Дугин и Пустота

Валентин Андросов

— Петька! — позвал из-за двери голос Чапаева, — ты где?

— Нигде! — пробормотал я в ответ.

— Во! — неожиданно заорал Чапаев, — молодец!

Завтра благодарность объявлю перед строем. Все ведь понимаешь!

© Виктор Пелевин

Я человек больной... Я злой человек. Непривлекательный я человек. И в то же время падкий на литературу самого разного пошиба. Вот на днях попалось мне в руки чтиво с завораживающим названием «Украина: моя война. Геополитический дневник», автор – Александр Гельевич Дугин. Приведу несколько цитат, из которых, возможно, прояснится, почему мне не хотелось бы читать именно эту книгу от корки до корки:

"Дорогие друзья! Всех поздравляю с возвращением Крыма в Россию! Великий день. Это настоящий русский праздник. Русская Весна".

"Результаты Референдума по Донецку! Это очень внушительно. Ничего не испугались. Выбор народа фундаментален. [...] Русский Мир возрождается. Вновь Новороссия обретает плоть. Это наша победа. Национальная".

"Звери захватили Славянск. Эскалация геноцида. И вот таких существ не надо «убивать, убивать, убивать»? Точно не надо?"

«Ниже порога брезгливости» – такую колонку подготовила недавно литературный критик Галина Юзефович с характерным подзаголовком: «О книгах, которые лучше не читать». Моя собственная брезгливость к литературе с этой полки проистекает скорее из замечания Сергея Сергеевича Аверинцева, который самым насущным пунктуационным знаком нашего времени считал точку с запятой: «Сегодня под действием телевизора и прочих подобных воспитателей люди разучиваются употреблять точку с запятой и ему подобные знаки препинания, которые предполагают возможность уточняющей оговорки, и все реже мы встречаем фразы, где посредине было бы некое «но». Это способность, которую надо заново воспитывать». Гигант филологической мысли по этой самой причине (дефицит точки с запятой как стиль мысли) сознательно исключал Бердяева из своего более, чем солидного круга чтения, представляю себе его реакцию на поток (псевдо)патриотической литературы новейшего склада. Хотя, скорее всего, со стороны Аверинцева мы столкнулись бы просто с молчаливым недоумением. Общий порок этих книг Юзефович называет «непропеченностью», я бы конкретизировал: «непропечатанность» как диагноз печатной продукции. О чем и с кем здесь говорить?

И все-таки Дугин. «Проповедник панславянского фашизма и тайный советник Владимира Путина», которого полгода с лишним не могут уйти из МГУ. Первое, на чем я поймал себя еще в книжном магазине: об авторе наслышан достаточно давно. Были некогда краем уха слышанные и в этих ваших интернетах скачанные лекции о Хайдеггере и постмодернизме, из которых уже смутно начинал вырисовываться определенный образ. Видимо, не все его тексты сотканы из потока «непропечатанного» ширпотреба, есть за что мыслящему тростнику зацепиться. Я не раскрою всех карт, не обещаю читателю посвящения в «тайну Дугина», меня практически не интересует имперский дискурс идей этого автора. А интересует меня прежде всего вот что.

Довольно трудно найти в сетях хорошую, годную карикатуру на Дугина. Модус восприятия публичного человека для меня зачастую начинается с возможности/невозможности представить его образ в свете комического. Привычная для этих дел статья из Луркоморья, посвященная Дугину, сопровождается кучей видеоцитат, но в ней ВНЕЗАПНО отсутствуют попытки обобщающей визуализации, заострения наиболее характерных черт в одном зрительном образе. Проще говоря, Дугин не смешон. Смешны Стариков, Просвирнин, Холмогоров и прочие господа-путриоты. С Дугиным все как-то иначе. Вещает слишком разумно или невнятно для непосвященных? Это как раз легче всего высмеять. Глуп за пределами «порога брезгливости»? Напротив, предельно умен и при случае способен облекать свои месседжи в доступную некритично настроенным массам трудового пролетариата форму.

Более того, целевая аудитория г-на Дугина имеет внушительный потенциал к расширению, главным образом за счет харизматичности его фигуры и авторитарности, своего рода вождистскости внутреннего склада мысли. Стиль Дугина завораживает, вовлекает в круг своих адептов подчас заведомых противников ряда его идей, а это, между прочим, лучшая стратегия политической организации масс.

Но размеры целевой аудитории философа и политического мыслителя А.Г. Дугина все же имеют известные ограничения. Его потенциальный собеседник мало того, что должен быть в курсе тенденций и трендов западноевропейской философской, религиозной и оккультной (не без этого) мысли. Дугин вовсе непонятен без некоторого представления об идеях евразийства и Русского мира. Причем, если первое вашему покорному слуге до сих понятно лишь в самых общих чертах, то со вторым вроде бы особых проблем до недавнего времени не возникало, вернее, одни только проблемы и были. Русский мир для меня лично – пространство русской культуры, русского художественного слова и мысли, наконец, совокупность людей, говорящих по-русски и мыслящих в самых широких категориях русскости. Проводить границу между таким пониманием и постоянно примешиваемым к нему в неоимперских дискурсах последнего времени «политическим довеском» в пользу нынешнего кремлевского руководства пришлось учиться в полевых условиях Майдана и военно-дипломатического противостояния Украины с Россией. Бесспорно, культурное пространство как таковое охватывает собой сферу политического, но это уже не вполне моя компетенция, а механическое перенесение понятия «Русский мир» со всеми подспудными коннотациями в новостные хроники Юго-Востока Украины чревато такими злоупотреблениями и выхолащиванием самой сущности понятия, что ой-вей.

