство информационное.

Имеем следующие типы переходов, создающих пропагандистские символизации:

• этап первый: конкретный факт в физическом пространстве,
• этап второй: подача этого факта как частотного в информационном пространстве,
• этап третий: превращение факта в правило (знак, символ) в виртуальном пространстве.

Питер Померанцев видит сегодняшнюю российскую пропаганду в следующем виде, считая её более сложной, чем та, которая была в советское время. Он говорит: «Во-первых, они показывают плохие новости, просто форматируют их определённым способом. Новости начнутся с Путина, поскольку Путин находится на вершине социальной пирамиды, затем что-то плохое, случившееся в России, но сразу после – нечто более плохое, произошедшее на Украине. Они стараются включать реальность людей, они научились подавать плохие новости раньше, поскольку не хотят нового Чернобыля. Основное, что они сделали, это подобие дебатов и дискуссии. Там будет псевдолевая оппозиционная партия, спорящая с псевдоправой оппозиционной партией в политических ток-шоу. Но идеей является сделать так, чтобы Путин выглядел хорошо на контрасте. Они стали более сложными и гибкими в своём подходе и гораздо более тонкими в своём подходе к идеологии».

Клинт Уотс видит ещё одну российскую модель влияния: «Анонимный пользователь какого-то популярного форума публикует поддельный документ. Затем его начинают обсуждать и распространять в «управляемых Кремлём» аккаунтах в Twitter. О дискуссии в микроблогах снимает репортаж российский государственный канал, чьи материалы впоследствии ретранслируются пользователями Facebook или получают дополнительное распространение при помощи рекламных постов».

Здесь мы вновь сталкиваемся с феноменом работы с дезинформацией как с информацией, тем самым она прячется в потоке реальных фактов, поскольку к ней применяются всё те же методы рассмотрения, обсуждения и передачи. Такой факт Х становится в один ряд с другими. Теперь, чтобы его распознать, надо применить особые знания и умения, а рядовому потребителю это абсолютно не нужно.

И ещё одна важная черта — дезинформацию превращают в информацию, относясь к ней соответствующим образом, но за этим происходит следующий шаг — её превращают в знание, что даёт ей более высокий статус. А со знанием уже сложно спорить, его сложно опровергнуть даже другим фактом, поскольку знание стоит выше в пирамиде информационных продуктов.

Процесс дезинформации конструирует под себя нужный факт. Затем факт превращается в информацию, которая циркулирует и в соцмедиа, и в обычных медиа. Эта циркуляция делает из информации знание, которое теперь может размещаться даже в более долговечных продуктах, например, учебнике для средней школы или художественном фильме.

Системы информирования населения испытывают кризис доверия. Например, исследование Эдельман даёт следующую картину: «В России уровень доверия к медиа составляет 35 пунктов, как в ЮАР. По данным PRT Edelman Affiliate, 71% российских респондентов всерьёз обеспокоен распространением «фейковых» новостей, которые могут использоваться в качестве информационного оружия. По уровню обеспокоенности наша страна составила компанию Бразилии, Индии, Колумбии, Малайзии, Южной Корее, США и Китаю».

Как видим, медиа перестают быть источником достоверных новостей. Они вернулись в определённом смысле к советскому варианту восприятия их как пропаганды.

И это во многом результат того, как эксплуатируются социальные медиа. Томас Рид подчёркивает разницу между Facebook и Twitter в решении проблемы: «В случае Facebook рынок заставляет его решать проблему и быть более открытым, и они стали более открытыми и постарались решить проблему. Для Twitter верна противоположная ситуация. Рынок толкает Twitter к сокрытию проблемы и тому, чтобы убрать доказательства. Почему? Потому что в основе своей у Twitter другая политика именования. Вы можете иметь анонимные аккаунты на Twitter. Вы можете иметь много аккаунтов на Twitter, поскольку для этого не нужно реальное имя. Чем больше аккаунтов есть на Twitter, тем лучше Twitter выглядит на рынке, поэтому они прячут множество деятельности ботов на платформе».

Как видим, здесь в очередной раз проявляется несоответствие технической и коммуникативной составляющей Twitter. Технически платформа нуждается в одном, а общество требует от неё другого. Видимо, такие несоответствия были и раньше у других изобретений человечества. Только сейчас изобретения слишком радикально уходят вперёд, оставляя человечество в недоумении.