Словом, клюнул я на Дугина-философа как часть своего довоенно-аполитичного Русского мира. Привлекло меня во многом характерно русское прочтение Хайдеггера и толкование постмодерного состояния западной цивилизации. Сколько ни заигрывай с идеями Рене Генона, Алистера Кроули и других экстравагантных европейских авторов, а русский шлейф своей собственной мысли не скроешь. Прежде всего, за Дугиным чувствуется острая боязнь пустоты. От Пушкина до Пелевина царским путем по литературе прошедшее умозрение русского человека, взыскующего внутренних смыслов («Ты зовешь или пророчишь? / Я понять тебя хочу, / смысла я в тебе ищу») в условиях постоянного ожидаемого Апокалипсиса (предполагаемый конец света в 1492 г., церковный Раскол старообрядцев в XVII веке, расцвет апокалиптического мистицизма накануне революции 1917 г. – не всякий народ может похвастаться такой чуткостью к библейской идее светопреставления) соединяется у Дугина с декларируемым неприятием западного цивилизационного вектора. Предвзятость, некоторая ревность по отношению к Западу как географическому и культурному Другому – тоже, в общем-то, достаточно укорененная черта русской мысли; пожалуй, это самое глубокое наследие Византии, которое удалось привить на землях большого северного соседа: Достоевский с его раздвоенностью впечатлений путешественника и политического публициста от «священных камней Европы» целиком вырастает из «Хождения во Флоренцию» анонимного суздальского книжника середины XV (!) века. И вроде бы мы с ними (итальянцами, немцами, англичанами...) так похожи, но все что-то у них не то и все у них не так. Справедливая в общем-то мысль (самосознание любой нации начинается с утверждения своей непохожести на все остальные нации), повторенная на неестественных для человеческого уха частотах, может служить оправданием самых нелепых идей и намерений.

Боязнь пустоты у Дугина воплощается в категорическом неприятии нигилистических начал философской парадигмы постмодерна. В «Геополитическом дневнике» враг определен с нехарактерной для университетского Дугина четкостью: постмодерн – это атлантизм, воинствующая идеология США («самая постмодернистская страна») и всех «идейных пособников». Но есть ли откуда на полном серьезе взяться уверенности, что «византийско-русскому» православному началу под силу предложить качественную альтернативу нигилизму инфернальных пиндосов? Даже если принять всерьез отождествление русского и православного (с чем я категорически не согласен, только ради чистоты мыслительного эксперимента), не из той же ли ветви растет православное миросозерцание, что и Платон, философская мысль которого заклеймена за упадничество такими видными учителями Дугина, как Ницше и Хайдеггер? А не проникло ли нивелирующее постмодернистское начало в русское слово времен Михаила Булгакова и Сигизмунда Кржижановского, лет на 20 раньше первых скромных начинаний «патриарха европейского постмодернизма» Борхеса?

Вопросы можно множить без конца. В текстах и выступлениях Дугина все равно остается неразрешенным ощущение надвигающейся пустоты. Впрочем, это едва ли не самое ценное и универсальное в его послании к профанам. Постмодернистская ситуация возникает в культуре всякий раз, когда замыкается открытый этой самой культурой горизонт представлений о человеке, мире, идеологических концептах, религиозных сущностях и т.д. Тогда мир становится текстом-совокупностью отчужденных друг от друга цитат, каждая из которых отдает ощущением неполноты, неподлинности. Проект «Новороссия», который так заворожил нынче г-на Дугина, насквозь проникнут отчужденностью постмодернистской пресыщенности текстом (достаточно посмотреть, какой массив игровых текстов с самого начала окружил это фиктивное «восстание масс» – недавно появился хороший текст на эту тему), а сама Россия в ее нынешнем историческом положении представляет собой отчужденную цитату, стремительно движущуюся к своей гибели и – будем все же надеяться – новому возрождению в ином качестве.

Одна из попавшихся мне на глаза геополитических заметок Дугина содержит нечто вроде лозунга: «Путин – это Россия, ее цель и сущность» (цитирую по памяти). Кажется, раскрытие этой мысли появилось несколько позже и по другому поводу:

Общеизвестно, что восточные боевые искусства, которые практикует Путин, основаны на метафизике чань-буддизма (японский дзэн). Их цель не победить противника, а освободиться от потока мыслей, дав возможность проявить себя чистой спонтанности (сатори). Отсюда практика коанов: если говорить бессмысленные вещи (например: что такое хлопок в ладоши одной ладонью?), то освобождается чистое сознание, великая пустота, му. Она и должна править. Этим всем Путин владеет в совершенстве: поэтому его слова вообще не имеют никакого значения, они призваны только сбить с толку профана и повести в Великую Пустоту (му) посвященного.

(Дугин А.Г., "Валдайский урок басё", 27.10.2014)

https://www.youtube.com/watch?v=fezs5ioqXyI